Аметистовый блин

лил в хрустальный стакашек водки на два пальца и придвинул к отцу Амвросию так, чтобы поверхность напитка колебалась прямо под его носом.

– Чего уж там… – загадочно сказал Маркиз-Убоище. – Все проходит – и это пройдет.

– Аминь! – отец Амвросий решительно выпил водку и снова повесил голову.

Тогда Маркиз-Убоище сделал еще один выразительный жест – дважды, всей кистью, по направлению к Сереже и к двери одновременно.

– Ну-ка, выйдем! – не выдержал Сережа.

Он первым оказался в коридоре, артист – следом.

– Что это за пантомима?

– Пантомима… – Маркиз-Убоище хмыкнул. – Иди себе с Богом, а я с ним сам разберусь.

– Напоишь до положения риз, что ли? – уточнил Сережа.

– Тошно же ему.

– А чего – тошно? – атлет даже развеселился. – Из всех передряг выпутались! Шкатулка в надежных руках! Идеологический враг – и тот смылся!

– Смылся, вот именно… Обязательно где-нибудь поблизости бродит. Этот враг так просто не смоется… – артист усмехнулся. – Ни фига ж себе романчик у них был, если до сих пор помириться не могут!…

– Романчик? – переспросил Сережа. – Какой еще?…

– Обыкновенный, который в постели. А ты думал – идеологический? Ни одна женщина из-за идеологии так злобствовать не будет. Думаешь, ей теперьвесело?

Сережа ничего не думал. Он перебирал в памяти все склоки, которые затевали в его присутствии ведьма и красавец-батюшка. Это же были именно склоки! Да и не слыхал он от Сашки про какие-то романы с ведьмами…

– Это она тебе рассказала?

– А чего рассказывать? И так все видно.

Поняв по Сережиной физиономии, что не видно, артист добавил:

– Если смотреть, ес-тест-вен-но!

Никогда не следует слушаться первого порыва, который бывает хорошим. Кто сказал – не помню, но сказал разумно. Расхлебать последствия благого порыва иногда труднее, чем разгребать последствия тщательно продуманной пакости. Потому что пакость более или менее логична, следовательно, против нее годятся средства логики, и ходы можно просчитать. А благому порыву свойственно благородное безумие.

Сережа понял, что нужно догнать Лилиану и за руку привести ее к этому идиоту.

Как всегда, его атлетический разум отсек все лишнее, ненужное и незначительное. Как всегда, Сережа отлично видел невооруженным глазом, что полезно, а что – вредно. Для отца Амвросия было вредно сидеть с Маркизом-Убоищем и с горя пить водку. Для него было вредно предаваться тоске из-за такой ерунды, как женские капризы. А для Лилианы было вредно менять избранников и коллекционировать новые шлепанцы выше сорок третьего размера.

Ничего не объясняя, Сережа открыл дверь, спустился по лестнице и вышел во двор.

Лилиана стояла возле магазинной витрины, как бы заинтересованная ее содержимым. Но если бы она действительно видела, что там за стеклом, то даже не ушла, а удрала бы подальше. Это была витрина какой-то механической мастерской, и хозяин выставил огромную и наполовину разобранную электродрель образца тридцатых годов – несомненно, ценнейшую реликвию своего