Оккупация

Подобно ныряльщику он погружался в темный холод. Не делая ни единого движения, тонул в мутной мгле, именуемой пространственно-временным континуумом. Здесь было все — и время, и координаты, и жизнь, и смерть. Рентгеновским ядовитым облаком тут и там парила материализованная информация — та самая ноосфера, о которой столько еще будут судить и рядить земные мудрецы. Все и обо всем, неведомо кем выдуманное, а может, вообще не способное зарождаться в отдельных черепных коробках, отпускаемое в жаждущие сознания строго дозированными порциями. Мелькнул и пропал лишенный воздуха и света мир глонов, кисельной мешаниной потянулось вовсе несуразное — бушующая магма чужих звезд, плазменные протуберанцы, вихрящиеся сгустки незнакомых полей. Становилось все более душно, силы стремительно убывали. Дымов знал, что продолжает шагать по улице мертвого Гарлаха, и при этом ощущал нарастающее давление иных измерений. Наверное, пора было всплывать, и он даже пытался, но что-то мешало Вадиму — какая-то таинственная сила, сводящая на нет все его потуги.

Забавно, но ему снова помог Бартон. Вернее, помог его голос.

— Да вы совсем меня не слушаете! Что с вами?

Ухватив своего спутника за плечи, Стив легонько тряхнул, и этого хватило, чтобы Дымова пробкой выбросило на поверхность.

— Господи! Да у вас губы синие. Вам плохо?

Ответить Вадим сумел далеко не сразу. Как обычно, некоторое время ему понадобилось на возвращение в привычный мир. Обоняние, зрение, контроль над собственными мышцами — все приходило с мучительной неспешностью. Гулко колотилось под горлом сердце, давление скакало то вниз то вверх, распирая сосуды, звоном отдаваясь в голове.

— Ничего, со мной это бывает.

— Но вам точно ничего не нужно?

— Все в порядке, Стив. Все в полном порядке.

Склонив голову набок, Бартон изучающее поглядел в лицо Дымову.

— Что-то вроде прострации? Или нирвана?

— Вы очень проницательны. — Вадим вымученно улыбнулся. — Нет, в самом деле, Стив! У вас взбалмошный характер, но в интуиции вам не откажешь. Это я по поводу вашей гипотезы. Честное слово, лучше бы вы стали ученым. Какого черта вас потянуло в разведку?

— Вот именно, что потянуло. — Англичанин пожал плечами. — Не мне вам объяснять, в какое время мы живем. Эпоха купцов и военных. И, увы. Людей так ничему и не научили ни Катулл, ни Макиавелли, ни Соловьев с Бердяевым. Искусство замерло на уровне уличных театров и пластилинового Голливуда, живопись выродилась в дешевенький эпатаж. — На лице Стива Бартона мелькнула гримаса отчаяния, рука яростным взмахом разрезала воздух. — Все сладенько, Вадим, и за все требуется платить. Даже за землю, на которой мы родились и на которой вынуждены некоторое время жить. Разумеется, надо было учиться дальше, но кто объяснил бы молодому идиоту, что не только деньгами и силой славен человек. Впрочем, в юности подобная мораль крайне не популярна. Как ни крути, все мы выросли на сказках о волшебных палочках, по велению которых приходит слава и могущество. А что в этом прогнившем мире лучше всего заменяет пресловутую палочку? Конечно же, деньги.

— Или наркотик, — тихо добавил Вадим.

— Верно. — Кивнул Стив. — Власть виртуальная и власть реальная. А более сытому человечеству ничего и не нужно.

— Внимание! Кажется, пришли… — Дымов наклонился вперед, рукой коснулся горячего камня — одного из многих, слагающих основание пирамиды. И вспомнилось, что точно так же он нагибался и трогал шероховатые блоки египетских исполинов. Любопытно, что там и тут от камней веяло не просто жаром, а явственной вечностью. Не хотелось ни о чем говорить, и даже говорливый Бартон это почувствовал. Присев на камень, он подпер подбородок рукой, о чем-то задумался. Вадим опустился рядом, ладонями прижался к камням. Теплая волна накатила со стороны, омыла тело живительным теплом. Ощущения были знакомыми. Еще в первый свой визит к египетским громадам Дымов уловил, сколь хорошо и уютно чувствует себя человеческий организм вблизи этих построек. Собственно, тогда и родилась у него идея использовать пирамиды в лечении людей. Уже через полгода идею удалось претворить в жизнь. По счастью, руководство лечебного центра «Галактион» никогда и ни в чем Дымову не перечило…

Уже на подходе к вершине шумно отпыхивающийся англичанин принялся ахать и охать. Само собой, несостоявшийся ученый снова вспоминал об отсутствующей фото— и видеоаппаратуре, сетовал на великую спешку, в которой приходится им проводить свои изыскания. Его можно было понять. Вид на горные нагромождения слева и на безбрежное море справа заслуживал всяческих восторгов. Еще дальше у самого горизонта проглядывал краешек еще одного моря — состоящего из золотистых дюн и жемчужных барханов. Царство песка, умудрившееся стать родным для верблюдов, змей и ящериц. Из глаз путешественников лились слезы, и все же они продолжали смотреть и смотреть. Оторваться было просто невозможно, — слияние трех стихий — ослепительно желтого песка, черного камня и лазурной морской глади так и просилось на полотно художника. Еще более загадочной картину делало присутствие высокого горного кряжа, который, вырастая и опадая неровными пиками, безрассудно отрывался от берега, уходя далеко в море. Непонятно, на что он надеялся, но каменным вершинам не суждено было победить глубину, и зубчатый хвост горного крокодила окончательно исчезал среди волн примерно в трех или четырех километрах от берега. Всматриваясь вдаль, Дымов силился рассмотреть дорогу, по которой еще вчера они брели, пригреваемые солнышком и укачиваемые верблюдами, но мешанина гор надежно прикрывала людское прошлое. Все вновь вставало на свои места: мир жил исключительно настоящим, — прошлого и будущего времени в природе не существовало, — их выдумало суетное племя людей.

Наверное, можно было уже спускаться вниз, однако Вадима не оставляло ощущение, что чего-то главного они по сию пору не рассмотрели. Попытка сканировать пирамиду также не увенчалась успехом. Взор Дымова тормозила некая преграда, природы которой он не понимал. Но пирамиды на то и пирамиды, чтобы преподносить сюрпризы, и Вадим уже не сомневался, что главный сюрприз караулит их наверху. Иначе не было бы в груди того щемящего предчувствия, что сопровождает всякое озарение, не было бы тех камушков, что били его в грудь и спину.