Петропольский цикл. Дилогия (СИ)

— Ты приехал с Троем. Самсон испугался, что отец решил его сдать, треснул тебя, потом отца, после чего сбежал.

— И с места убийства помчался в полицию? усомнился я.

— Допустим, убоялся, что кровь родную погубил.

— Кто? Самсон? — насмешливо хмыкнул я.

— Да, — подтвердил Кубинец. — И еще не забудь: в полиции он утверждал, что его кто-то преследует.

— Не факт, что так оно и было, — возразил я. — Найдем остальных членов списка и поговорим с ними… Все же я просто уверен, что Городишек убил кто-то другой. Не из клиентов.

— Кто?

— Будем выяснять.

ГЛАВА 39

Модельное агентство «Круассан-Вояж» располагалось в шикарном старинном особняке с арочными окнами, с балкончиками, которые на могучих плечах держали Атланты, с платным паркингом во дворе, куда пускали по одному через подъемные (как в средневековой крепости!) ворота, после того как водила производил оплату магнитной карточкой через пульт банка-терминала, прикрепленный к кирпичной стене на расстоянии вытянутой из окна руки.

До агентства я добрался на арендованном катере. Выбрался на набережную и направился к парадному входу. Швейцар в ливрее поприветствовал меня и открыл массивную стеклянную дверь. Я оказался в мраморном холле. Пол устилали ковры, равно как и ступеньки лестницы, ведущей наверх. Путь туда лежал через два вращающихся турникета и будочку, из которой выглянул молодой усатый охранник.

— Вы к кому? — строго спросил он.

— Собственно говоря, в «Круассан-Вояж», — ответил я.

— Вас ждут? — спросил он, поднимая телефонную трубку.

— Нет. Доложите господину Прощелыгину, что его хочет видеть Даг Туровский, — попросил я.

— Айн момент.

Охранник набрал три цифры, несколько минут подождал и зашептал в трубку то, что я просил его передать. Выслушал внимательно ответ, торжественно вернул трубку на место и объявил:

— Можете проходить!

Прозвучал звуковой зуммер. Круглая лампа у турникета сменила цвет на зеленый, и я вошел внутрь.

— Вам на пятый этаж, — сообщил охранник. — От лестницы вправо. Там есть указатель.

Лифта не было и в помине. Когда строилось это здание, о лифтах если и слышали, то только мельком, наивно полагая, что это какое-то чудо природы, вполне возможно, несуществующее. Те же, кто выкупил особняк у бывших владельцев, перестраивая интерьер, об установке лифта думали, но порешили в конце концов, что в данном случае подъемник будет лишь портить общий вид. Вот и пришлось мне на пятый этаж добираться на своих двоих, поминая недобрым словом июльско-петропольскую жару, Иоланду Городишек, позволившую себя убить, и Стаса Прощелыгина, освоившего шантажистский бизнес.

Взойдя на пятый этаж, как на вершину Гималаев, я увидел металлический столб, на котором была закреплена рука со сложенными в кулак пальцами, лишь указательный торчал в правую сторону, снабженный табличкой «Круассан-Вояж».

— Сюда-то мне и нужно, — пробормотал я себе под нос.

Пройдя по двум извилистым коридорам, я очутился перед стеклянными воротами, над которыми висела эмблема модельного агентства — юная балерина, застывшая в пируэте. Похоже, создатели агентства пытались уверить «всех сюда входящих», что модельный бизнес — это искусство, а вовсе не проституция, как часто думают обыватели.

Я попал в светлый холл, натурально напоминавший рай, в котором кружились стайками беззаботные барышни. Идиллию прервал грубый вопрос:

— Туровский, что ли?

— Вроде как.

— Проходите в кабинет к господину Прощелыгину. Он ждет.

Как можно брать секретаршей даму, которая, во-первых, успела состариться раньше, чем родилась, а во-вторых, имеет такой скверный характер? За один лишь характер ее нужно было гнать в три шеи, а можно и в четыре, если только их удастся отыскать под толстым слоем дряблой кожи, благодаря которой дама напоминала индюка.

Я открыл дверь и прошел в кабинет. Определенно, у господина Прощелыгина, восседавшего на огромном пуфике по центру комнаты перед компьютером, установленным на небольшом столе с двадцатисантиметровыми примерно ножками, имелся вкус, правда, чрезвычайно специфический. Пол комнаты был устелен ворсистым ковром, по стенам висели абстрактные картины, носившие названия «Деструкция обструкции в ирреальном», «Концептуальность дифракции», «Система вдоха и выдоха в римановом пространстве»… Лишь одно полотно называлось по-человечески: «Взгляд на кошку изнутри». Это был холст пять метров на девять, плотно закрашенный алым цветом с вкраплениями коричневого и ультрамаринового.

Я почувствовал острое желание немедленно убраться из столь шизофренического места.

— И что, Туровский, вам от меня надо? — недовольно спросил Прощелыгин, поднимая на меня глаза.

Ни тебе здравствуйте, ни как здоровьице… На редкость неприветливый тип! И к тому же явно меня боится.

Я уже понял, почему Стае Прощелыгин перезвонил мне в день нашего телефонного знакомства. Он просто испугался, что кто-то прознал про их небольшой бизнес. Его не слишком беспокоила перспектива встречи с полицией и даже краткосрочное пребывание за решеткой. Его ужасала мысль о том, что с ним сотворят мужики, которых он в компании с Волокитовым и Городишек безбожно доил столько времени. Побывав у нас и пообщавшись со мной и Кубинцем, Прощелыгин выяснил, что мы ни сном ни духом об истинном положении вещей не догадываемся, а потому и успокоился. Это он зря.

— Хотелось бы узнать, за что вы убили Россомаху? — долбанул я его в лоб.

Прощелыгин открыл рот и хватанул ртом воздух.

— Каакую такк-ую Россомаху? — попытался он разыграть удивление.

Чего там говорить — никудышный актер из Стаса! А пальцы-то, пальцы так и выплясывали рок-н-ролл на столе… И с такими нервишками он собирался меня провести!

— Был такой дядя — Россомаха, который ежемесячно отстегивал тебе по пять тысяч рубликов, видно, на поддержание модельного бизнеса, — напомнил я ему.

— Он не мне отстегивал! — возразил Прощелыгин, выдавая себя с потрохами.

— Конечно, не тебе, — легко согласился я. — Он — Иоланде Городишек, а она уже — тебе… Скажи честно, схему дойки ты придумал или кто другой?

— Ничего у тебя нет! — взорвался Прощелыгин. — Ты — пустота! Тебе никто не поверит!!!

— Полиция, конечно, не поверит, — согласился я. — А вот один человек поверит точно. Привычка у него такая — верить во все, что я ему говорю. Очень доверчивая личность.

Прощелыгин нахмурился и умолк, ожидая моего следующего хода. А я выбрал себе пуфик и уселся напротив него по-персидски, скрестив ноги. Так мы и сидели, сверля друг друга глазами: он — меня, а я соответственно его… Первым не выдержали нервы у Прощелыгина.

— Что ты хочешь?! — возопил он.

Даже не спросил, кого я имею в виду!.. То ли решил, что кого-то из шантажируемых, то ли не задавался этим вопросом вообще, изойдя на страх.

— Я хочу услышать, кто убил Городишек! — пошел я напролом.

Вероятность того, что Прощелыгин знает убийцу, нулевая, но вдруг у него имеются подозрения.

— Быстрый ты, как я посмотрю… Мне убийца неизвестен, — усмехнулся Стае.

— А не ты ли сам этот неизвестный Икс? — спросил я, сощурив глаз, точно инквизитор на допросе.

— И какой мне резон терять дойную корову? — ответил вопросом Прощелыгин.

— Логично, — согласился я. — Есть какие-нибудь соображения по данному поводу?

— Никаких, Туровский, — развел руками Стае.

Я вытащил бумажник и извлек клочок бумаги — тот самый, за которым Прощелыгин подсылал ко мне киллеров.

— Тогда помоги расшифровать имена! — потребовал я.

При виде бумаженции Волокитова Прощелыгин поморщился. Но все же взял ее в руки, понимая, что теперь уничтожать список смысла нет. Информация утекла, оказалась на воле, и ее уже не похоронишь.

— Россомаху ты знаешь, — подумав, произнес он. — Заика — это Кирилл Бенедиктович Румянцев. Пиар — Олег Валерьевич Борисоглебский. Экспресс — Иван Дмитриевич Скорохватов. Лука — Лука Маркович Давыдов. Форма — Юлий Николаевич Круглянский. Кайзер — Казимир Даниилович Торосов. Сенатор — Александр Михайлович Колодий.