Оккупация

— Ну что, последний рывок? — он помог Бартону подняться. Сам он, разумеется, не устал и, несмотря на недавний нырок в глубины подпространства, чувствовал себя более или менее сносно. Но англичанин был скроен из другого теста, и уже сейчас его заметно пошатывало. Конечно, пирамиду не сравнишь Эверестом, но и эту рукотворную высоту одолеть в один присест было не так уж просто. Кроме того, длительный плен Бартона, конечно же, не мог не сказаться на его здоровье. А потому оставшийся путь до вершины Вадим занимался исключительно своим спутником, подгоняя его кровь и сердце, невидимыми толчками помогая взбираться по каменным ступеням.

Затянувшееся путешествие в немалой степени закалило их психику, и все же увидеть то, что открылось их взору, они были совершенно не готовы. Вершина пирамиды только издали казалась срезанной, — в действительности же, она представляла собой жутковатую воронку с ветвящимися во все стороны трещинами, с грубовато оплавленными краями. Очень походило на то, что в пирамиду вонзился мощнейший артиллерийский снаряд. Собственно, так оно и было…

Немо распахнув рот, англичанин вытянул перед собой дрожащую руку. Скрюченный палец его указывал вниз.

— Что ж, чего-то подобного я, признаться, ожидал. — Присев на камни, Вадим стянул с себя туфли, деловито принялся вытряхивать песок.

— Что это? — сипло спросил Стив Бартон.

Дымов всмотрелся в глубину воронки, недоуменно пожал плечами.

— Думаю, это ракета. А иначе говоря — космический корабль. Судя по форме и конструктивным особенностям — не российский и не американский.

— А чей же? — все тем же сиплым голосом поинтересовался англичанин.

— Вопрос — глупее не придумаешь, однако я попробую вам ответить. — Вадим с кряхтением натянул туфли, поднявшись, притопнул ногами по камню. — Вероятно, корабль принадлежит тем самым ребяткам, что как раз и вызвали своим падением катаклизм в Дайкирии.

— Вот как? — Бартон выглядел потрясенным. — Вот уж не чаял, что верным окажется инопланетный вариант.

— Зато он многое объясняет, вам не кажется?

— Да, но как же тогда…

— Увы, дорогой Стив, славную гипотезу о черной дыре придется на время забыть. — Вадим улыбнулся. — Тем более, что жалеть нам особенно не о чем. Уверен, что по прошествию некоторого времени этот вариант вам тоже очень и очень понравится.

— Послушайте, куда вы собрались!..

Не оборачиваясь на окрики попутчика, Вадим продолжал неспешно спускаться в воронку. Глаза его неотрывно глядели на металлическое, наполовину зарывшееся в камень тело инощемной ракеты, в груди снова надрывались и плакали скрипки. Разумеется, звучала музыка Альбинони. Все то же печально знакомое «Адажио»…

Эта ночь далась им непросто, вымотав не только Шматова с Мироновым, но и Танкиста с Салудином. Коварный Фебуин все рассчитал правильно, и хлопот незадачливым гладиаторам выпало сверх головы. Во всяком случае, выспаться не удалось никому из четверых. Сначала они осматривали барак на предмет возможных сюрпризов, потом добивали последних из уцелевших сустрий, а после собирали все мало-мальски годящееся на то, чтобы потеплее укрыть пострадавших друзей. Только после этого, изрядно попинав ногами дверь, они вызвали стражу. Ясно было, что охрана, скорее всего, куплена, но иного выхода у них не было. Лицо Шматова все больше синело, а вскоре он начал и задыхаться. Миронов чувствовал себя несколько лучше, но и его колотило с отчаянной силой. С губ Сергея срывались несвязные фразы, — он то жаловался своей матери на боль в руке, то принимался докладывать по всей форме обо всем произошедшем. И хотя Салудин по-прежнему уверял, что яд сустрий не смертелен, однако не следовало забывать, что троица россиян принадлежала к иному генетическому миру, а значит, и организм их мог существенно отличаться от организма дайков.

Заявившемуся на стук сотнику-суфану шерх мрачно поведал обо всем случившемся. Как им показалось, сотник и впрямь осерчал не на шутку. На каменных скулах его загуляли желваки, в глазах появился нехороший блеск. Трудно было сказать — что больше его разозлило — нерадивость собственных подчиненных или грядущий срыв состязаний, но выслушал он шерха в полном молчании. Даже Танкисту, полагавшему, что вертухаи — они и в Дайкирии вертухаи, показалось, что сотник взъярился по-настоящему. Как ни крути, но этот дайк тоже был воином, а значит, понимал — каково это выходить на арену в обессиленном состоянии. Выслушав Салудина, он вышел из барака, а, чуть погодя, они услышали вопли и стоны избиваемых стражников. Стало окончательно ясно, что сотник действительно понятия не имел о том, что происходило этой ночью. Во всяком случае, поведение охранников, пропустивших к пленникам посторонних людей, суфан воспринял как подлинную измену. При этом он отлично понимал, чем именно рискует, а потому очень скоро к ним пригнали с пяток рабов, которые живо наполнили чан свежей водой, прибрали останки сустрий, а пол промыли и протерли досуха, присыпав сверху слоем чистого песка. А еще через часок в барак доставили множество склянок с отвратительно пахнущими мазями, и тощий лекарь с изможденным желтушным лицом собственноручно обработал опухшую спину Шматова, с величайшей осторожностью перевязал кисть Миронова. Кроме того, тощий врачеватель самым внимательнейшим образом прослушал пульс своих пациентов, некоторое время изучал ладони, довольно долго вглядывался в белки глаз, заставляя заводить зрачки под веки, переводить их вниз, вправо и влево. После этого он коротко переговорил с шерхом и с достоинством удалился.

— Ну? — просипел Потап. — Что он там напророчил?

Салудин пожал плечами. Врать и выдумывать он явно не умел, а передавать сказанное лекарем ему, судя по всему, не очень хотелось.

— Он сказал, что ты скоро умрешь. Но не от стали, а от камня.

— Вот как! — Шматов нашел в себе силы усмехнуться. — Хорош хиромант, нечего сказать! Только мне-то какая разница, чем меня завтра попотчуют.

— Он сказал, что завтра ты не умрешь. Тебя погубит камень, поселившийся в твоей печени.

— А я? — поднял забинтованную руку Миронов.