Чемульпо-Владивосток [СИ, финальная редакция, том 1]

   О минной постановке теперь не могло быть и речи. Оставшиеся три эсминца отряда, успев отвернуть, сбросили мины прямо у берега, и стали готовится к буксировке флагмана. Следующие полтора часа в кромешной темноте у вражеского берега в зоне действия береговых батарей предпринимались героические попытки стащить миноносец с камней. Однако быстрое затопление носовых отсеков и приближающийся рассвет, а также катающиеся в волнах прибоя опрометчиво сброшенные мины заграждения вынудили японцев взорвать эсминец и на всех парах уходить в море.

   Только после войны Того стало известно об очередной иезуитской гадости Руднева. Тот памятью Петровича знал о ночных минных постановках японцев у Владивостока, как проведенных с эсминцев, так и с минного заградителя. Однако точной даты проведения этих постановок он тривиально не помнил, да и не факт, что японцы провели бы ее по тому же графику. То, что даты уже поплыли по сравнению с его воспоминаниями, его научила задержка с бомбардировкой Владивостока. А каждую ночь посылать на патрулирование входа в залив Петра Великого все миноносцы и "Богатыря" было неприемлемо, так можно было нарваться на шальную торпеду, да и просто выработать зазря ограниченный ресурс машин. Поэтому Руднев решил попробовать сыграть не напрямую.

   Когда он приказал флагманскому штурману отряда крейсеров, лейтенанту Иванову 11-му, рассчитать место установки маяков-обманок, то готовился встретить возражения в духе: "Так не воюют". Но, вопреки опасениям адмирала, тот с энтузиазмом взялся за это непростое дело. И в течение всей войны во Владивостоке с наступлением ночи, если с моря не ожидалось своих судов, все настоящие маяки выключались. И вместо них начинали работать ложные, расположенные на сопках в глубине берега. Результат превзошел самые смелые ожидания.

   В итоге трофеями русским достались один покореженный камнями и подрывными патронами эсминец, куча мин, которые то и дело взрывались в прибое, и система "салазок" для их постановки с миноносцев на большой скорости.

   В следующий выход крейсеров-купцов все они во время своего крейсерства столкнулись с японскими коллегами. Более тихоходные, чем свои визави, "Сунгари" и "Обь" не могли ни до темноты оторваться от японцев, ни приблизиться к ним на расстояние действенного артиллерийского огня.

   Их спасло только то, что у японцев не нашлось нормальных орудий для вооружения своих вспомогательных судов. Двух снарядов из шестидюймовок "Оби" хватило для того, чтобы преследующий ее японец, вооруженный парой 120-мм пушек старого образца, держался на приличном расстоянии. Но окончательно оторваться от него удалось только в темноте. Учитывая, что все это время японец что-то передавал по беспроволочному телеграфу, Капитонов решил, что оставаться у переставших быть гостеприимными берегов Японии ему не стоит и вернулся во Владивосток.

   За весь поход "Обь" и "Сунгари" утопили всего три рыболовных шхуны, зато "Лене", ходившей на войсковые коммуникации, опять было весело. На ее пути попался транспорт, эскортируемый даже не вспомогательным крейсером, а просто шедший в паре с угольщиком, на которого "на всякий случай" поставили несколько орудий, бывших в Сасэбо на длительном хранении по старости.

   На этот раз на стороне русских было не только преимущество в весе залпа, но и более высокая скорость. Казалось бы, судьба обоих японцев предрешена... Но самураи уперлись. Раз за разом японский вспомогательный недокрейсер становился на пути своего русского полноценного коллеги. Он был вооружен всего лишь парой старых армстронговских шестидюймовых орудий и полудюжиной абсолютно бесполезных полевых трехдюймовок. Эти пушки должны были впоследствии усилить артиллерию японской армии в Маньчжурии, а на пароходе были установлены на случай подавления огня с берега при высадке. Но "Лена" за три часа не смогла, ни утопить его, ни отогнать, ни просто пройти мимо и добраться до охраняемого транспорта.

   В результате бой закончился вничью, которую обе стороны объявили своей победой. Японцы искренне считали ее своей, так как транспорт со снарядами дошел до Кореи, русские своей, так как японский вспомогательный крейсер после боя был на грани затопления и до Чемульпо дошел на последнем издыхании.

   Однако приватно Руднев дал совсем другую оценку боя. Он долго отчитывал Берлинского за неполную реализацию возможностей первого выхода и полный провал второго. Если бы Берлинский промолчал или пообещал исправиться - он мог бы покомандовать "Леной" еще, дорасти до капитана первого ранга и сделать блестящую карьеру. Однако он стал жаловаться, что одинокой "Лене" в Цусимской проливе опасно, что состояние механизмов его корабля не позволяет ходить в крейсерство, и что сама идея вспомогательного крейсера ему не по душе.

   Наступив на любимый мозоль Руднева, бывший командир "Лены" получил новое назначение - следующие пять лет он провел в теплых водах Каспия, командуя флотилией пограничных катеров. И все пять лет он судорожно, в редкие моменты трезвости, размышлял, пытаясь понять - зачем тут нужен целый капитан второго ранга, когда и лейтенанта-то было бы многовато?

   Берлинского Руднев (из крайности в крайность) заменил на одного их самых недисциплинированных лейтенантов с "России", Рейна, которому грозило списание на берег за пререкания с начальством. Сначала Руднев просто положил под сукно рапорт командира крейсера Арнаутова, решив лично разобраться в причинах "художеств" молодого офицера. А разобравшись, действительно снял его с "России", но лишь для того, чтобы поручить самостоятельную и ответственную задачу. Комментируя свой выбор, Руднев невозмутимо заявил, что "так мы же его к берегам Японии и посылаем, чтобы он там хулиганил" и добавил загадочно, но сурово: "У меня не забалует"...

   На мостике "Лены" ее молодой командир в бинокль следил за разворачивающимся перед ним зрелищем под названием морской бой. Рядом с ним, судорожно пытаясь поймать в объектив далекие дымы на горизонте, крутил ручку своего громоздкого аппарата недавно прибывший из Петербурга кинооператор. Второй его коллега остался во Владивостоке, где он собирался отснять бытовые сценки из матросской жизни на трофейных крейсерах, учебную атаку миноносцев и тренировки крепостных артиллеристов. Они приехали во Владик на том же литерном поезде, что привез заказанные Рудневым рации, орудия и прочую разность, необходимую для ремонта и переоборудования крейсеров. Операторы были среди немногочисленных пассажиров единственного купейного вагона этого поезда. Весь остальной состав состоял из платформ и грузовых вагонов.

   Сложнее было доставить во Владивосток три восьмидюймовых орудия нового образца для довооружения "Громобоя". Когда эти пушки еще только заказывали на заводе, то в угаре составления техзадания, утрясания стоимости и, самого интересного, деления откатов, чинуши морского ведомства как-то забыли одну маленькую деталь. Они упустили из виду, что эти орудия предназначались для боевых кораблей. И ни в одну голову, занятую высчитыванием процента от суммы заказа, который можно запросить за одобрительную закорючку, не пришло, что БОЕВЫЕ корабли бывают в бою. Они запамятовали, что бой - это игра в обе стороны, и корабли не только будут сами посылать во врага снаряды из этих пушек, но и получать попадания в ответ. Что может привести к выходу из строя этих самых орудий, которые потом надо будет ремонтировать, а при серьезном повреждении - менять.

   Вот тут-то и начиналось самое интересное - менять их было не на что. Всего было заказано тринадцать таких пушек системы Канэ с длиной ствола в сорок пять калибров. Восемь уже были во Владивостоке и стояли по паре на борт в казематах "России" и "Громобоя". Еще две сейчас были в Порт-Артуре, в носовой и кормовой башнях крейсера "Баян", и тоже воевали. Одна находилась на опытном морском артиллерийском полигоне, где она использовалась для составления таблиц для стрельбы этого типа орудий. Ее спешно привели в порядок и, признав условно годной, подготовили к отправке во Владивосток.