Солдат не спрашивай

Действительно, к машине приближался худощавый человек в форме. Я узнал Джэймтона Блэка.

— Да, сэр? — обратился он к Брайту.

— Этот офицер, — Брайт повернулся ко мне, — когда-то подавал большие надежды. Но пять лет назад его прельстила дочь другого мира, которая в конце концов отвергла его. И с тех пор он, похоже, потерял всякое желание продвигаться по служебной лестнице.

Он взглянул на Джэймтона.

— Старший лейтенант, вы дважды встречались с этим человеком. Впервые — в его доме на Земле пять лет назад, когда просили руки его сестры. И второй раз — год назад, на Новой Земле, когда он просил у вас пропуск для своего помощника. Скажите мне, что вы знаете о нем?

Джэймтон взглянул на меня в упор.

— Только то, что он любил свою сестру и желал лучшей жизни для нее, чем мог бы предоставить ей я, — произнес Джэймтон спокойно — под стать своему каменному лицу, — А также то, что он желал добра своему зятю и хотел его защитить.

Он повернулся и посмотрел Брайту прямо в глаза.

— Я верю, что он честный и хороший человек, старейший.

— Я не спрашивал вас, во что вы верите! — резко бросил Брайт.

— Как угодно. — Джэймтон по-прежнему спокойно смотрел на него.

И неожиданно я почувствовал закипающий во мне гнев. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь от этого чувства, невзирая на последствия.

И в этом был виноват Джэймтон. Ибо он не только имел смелость отозваться обо мне как о честном и хорошем человеке — просто я почувствовал себя так, словно он дал мне пощечину. Он не боялся Брайта. А я боялся, по крайней мере во время нашей первой встречи.

И это несмотря на то, что я был журналистом и за мной стояла вся мощь Гильдии, а он — всего лишь лейтенантом, стоящим перед своим верховным главнокомандующим, предводителем двух миров. Как он мог?..

Неожиданно до меня дошло, и я чуть не заскрежетал зубами от ярости и разочарования. Просто Джэймтон ничем не отличался от того капрала на Новой Земле, который отказал мне в пропуске для Дэйва. Капрал был готов повиноваться Брайту как старейшему, но не считал необходимым преклоняться перед другим Брайтом, являвшимся всего лишь человеком.

В каком-то смысле Брайт держал в своих руках жизнь Джэймтона, но, в отличие от ситуации со мной, лишь ее меньшую часть.

— Ваш отпуск окончен, — отрывисто произнес Брайт, — Можете сообщить родным, чтобы они переслали ваши вещи в столицу, а сейчас присоединяйтесь к нам. С этого момента вы — помощник и адъютант этого журналиста. И чтобы соответствовать должности, вы повышены в звании.

— Слушаюсь. — Джэймтон слегка наклонил голову. Затем вернулся в здание, из которого перед этим вышел, через несколько мгновений снова появился и сел к нам в машину. Брайт отдал приказ, и машина, развернувшись, понеслась назад, в город.

Когда мы вернулись, Брайт отпустил меня вместе с Джэймтоном, чтобы я мог ознакомиться с ситуацией как в городе, так и за его пределами.

Потребовалось очень немного времени, чтобы понять, что Джэймтон одновременно выполняет функции адъютанта и соглядатая. Тем не менее ни об этом, ни вообще о чем-либо еще мы с ним не говорили, прогуливаясь по столице и ее окрестностям, словно пара призраков или людей, давших обет молчания с обоюдного согласия. Нас объединяли лишь воспоминания об Эйлин и Дэйве — но эти воспоминания отозвались бы болью, что делало возможную беседу нежелательной. Других тем для общения у нас не было.

Время от времени меня вызывали к старейшему Брайту. Беседы наши были довольно непродолжительны, и он практически ни разу не вспоминал о том, что мы собирались сотрудничать. Словно чего-то ждал. И наконец я понял, чего именно он ждал. Он приставил ко мне Джэймтона, чтобы проверить меня. И ждал момента, когда сполна сможет использовать честолюбивого журналиста, который предложил ему приукрасить облик его народа в глазах общественности.

Как только я это понял, я успокоился, видя, как встреча за встречей, день за днем Брайт все ближе подходит к тому, что мне было нужно. Он стал более откровенен в беседах со мной и задавал все больше и больше вопросов.

— А о чем они вообще любят читать на этих других мирах, а, журналист? — спросил он однажды. — Что их больше всего интересует?

— Герои, конечно, — ответил я так же легко, как он задал вопрос. — Вот почему хороший материал для прессы представляют собой дорсайцы и до определенной степени — экзоты. — Тень, которая могла быть, а могла и не быть намеренной, промелькнула по его лицу при упоминании об экзотах.

— Безбожники, — пробормотал он. И все. А днем позже он снова вернулся к теме героизма.

— А что делает их героями в глазах общественности?

— Обычно, — ответил я, — победа над каким-нибудь уже зарекомендовавшим себя сильным человеком, как злодеем, так и героем, — По его лицу я понял, что он согласен со мной. И тогда решил рискнуть. — К примеру, если бы войска Квакерских миров смогли лицом к лицу встретиться с равным числом дорсайцев и победить их…

Выражение его лица немедленно изменилось. Секунду или две Брайт смотрел на меня, разинув рот. Затем взгляд его стал подобен расплавленной лаве, льющейся из жерла вулкана.

— Вы что — за дурака меня принимаете? — резко бросил он. Но вскоре гнев сменился любопытством. — Или, может, вы сами — дурак?

Брайт окинул меня долгим, пристальным взглядом и наконец кивнул головой.

— Да, — произнес он, словно про себя, — Именно так. Этот человек — дурак. Дурак, рожденный на Земле.

Старейший отвернулся, и интервью закончилось.

Я не обратил внимания на то, что он обозвал меня дураком. Пожалуй, это служило еще большей страховкой в преддверии того момента, когда я сделаю свой ход, чтобы обмануть его. Но, клянусь жизнью, я не мог понять, что вызвало столь необычную реакцию. И это беспокоило меня. Не могло же мое предположение насчет дорсайцев быть столь пророческим? Меня подмывало спросить об этом Джэймтона, но здравый смысл удержал меня от этого шага.

И вот пришел день, когда Брайт наконец собрался задать мне вопрос, который рано или поздно должен был задать.

— Журналист. — Он стоял спиной ко мне, слегка расставив ноги, заложив руки за спину и глядя сквозь огромное — во всю стену — окно кабинета на правительственный центр и столицу, раскинувшуюся внизу.

— Да, старейший? — отозвался я, как всегда явившись после очередного вызова. Он резко обернулся при звуке моего голоса и уставился на меня своим огненным взглядом.

— Вы как-то сказали, что героями становятся в результате победы над теми, кто уже зарекомендовал себя героями. В качестве примера вы упомянули дорсайцев и экзотов.

— Совершенно верно. — Я приблизился к нему.

— Безбожники-экзоты, — Он словно разговаривал сам с собой. — Они используют наемников. Какая заслуга в том, чтобы победить наемников, — даже если бы это было легко и возможно?

— Тогда почему бы не спасти кого-то, нуждающегося в помощи? — безмятежно спросил я. — Это придало бы вам веса в глазах публики. Вы, квакеры, не очень-то известны подобной деятельностью.

Он бросил на меня тяжелый взгляд:

— Кого мы должны спасти?

— Ну что ж, — ответил я, — всегда имеются небольшие группы людей, которые, по праву или нет, считают, что их притесняют более могущественные социальные группы. Скажите мне, разве к вам не обращались небольшие диссидентские организации, желающие нанять ваших солдат для участия, к примеру, в мятежах против своих законных правительств… — Я на мгновение сделал паузу, — Ну конечно, как же я мог забыть о Новой Земле и Северном разделе!

— Мы получили крайне мало положительных откликов с других миров по поводу истории с Северным разделом, — резко проговорил Брайт, — И вы это отлично знаете!

— Но шансы тогда были примерно равными, — успокоил я его, — Что вам нужно, так это помочь кому-нибудь, кто является настоящим меньшинством в борьбе против настоящего большинства. Скажем, шахтерам Коби против владельцев шахт.

— Коби? Шахтеры? — Он снова бросил на меня тяжелый взгляд, но именно этого взгляда я и ждал все эти дни и потому спокойно встретил его. Он повернулся и подошел к столу. Протянув руку, он взял со стола лист бумаги, похожий на письмо.