Кузницы Марса. Трилогия (ЛП)

За понтификом шли три жреца Бога Машины в красно-чёрных мантиях с капюшонами. Из-за громоздкой аугметики и протезов очертания их тел выглядели бесформенными и нечеловеческими. Они двигались неестественными бессвязными движениями, каждый из них уже не был обычным человеком, став чем-то большим и всё же одновременно меньшим. Они достигли состояния механического идеала, что означало, что в их телах стало больше металла, чем плоти, и они считали это честью.

Наконец вошёл воин из плоти и кости, и если лицо понтифика скрывала маска, а марсиане были бесстрастны в своей ненависти, этот человек не делал тайны из своего отвращения. Человек насилия, он был облачён в облегающий чёрный доспех, лоснящийся и хорошо ухоженный, но старый и поношенный. Полное отражение своего владельца, понял он. Единственный из вновь прибывших с открытым лицом. Глубокие морщины и суровый взгляд свидетельствовали об отсутствии компромиссов, сожалений и тем более пощады.

Он знал этого человека. Этот человек был ответственен за то, что он находился в этом кресле.

Техножрецы окружили фигуру на троне, и хотя нервная система была почти парализована, а в крови текло снотворное, они всё ещё опасались его.

Что же он сделал, чтобы заслужить такую враждебность?

Первым заговорил понтифик:

– Лукаш Круль, – произнёс он – наконец-то имя! – искажённым голосом из-за маски-черепа. – Ты приговорён к аркофлагелланции священным писанием Экклезиархии, которой ты некогда служил. Смерть не является достаточным наказанием за чудовищные ереси, которые ты сеял под маской слуги Императора, поэтому тебя ждёт искупление за богохульство и чудовищные деяния в Его святых армиях, пока смерть не призовёт тебя. Сие объявлено, является истиной и справедливым решением Экклезиархии Геликана, и будет исполнено в третий час сто пятидесятого дня девятьсот восемьдесят шестого года тридцать шестого тысячелетия.

Понтифик отступил, и марсиане приступили к работе. Они подключились при помощи гибких механодендритов к системам управления и механические руки по бокам трона резко выпрямились, словно внезапно проснулись. Из металлических кожухов выдвинулось хирургическое оборудование – иглы, артериальные зажимы и воющие свёрла – а из пола по обеим сторонам трона поднялись части и компоненты.

– Выведите болеутоляющие и начинайте, – сказал понтифик. – Он должен почувствовать всё.

Страх поднялся удушающей волной, поглотив все мысли и разум.

Это не моё тело, это не мой разум.

Но растущие ощущения были не менее реальными и ничуть не отличались от ран, которые нанесли бы его далёкой плоти. Он хотел закричать, но это было памятью Лукаша Круля, а тот не желал, чтобы его видели просящим, плачущим или кричащим.

Пилы по кости с пьезокраями появились из подлокотников трона и отрезали запястья с ультрабыстрой точностью. Кровь хлынула потоком, но как раз когда муки пронзили рассеивающийся химический туман, он ощутил прижигающий жар, запечатавший обрубки единственным нестерпимым импульсом. Но сколь ни ужасной была ампутация рук, она оказалась ничем в сравнении с тем, что ждало его.

Щёлкающие машины с руками-кронциркулями, напоминавшими кошмарные когти сумасшедшего кукловода, начали снимать кожу, мышцы и нервные ткани от предплечий до локтей. Хирургические ткачи плоти накладывали слои заменителей нервов на укреплённую кость и пересаживали искусственные мышцы вместо удалённой органики.

Его грудь вздымалась, а руки и ноги бились в ремнях. Они просто затянули их туже. Он не мог пошевелиться. Он мог только смотреть, как всё его тело разрезали и переделывали.

Закрытые контейнеры, кружась, поднялись из пола и открылись с пневматическим шипением сжатого воздуха. Монотонный поток бинарной чуши, распеваемой техножрецами, слегка изменился, когда стало видно лежавшее внутри оружие.

Такие потрясающие инструменты разрушения требовали почтения.

Сквозь туман слёз и ненависти он наблюдал, как два машинных жреца шагнули вперёд и прикрепили устройства к его рукам, используя имплантированные отвёртки, нервные ножницы, ткань для пересадки и священные мази. Он чувствовал каждое касание, каждый вкрученный в кость шуруп и каждый кричащий ужас соединяемых обнажённых нервов. Разряд энергии пронзил тело, и выдвижные электроцепы из углеродистой стали задёргались и затанцевали, когда древняя едва понятная схема сцеплялась с его грубой органикой.

Спинка трона откинулась назад, и свёрла, хирургические машины и зажимы занялись его черепом. Трепанирующие инструменты просверлили кость и защёлкнулись, механические руки вставили нервные регулирующие имплантаты и срезали макушку черепа. Он почувствовал, как поднимается со скрипом крышка кости, и ужас его обнажённого разума было невозможно передать.

Священное масло со священных инструментов капало в мозговую впадину, и каждое помазание сопровождалось шестнадцатью именами бинарных святых. Перед ним появились вращавшиеся сферы с тонкими, как паучьи лапки механическими лезвиями-руками, жужжа с сумасшедшим ликованием.

Нет, нет, нет, нет, не моё…

Гудящие сферы метнулись вперёд и вырвали его глаза.

Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело!

Тонкие зажимы крепко сжимали оптические нервы, пока сложные системы целеуказания, анализаторы угрозы широкого спектра и визуально-когнитивные визошары устанавливали вместо глаз и имплантировали в череп. Пока из невидимых аугмитов гремели псалмы, на его голову опустился капюшон, который имел религиозное значение, являлся корковым ингибитором и служил посмертной маской. Он скрыл расслабленное лицо и соединился с лобными долями оставшегося мозга. Как и ухмылявшаяся лицевая пластина шлемов капелланов Адептус Астартес капюшон олицетворял собой муки Императора, и все, кому уготовано судьбой посмотреть на него будут знать, что он наказан организацией с величайшими полномочиями. На внутренней поверхности глаз появились подробные схемы людей, стоявших перед ним, как и способность переносить нагрузки, устойчивость к повреждениям, а также сотни способов, как разорвать их на сотни кричащих частей.

Работа продолжалась ещё час, муки за муками, ужас за ужасом, пока в сидевшем на троне мало что осталось человеческого. Смертное мясо Лукаша Круля удалили и заменили инструментом смерти и уничтожения. Остался только Авреем, и даже он представлял собой опустошённую оболочку, исковерканной теми же самыми процессами, которые надругались над плотью.

И всё же когда его сознание рыдало и желало забвения, он ощутил высший экстаз обладания властью над жизнью и смертью. Во всех смыслах он больше не являлся человеком, его тело улучшили до смертельных уровней убийственной силы и лишили самых базовых физиологических функций.

Лукаш Круль фактически прекратил существование, и его заменило что-то другое.

Что-то более опасное и ужасное.

– Готово, – произнёс понтифик, затем мрачно кивнул, шагнул вперёд и погрузил пальцы в чернильный рожок со священной краской, который протянул опустившийся на колени техножрец. Он прочертил четыре параллельных багровых линии по маске-черепу.

– Ты помазан кровью Тора. В крови Тора ты пробудишься, – провозгласил понтифик.

Ручейки краски потекли по маске, словно кровавые слёзы, капая на грудь, которую теперь распирали сердечно-лёгочные усилители, надпочечные устройства и пассивные стероидные соединения. Спинные имплантаты протянулись вдоль позвоночника цепочкой впрыскивателей, а запасы стимуляторов в плечах придавали верхней половине тела громоздкие и невероятно мускулистые пропорции.

Теперь он стал убийцей во плоти, одновременно оружием и актом возмездия.

Авреем упивался новым воплощением, он стал существом почти неограниченного потенциала жестокости, которому было по силам любое злодеяние и любой отвратительный акт запредельного кровопролития. Когда сорвали все моральные завесы, Авреем увидел весь ужас злодеяний Лукаша Круля: дворцы пыток, гулаги изнасилований и экспериментальные лагеря, где тот лично наблюдал за всеми невозможными и невообразимыми оскорблениями Императора.