Солдат не спрашивай

— Именно так, именно! — прогрохотал О’Дойн, качнувшись вперед. — Необходимость в пересмотре и пропорциональном представительстве весьма остра, она всегда возникала в сложных исторических ситуациях. Но в таком случае Зеленый фронт окажется не у власти. Допустит ли он такой оборот событий? Едва ли! Только неординарный шаг — революция обывателей — сможет отобрать у него власть, и наша партия, представляющая обычных людей, горожан, лишенных права выбора и игнорируемых сейчас властями, станет правительством.

— И вы считаете, что подобная революция обывателей возможна в данное время? — Я снизил уровень громкости на своем магнитофоне.

— До Коби я бы сказал — нет! Как бы я ни надеялся на что-либо подобное — нет! Но после Коби… — Он замолчал и гордо откинулся назад, многозначительно поглядывая на меня.

— Что после Коби? — повторил я, поскольку многозначительные взгляды и паузы никак не годились для моих репортажей. Но у О’Дойна имелось чутье политика, не позволяющее ему загнать себя в угол собственной болтовней.

— Разумеется, после Коби, — произнес он, — это стало очевидно… очевидно для любого думающего человека на этой планете. Что Сент-Мари сможет просуществовать и сама по себе. Мы вполне сможем прожить без этого паразитического указующего перста Экзотских миров. Где можно найти людей, способных провести корабль Сент-Мари сквозь штормовые испытания будущего? В городах, журналист! Среди тех, кто всегда сражался за простого человека! В нашей партии Голубой фронт!

— Я понял, — кивнул я, — Но разве по вашей конституции смена представителей власти не требует проведения выборов? И не могут ли такие выборы быть назначены только лишь большинством голосов представителей, занимающих посты в настоящее время? И таким образом не окажется ли Зеленый фронт, имеющий сейчас большинство, в ситуации, когда подобные выборы лишили бы большинство представителей своих постов?

— Правда! — прогрохотал он. — Сущая правда! — Он закачался взад-вперед, выразительно глядя на меня.

— Тогда, — вздохнул я, — мне не ясно, насколько реальна эта ваша революция обывателей, мистер О’Дойн.

— Все возможно! — ответил он. — Для обычного человека нет ничего невозможного! Соломинки уже полетели, ибо поднялся ветер перемен! Кто может это отрицать?

Я выключил магнитофон.

— Понятно, — произнес я. — Так мы ни к чему не придем. Быть может, мы могли бы несколько дальше продвинуться без записи?

— Без записи? И действительно… без записи, — радостно воскликнул он, — Я готов отвечать на вопросы независимо от того, ведете вы запись или нет, журналист. И знаете почему? Потому что для меня — записываете вы или нет — все едино. Все едино!

— Что ж, тогда, — продолжал я, — расскажите кое-что об этих соломинках. Теперь вы могли бы привести мне примеры?

Он нагнулся ко мне и понизил голос.

— Проходят кое-какие… собрания, даже в сельских районах, — пробормотал он, — Ростки недовольства — об этом я могу вам сказать. Если же вы спросите меня о местах, именах, тогда — нет. Я не хочу посвящать вас в это.

— Таким образом, вы не оставляете мне ничего, кроме весьма туманных намеков. Я не могу из этого сделать статью, — заметил я, — А я предполагаю, что вам хотелось бы увидеть репортаж о ситуации на планете.

— Да, но… — Его массивные челюсти плотно сжались. — Я не хочу ничего сообщать вам. Я не хочу рисковать… не собираюсь ничего сообщать!

— Понимаю, — сказал я и подождал минуту. Он открыл рот, потом закрыл, поерзал в своем кресле.

— Возможно, — медленно произнес я, — есть выход.

Из-под своих седых бровей он метнул на меня подозрительный взгляд.

— Тогда, может быть, мне кое-что рассказать вам? — тихо произнес я, — Вам бы ничего не потребовалось подтверждать. И конечно же, как я уже сказал, даже то, что буду говорить я, нигде не будет зафиксировано.

— Вы — расскажете мне? — Он мрачно уставился на меня.

— Почему бы и нет? — Я пожал плечами.

Он был слишком опытным политиком, и по его лицу было невозможно догадаться, о чем он думает. Тем не менее он не отрывал от меня взгляда.

— Служба новостей имеет свои источники информации. И, используя их, мы можем создать общую картину, даже не зная некоторых частностей. А теперь, говоря гипотетически, общая картина на Сент-Мари весьма схожа с той, что вы обрисовали. Зачатки недовольства, собрания, отдельные открытые выступления против правительства… вы бы, наверное, сказали — против марионеточного правительства.

— Да! — громыхнул он. — Да, точное слово. Именно так — чертово марионеточное правительство!

— В то же время, — продолжал я, — как мы уже обсудили, это марионеточное правительство в силах подавить любой местный мятеж и вовсе не собирается устраивать выборы, которые лишат его власти. Однако помимо созыва выборов, похоже, не существует другого конституционного пути изменения статус кво. Разумеется, Сент-Мари могла бы найти умных и самоотверженных лидеров — я повторяю: могла бы, потому что сам я занимаю нейтральную позицию — среди вожаков Голубого фронта, которые, юридически являясь лишь частными лицами, не имеют законной возможности вывести свой мир из-под чужого влияния.

— Да, — пробормотал он, все так же пристально глядя на меня, — Да.

— Соответственно, какой же путь остается реальным для тех, кто желал бы спасти Сент-Мари от ее нынешнего правительства? — продолжил я. — Так как все законные пути спасения недоступны, единственный оставшийся, как мне кажется, — путь храбрых и сильных людей. Если отбросить в сторону обычную процедуру переходного периода и если не существует конституционного пути, чтобы убрать тех, кто в настоящее время держит нити управления в своих руках, значит, их надо устранить каким-то иным образом — разумеется, исключительно для блага Сент-Мари и ее жителей.

Он неотрывно смотрел на меня широко раскрытыми глазами из-под седых бровей. Его губы чуть шевельнулись, но он ничего не сказал.

— Короче — бескровный дворцовый переворот. Прямое и насильственное удаление плохих лидеров кажется единственным решением, остающимся для тех, кто верит, что эта планета нуждается в спасении. А теперь мы знаем…

— Подождите, — прервал меня О’Дойн, — Я должен сказать вам здесь и сейчас, журналист, что мое молчание не должно рассматриваться как согласие со всеми доводами, которые вы только что привели. Вы не должны упоминать…

— Подождите, — перебил я его в свою очередь, подняв руку. Он замолчал гораздо быстрее, чем того можно было ожидать.

— Все это — просто чисто теоретические предположения. Не думаю, что все это как-то связано с реальной ситуацией.

Я помедлил.

— Единственный вопрос в проекции этой ситуации на реальность — напоминаю: теоретической ситуации — состоит в ее исполнении. Как мы понимаем, поскольку силы и возможности Голубого фронта уступают правительственным в соотношении один к ста, судя по результатам последних выборов, они и в военном отношении едва ли сопоставимы с возможностями планетарного правительства Сент-Мари.

— Наша поддержка, поддержка снизу…

— О, конечно же, — кивнул я, — И все же остается проблема действительно эффективных мер в данной ситуации. Для них потребовались бы оружие и люди — в особенности люди. Конечно же, я имею в виду военных, способных либо обучить местные войска, либо самим применить силу…

— Мистер Олин, — произнес О’Дойн, — я должен выразить протест против такого направления в беседе. Я должен отвергнуть… Я должен… — Он встал и начал возбужденно вышагивать туда-сюда по комнате, размахивая руками. — …Я отказываюсь слушать подобные вещи.

— Простите меня, — сказал я. — Как я уже упоминал, я проигрываю всего лишь гипотетическую ситуацию. Но суть, до которой я пытаюсь добраться…

— Суть, до которой вы пытаетесь добраться, меня не касается, журналист! — О’Дойн резко остановился прямо передо мной. — Нас, Голубой фронт, эта суть просто не интересует.

— Конечно же нет, — успокаивающе произнес я. — Я знаю, что это так. Конечно же, вся эта схема просто нереальна.