Ностальгия

его — малозначимых сил или насильно согнанного населения, одновременное скрытое проникновение через заранее проделанные подземные ходы, очевидно, под шум минометных налетов. Артудар, маскирующий накапливание передовых сил. Их сил было недостаточно, факт, максимум, что они смогли бы — закрепиться на подходах к высоте, под губительным огнем, но мне кажется, что таким образом всем нам демонстрируется одно — мы не сдадимся. Мы будем атаковать вас, не считаясь с потерями. Наш дух крепок, а недостаток оружия искупает решимость. Я прекрасно понимаю намеки. Я это уже проходил. Моя цель теперь — выжить. И сберечь моих мужиков. Шармилу. И все остальное — по хрену, надо лишь вовремя демонстрировать решимость выполнять дурацкие приказы, да ногами шустрость изображать. А спешить под пули не надо. Это всегда успеется. До вертолета мне эти чернявые ублюдки, когда надо будет — летуны расстараются, опустят куда надо гравибомбу, наше дело — навести поточнее. Эта поганая войнушка дурно пахнет, тут нет ничего, за что стоит погибать. Весь это бедлам вполне можно было бы заменить распылением вирусов, которые тихо-мирно разложат в пыль все население с латинскими корнями в течение пары месяцев. Но кому-то очень нужно, чтобы мы проехались по всему Тринидаду на лихих конях и с гиканьем подняли всех на штыки. Знать бы еще — кому. Опять болит голова. Клонит в сон. Встряхиваюсь. О чем это я? Ах да — война… Долбаная война. Кому-то надо и этим дерьмом заниматься. Почему бы и не нам?

— Садж, а ты что думаешь? — спрашивает Паркер. Он теперь мой зам. Капрала получил.

— В каком смысле? — я, кажется, пропустил большой кусок разговора.

— Ну, откуда гаубицы у черных?

— Известно откуда. Сколько они наших складов захватили. Добра там — на целую армию.

— Садж, гаубицы — не рогатки, ими пользоваться надо уметь! — горячится Калина.

— Ну и что? — равнодушно отвечаю я, — Ты что, считал, сколько тут бывших военных живет? Или не понял вчера — не с толпой воюем? Готовились они. Долго готовились. И пушкари у них есть, и ПВО, и разведка, и пулеметы, и пехота. Даже спецназ какой-нибудь гребаный, из самых-самых, и то есть, наверное.

— Поляжем мы тут. Ни за хрен поляжем. Сколько потерь, а мы все где-то в говне телепаемся, и где этот вонючий Сан-Антонио? — угрюмо замечает Нгава, — Какого тут возиться — скинуть сотню железяк по площадям. Я этих гребаных животных вместе с их зеленкой уже во сне вижу.

Делаю мысленную зарубку. Нгаву — при первой возможности к “психам”, на коррекцию. Нам всем она уже не помешает, но кому-то — в первую очередь.

— Не каркай, все ништяк. От крови трава гуще, — парирует Паркер. Новая должность ему явно нравится. Что поделать, война — время крутой резьбы, на ней многие поднимутся. Если выживут.

Мышь:

— Нам их рассечь надо. Опорных баз накидать. Никуда потом не денутся. Пара месяцев еще — и все, стоять будем, да палить себе через колючку.

— Мочить их надо, к херам, вот и все дела, — угрюмо замечает Крамер, — Всех подряд. Все они тут — днем пахарь,