Солдат не спрашивай

— Нереальна? — О’Дойн замер, — Почему нереальна?

— Ну, я имею в виду то, что касается дворцового переворота, — пояснил я. — Это же совершенно очевидно. Любая подобная операция потребовала бы помощи извне, обученных военных, к примеру. Ну а так как военных мог бы предоставить только какой-нибудь другой мир, то кто же согласится одолжить свои дорогостоящие войсковые подразделения какой-то политической партии, находящейся не у власти?

Я позволил последнему вопросу повиснуть в воздухе и теперь просто сидел, улыбаясь и разглядывая своего собеседника. Словно ожидая, что он ответит на мой вопрос. А он в ответ разглядывал меня, словно ожидая, что я сам отвечу на свой вопрос. Должно быть, наше обоюдное молчание длилось добрых секунд двадцать, прежде чем я вновь нарушил его, вставая.

— Совершенно очевидно, — сказал я, придав своему голосу выражение подчеркнутого извинения, — что никто. Поэтому я могу заключить, что мы не увидим никаких значительных изменений в правительстве или перемен во взаимоотношениях Сент-Мари с Экзотскими мирами в ближайшем будущем. Что ж, — я протянул ему руку, — извините за то, что именно мне пришлось прервать это интервью, мистер О’Дойн. Но я совсем забыл о времени. Через пятнадцать минут я должен быть на другом конце города. Предстоит интервью с президентом, и тогда я выслушаю мнение о ситуации другой стороны. А затем назад в космопорт, чтобы успеть на лайнер, этим вечером вылетающий на Землю.

Он тут же встал и пожал мою руку.

— Ничего страшного, — начал он. Его голос снова громыхнул, но затем опустился до нормального тона. — Мне доставило удовольствие ознакомить вас с реальной ситуацией.

— Что ж, тогда до свидания, — произнес я.

Я повернулся, чтобы уйти, и, когда уже прошел полпу-ти к двери, он окликнул меня:

— Простите, Олин…

Я остановился и оглянулся:

— Да?

— Я чувствую… — Его голос неожиданно опять громыхнул, — Я должен спросить вас… Я считаю, что мой долг перед Голубым фронтом, перед моей партией — взять у вас обязательство сообщать мне все, что касается возможной готовности любого из миров — любого из них — прийти на помощь людям, желающим создать достойное правительство на Сент-Мари. Мы здесь тоже читаем ваши материалы. Слышали ли вы о каком-нибудь мире, который, по слухам ли, по сообщениям, или что там у вас еще есть, был бы готов предложить помощь революционному движению обывателей на нашей планете, желающих сбросить иго Экзотских миров и ввести равное представительство для всего народа?

Я посмотрел на него и заставил подождать секунду-другую.

— Нет, — ответил я, — Нет, мистер О’Дойн, ничего не слышал.

Он стоял, не сдвинувшись с места, словно мои слова пригвоздили его к полу. Ноги его были слегка расставлены, подбородок задран, словно он бросал мне вызов.

— К сожалению, — добавил я, — До свидания.

Я вышел. По-моему, он так и забыл в ответ попрощаться со мной.

Я отправился в резиденцию правительства и посвятил двадцать минут ободряющей, приятной, пустой болтовне с Шарлем Перринни, президентом Сент-Мари. Затем вернулся через Новый Сан-Маркос и Джозефтаун в космопорт и сел на лайнер, отправляющийся на Землю.

На Земле я задержался лишь затем, чтобы просмотреть свою почту, и после этого немедленно отправился на Гармонию, в Совет Объединенных церквей, который управлял обоими Квакерскими мирами — Гармонией и Ассоциацией. Пять дней я провел, обивая пороги в приемных и офисах младших офицеров их так называемого Бюро по связям с общественностью.

На шестой день записка, по приезде посланная мной командующему Васселу, оказала свое влияние. Меня доставили в здание Совета. И после обыска на предмет наличия оружия меня допустили в кабинет с высоким потолком, голыми стенами и полом, выложенным черно-белой плиткой. Посреди комнаты, окруженный несколькими стульями с прямыми спинками, располагался громоздкий стол, за которым сидел человек, одетый во все черное.

Единственными белыми пятнами были его руки и лицо, на котором горели черные, как тьма, глаза. Он встал из-за стола и направился ко мне, протягивая руку.

— Да пребудет с вами Господь, — произнес он.

Наши руки встретились. Чувствовался легкий намек на удивление в линии его плотно сжатых губ. А его глаза пронзали меня, подобно двум хирургическим скальпелям.

Он пожал мою руку — не сильно, но с намеком на силу, которая могла раздавить мои пальцы, как тиски, если бы ему того захотелось.

Наконец-то я оказался лицом к лицу со старейшим Совета старейшин, управляющим Объединенными церквями Гармонии и Ассоциации. Лицом к лицу с человеком по имени Брайт — самым влиятельным лицом на обоих Квакерских мирах.

Глава 19

— О вас хорошо отзывается командующий Вассел, — произнес он, — Обычно он не жалует журналистов, — Это была констатация факта, а не насмешка. Я повиновался его приглашению, больше похожему на приказ, и сел. После этого он обошел стол и опустился в свое кресло напротив меня.

В этом человеке чувствовалась сила, подобная какому-то темному пламени. И я вспомнил о пламени, дремавшем в порохе, который турки в 1687 году заложили внутри Парфенона. Ядро, выпущенное одним из солдат венецианской армии под командованием Морозини, воспламенило его черные зерна и подняло на воздух центральную часть этого светлого храма. Я с детства испытывал ненависть к этому ядру и к этой армии — ибо если Парфенон был для меня символом опровержения мрачной теории Матиаса, то урон, нанесенный ему, свидетельствовал о том, что тьма победила даже там, в сердце света.

И сейчас, видя перед собой старейшего Брайта, я соединил его со своей застарелой ненавистью, хотя и постарался скрыть от него это чувство. Из знакомых мне людей только Падма обладал подобной проницательностью взгляда. Но за этим взглядом скрывался еще и человек.

Глаза старейшего скорее могли принадлежать Торкве-маде, одной из главных фигур инквизиции в средневековой Испании. Сходство двух этих людей отмечали и до меня. Но в его взгляде просматривался еще и умный политик, который хорошо знает, когда отпустить, а когда натянуть поводья, управляя представителями власти двух планет. И в первый раз я понял, какое чувство испытывает тот, кто впервые оказывается в клетке льва и слышит, как позади захлопывается стальная дверь.

Впервые с тех пор, как я очутился в Индекс-зале Конечной Энциклопедии, у меня задрожали колени. А вдруг у этого человека просто нет слабостей и, пытаясь управлять им, я лишь выдам свои планы?

Но навыки, выработанные тысячами интервью, пришли мне на помощь, и, хотя меня и мучили сомнения, язык мой заработал как бы сам по себе.

— …теснейшее сотрудничество со стороны командующего Вассела и его людей на Новой Земле, — проговорил я, — Я высоко оценил его.

— Я тоже, — резко проговорил Брайт; его глаза словно пытались прожечь меня насквозь, — ценю вашу беспристрастность как журналиста. Иначе бы вы не оказались здесь и не беседовали со мной. Исполнение обязанностей руководителя двух миров не оставляет мне времени на придумывание развлечений для безбожников семи других систем. А теперь изложите причину вашего визита.

— Я подумывал о разработке проекта, — заговорил я. — Серия ознакомительных статей о Квакерских мирах — разумеется, во вполне доброжелательном ключе.

— Чтобы доказать свою приверженность кодексу журналиста, как утверждает Вассел? — прервал меня Брайт.

— Да, конечно, — ответил я и замер в кресле, — Я остался сиротой еще в юном возрасте. И моей самой большой мечтой с юных лет являлась работа в службе новостей…

— Не тратьте понапрасну мое время! — Суровый голос Брайта, словно топор, отсек незаконченную половину моего предложения. Неожиданно он снова встал, словно энергия, бурлившая в нем, оказалась слишком велика, чтобы ее сдержать, и, обогнув стол, остановился, глядя на меня сверху вниз. Его костистое лицо нависло надо мной.

— Что ваш кодекс для меня, того, кто идет, озаренный словом Господним?