Невозвращенцы (СИ)

— Ты великий воин, Торольв, — очень ласковым голосом, от которого однако всех слушателей передернуло, — ты достоин восседать за столом у Отца Битв в его небесном чертоге, обнимать валькирий и рубиться на веселых сечах. Однако я подумал, а что скажет Один, если ему в дружину попросится воин, умерший не в битве с оружием в руках, или при вражей пытке, смеясь в лицо своим катам, а утопленный в дерьме? Как ты думаешь, а, Торольв?

— Нет! Ты не посмеешь! Дай мне меч! Убей меня сам, но…

— Вот и я так думаю, что такого в небесных дружинах не потерпят… Уж больно вонюч будет такой боец…

— НЕТ!!! — бился в путах Торольв.

— Дать тебе меч… Умереть с честью… А не об этом же просил тебя Соти? А Эгиль? А все те, что были убиты по твоему приказу год назад? А Хальдис? Тем более что ты сам пообещал себе ужасную гибель! — уже кричал Аскель. — Так иди же и получи то, что сам себе уготовил! — с этими словами он столкнул связанного Торольва в приготовленную яму. — Засыпайте. — приказал он стоявшим внизу треллям.

Досмотрев казнь до конца, до того самого момента, как последние судороги перестали пробиваться сквозь слой навоза Аскель, с залитым слезами лицом прошептал «Соти, Хальдис, смотрите! Я отомстил за вас…»

В городе в это время россы деловито стаскивали самую дорогую добычу к себе на корабли, а остатки дружин Аскеля с немногими помощниками, которые Гудред смог урвать от грабежа у отмывшегося от грима Любослава, занимался исполнением приказов своего ярла. Аскель передумал. Он больше не хотел жить в этом городе. И он больше не хотел, чтобы хоть кто-то жил тут.

— Возьмите треллей из местных, сколько надо, и идите на Волков. Пусть местные сами ломают свои крепости и грузят камни на ладьи. Ладьи выводить в пролив и топить в самом узком и мелком месте. Взять на Волках порох и взорвать Воронов. Соберите по городу всю соль. Пусть рассыпают на полях.

— Но если они не захотят работать, — переспросил удивленный Вальгерд.

— Убивайте. И берите других, — равнодушно ответил Аскель.

— Но ярл… — начал говорить сотник, но не успел. Аскель мгновенно схватил его за горло и сильно сжимая его проревел:

— Я сказал, убивайте! Всех убивайте! За злое слово! За косой взгляд! За небыстрое исполнение! Просто так! Они все недостойны жить! — и отбросил от себя Вальгерда.

— Хорошо, ярл, — просипел он.

— Россы уйдут через два дня. К этому времени не должно остаться никого, кто бы мог хоть просто подумать нам сопротивляться. Нам не удержать тремя сотнями воинов много тысяч… И еще. Передай нашим, чтобы они тоже готовились. Россы оставят свои плоты здесь. Перегони их к берегу — мы их полностью загрузим добычей. Берите все, что может понадобиться на пустом месте. — опять ледяным голосом сказал ярл.

— Хорошо, ярл.

— Все. Иди, — закончил Аскель и опрокинул в себя еще один кубок. Вино хоть как-то помогало унять боль в сердце.

Через два дня ушли россы. Князь предлагал остаться и помочь ярлу, но Аскель его отпустил со словами:

— Уходи, Любослав. Негоже тебе видеть, что произойдет далее. Я догоню тебя в Новогороде. У меня есть к тебе еще одно дело…

— Как знаешь, воля твоя…

Нурманы Аскеля грабили и разоряли город еще десять дней. Под их руководством жители сносили свое добро на плоты и разрушали крепости. Непокорных казнили на месте. На одиннадцатый день Аскель велел привести на берег ярлов, а сам поднялся на борт одного из кораблей, груженных рабами.

— Хотите свободу, отребье? — спросил он, приподняв крышку трюма.

— Да, — единогласный рев был ему ответом.

— Тогда сослужите мне службу. Вас отпустят в город. Воинов там нет. Делайте все, что хотите, но убейте как можно больше его жителей и сожгите все что только можно!

— Да! — еще более громкий рев.

Когда толпа рабов рыча и улюлюкая пробежала мимо испуганных ярлов Аскель повернулся к ним и сказал.

— Что ж, пришел и ваш черед, — и указал на двадцать девять грубо сколоченных деревянных крестов…

На следующий день, уже на борту отплывшего от острова драккара, глядя на лениво тонувшие пустые рабские корабли в уже и так обмельчавшем фарватере и на разрушенные стены крепостей, Вальгерд равнодушно сказал своему стоявшему рядом ярлу:

— Ты в своем праве. В праве мстить. Но такого нам не простят. Нам некуда теперь идти, ибо на нас ополчаться все кланы…

— Это так, Аскель, — вторил ему Гудред.

— А мне не нужно их прощение.

— А куда же мы теперь?

— Я думаю, что знаю такое место. Там не убивают своих, по приказу чужих… Во всяком случае пока, — тихо закончил ярл…

— Галера дальше не пройдет! Фарватер чем-то засыпан! — послышалось с носа, и Леонардо ди Медичи отвлекся от изумленного созерцания полуразрушенных фортов Гери и Фреки.

— Спустить трап. Взять лодки и проплыть до города. Мы пойдем тоже. — громко скомандовал Леонардо, а потом тихо добавил своему попутчику. — Хотя я и так догадываюсь, что мы там увидим. Только гору трупов…

— Но почему? — с удивлением спросил молодой смазливый и женоподобный парень, который только недавно получил высокое назначение к ди Медичи, и поэтому еще немного робел. В эту поездку Леонардо взял его в основном с ознакомительными целями.

— Подумай сам, что если проход завален? Что это означает и какие выводы можно сделать из этого?

— Ну… Не знаю…

— Ты меня расстраиваешь. Если ты и дальше будешь так себя вести, то твое место перейдет другому, — жестко сказал старший. Но увидев, что от испуга его молодой протеже совсем сжался, мягче добавил: — не бойся ошибиться в словах или делах — ошибки можно исправить или повернуть на свою пользу. Бойся страха и безделья. Бойся глупости и серости. Так что же ты можешь сказать?

— Мой господин, — заискивающе начал тот, — я с удовольствием еще раз бы приник к кувшину вашей мудрости…

— Подлиза. Ты еще успеешь приникнуть к моему кувшину сегодня вечером. Но пока время делу. Слушай и думай. Это знаменитый торговый город. Его богатство — это его дороги. Но дороги никто не чистит. А это значит…

— Что некому чистить завалы…

— Правильно. Но может быть это чума? — задал провокационный вопрос Леонардо.

— Но чума не оставляет бреши в стенах крепостей и от нее не мельчают проливы…

— Правильно, мой мальчик. А сейчас пойдем и убедимся в наших предположениях.

Ничего опровергающего их предположения они не увидели. Действительность однако даже превзошла самые пессимистические расчеты римлян.

Вторые крепости тоже находились в печальном состоянии. Город был похож на выжатую тряпку, брошенную на пол. Большинство домов — разрушены. Где-то что-то горело. Но самым страшным был приторный, отвратительный запах гниения большого количества непогребенных тел. И тишина. Только чайки и вороны, как новые хозяева этих мест, недовольными криками встречали людей.

На самом видном месте, вдоль пирса, на двадцати девяти косых крестах висели какие-то ошметки, в которых только с трудом можно было узнать человеческие тела. Остальное пространство, как какой-то адский частокол, было заставлено вертикально стоящими копьями с наколотыми на них человеческим головами.

— Мне нужен рассказчик, — тихо приказал Леонардо легионерам.

Несколько римлян побежали в город на поиск языка, а ди Медичи в деталях объяснял спине согнувшегося в жесточайшем приступе рвоты своего заместителя, какой именно смертью погиб тот или иной висевший человек. От этих объяснений легче не становилось даже опытным и многое повидавшим гребцам-легионерам, а у заместителя провоцировало очередной приступ.

Через некоторое время, показавшиеся всем остановившимся на этом варварском кладбище вечностью, показались ушедшие в город легионеры, повязавшие свои шарфы вокруг лиц чтобы хоть как-то защититься от вони. Двое из них тащили вырывающуюся изо всех сил человеческую фигурку непонятного пола.

— Вот. Это пряталось в подвале, — центурион брезгливо вытер руки о край лодки.

— Благодарю тебя, центурион. Кто это?