Цвет надежды

Они молча вышли из центральных дверей замка и, сознательно или нет, направились по той же дороге, по которой некоторое время назад карета с серебряным гербом на дверцах равнодушно увезла все, ради чего стоило жить. Следов на снегу не было видно. Милостивая метель спрятала их под покровом нового юного снега. Какое-то время подростки просто шагали по дорожке. Потом Фрида резко свернула на боковую тропинку. Сириус повернул следом. Чуть в стороне от дорожки находился припорошенный снегом пень. Фрида что-то прошептала, снег со старого пня исчез, и девушка присела на него, спрятав лицо в ладони. Плакала ли она? Сириус не знал, но на всякий случай отвернулся. Его взор обратился к светлеющему небу. Внезапно юноша нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и стал яростно лепить снежок, не обращая внимания на то, что голые руки колют тысячи иголок. Замахнувшись, Сириус запустил снежок прямо в это равнодушное небо со всей яростью, на которую был способен. Небо не ответило. Ему не было дела до людских бед и горестей. По сравнению с тем, что ему доводилось видеть на своем веку, трагедия двух этих подростков выглядела смехотворной. Ну и что, что для них это был конец света местного масштаба. Во вселенной ведь ничего не изменилось: не вздрогнула луна, не осыпались звезды с небес, и солнце взошло, как и тысячу лет назад.

От инерционного движения Сириус поскользнулся и упал на одно колено. Да так и замер. Он не чувствовал, что холодный снег тает на волосах, стекая по лицу. Он не ощущал того, что плотная ткань джинсов промокла на колене. Он не чувствовал холода. Странная это была картина. Два разных человек. Юноша и девушка. Но как они были похожи в этот момент! Со стороны казалось, будто неизвестный художник придал им такие трагические позы, старательно разместив их на заснеженной территории старой школы. У этой картины даже было название. «Отчаяние».

* * *

А в старинной карете в этот самый момент сидели еще два человека. Юноша и девушка, которые не разговаривали друг с другом, не смотрели друг на друга, не думали друг о друге. Так получилось, что эта странная ночь сделала их чужими навсегда. И казалось просто невероятным, что эти двое людей, чьи мысли сейчас мчались в одном направлении, к стенам старой школы, через несколько часов станут официальными женихом и невестой. Боги бросили карты. На этот раз расклад оказался слишком жесток. Два невидящих взгляда на пробегающий за окнами пейзаж, но одно чувство на двоих. Имя ему… «Обреченность».

Почему не могло не быть этого дня и этой кареты?

Ненависть.

Нелепая странная жизнь.

Немые безликие роли.

Нас ненависть тянет вниз,

Лишая остатков воли.

Мы в ней растворимся вновь,

Нам доли иной не нужно.

Мы отринули прочь любовь,

Мы забыли, что значит дружба.

Упавший осенний лист

Не затронет замерзшее сердце.

Мы давно не смотрели ввысь,

Мы захлопнули в прошлое дверцу.

Мы погибнем в своем бреду,

Разум этот пожар не потушит.

Мы затеяли эту войну.

Мы в ней сами спалили души.

«Почему не могло не быть этого дня и этой кареты?»

Гермиона Грейнджер обреченно вздохнула и покрепче прижала к себе Живоглота. Девушке нестерпимо захотелось оказаться в Лондоне, причем в маггловской его части. Там, где не было этого невозможного светловолосого юноши, чей ледяной взгляд сейчас мимолетно скользнул по ее персоне. Там, где не было Дамблдора с его «великолепной» идеей. Ей сейчас не нравилась даже компания Гарри и Рона. Вот уж чего Гермиона себе раньше представить не могла! А вот сейчас многое отдала бы за то, чтобы оказаться подальше от всех этих людей. Она ужасно устала. Всю дорогу старательно делать вид, что совсем не думаешь о пассажире соседнего купе, совсем не злишься на него, совсем не хочешь вернуться туда, чтобы… поговорить? Странно. Она хотела вновь оказаться в купе Драко Малфоя. Зачем? Последние несколько часов вспоминая его холодный взгляд и язвительные речи, она все яснее видела совсем другого человека. Усмешка, только совсем не злая. Остроумные замечания, но почему-то нисколько не обидные. Его помощь, когда ее укачало. А главное — он ведь не дал ей упасть. Неважно, из каких побуждений. Гермиона вздохнула.

Драко Малфой смерил убийственным взглядом Гарри, на Рона даже не посмотрел и легко забрался в карету. Рон зло оглянулся на Гарри, тот пнул камень на дороге, и они оба направились к карете. В эту минуту Гермиона почувствовала, что о ее существовании уже давно все забыли. Просто с этой минуты начинались мужские игры, и эти люди, которые ненавидели друг друга так яростно, существовали сейчас в своем особом мирке. Гермиона вновь вздохнула и медленным шагом направилась за мальчишками. Она бы многое отдала за возможность добраться до школы на чем-нибудь другом. Пешком бы пошла.

Рон скривился и нерешительно замер перед каретой. Похоже, до него только-только дошел весь смысл предложенной перспективы: в карете четыре места. То есть кому-то придется садиться рядом с Малфоем. Рон покосился на Гарри, потом на Гермиону. Девушку уже начинала раздражать эта мышиная возня. Сунув Рону в руки недовольно зашипевшего Живоглота, девушка решительно поднялась по ступеням и заняла место рядом со слизеринцем. А то они еще лет двести так в переглядки играть будут.

— Гермиона, — напряженным голосом произнес Гарри, — сядь, пожалуйста, на другое сидение.

Гермиона недоуменно оглянулась на Гарри. Он шутит? Или он видит здесь сто пятьдесят свободных мест?

Гарри верно истолковал ее взгляд и кивнул в сторону противоположного сидения. Гермиона пожала плечами и пересела напротив Малфоя, бросив на того быстрый взгляд. Слизеринец смотрел в окно, опершись локтем на подлокотник и прижав кулак к губам. Только тут Гермиона заметила, что он пытается сдержать смех. Еще не хватало, чтобы Гарри это увидел. Девушка обернулась на друзей. Рон с Гарри о чем-то безмолвно препирались. Причем Рон яростно сверкал глазами, то и дело метая молнии в Малфоя, Гарри же раздраженно смотрел на друга в упор.

Неизвестно, сколько бы они еще так простояли, но тут случилось то, чего так опасалась Гермиона. Незабвенный Драко Малфой подал голос:

— Я, конечно, догадывался, что пользуюсь большой популярностью у гриффиндорцев. Но, признаться, и не думал, что за право сесть рядом со мной возникнет такой спор, — говоря это, он все так же смотрел в окно, только уже не прятал мерзкую ухмылочку.

Рон прорычал что-то нелицеприятное, Гарри же с ненавистью процедил в ответ:

— Малфой, еще слово — и…

— И что, Поттер? Что сделает Золотой Мальчик? — Малфой медленно повернулся к Гарри, который, похоже, держал себя в руках из последних сил.

— Гарри, Рон, пожалуйста, — взмолилась Гермиона. — Давайте уже поедем, а?!

Рон недовольно взглянул на девушку, словно она была виновата в сложившейся ситуации, и занял место рядом с ней. У Гарри Поттера не осталось выбора. Он с каменным лицом опустился на сиденье рядом с Драко Малфоем. Чего ему это стоило? Кто знает? Как кто-то может понять чувства человека, который вынужден находиться рядом с воплощением всех своих кошмаров и несчастий, с виновником всего самого страшного, что случилось в недолгой жизни? Гарри яростно отвернулся к окну и постарался не думать о вынужденном соседе. Карета тронулась с места.

Рон через несколько минут всучил Гермионе Живоглота. Девушка оторвала взгляд от напряженного профиля Гарри и скользнула взглядом по такому же застывшему лицу Драко Малфоя. Если бы они знали, как они были похожи в этот момент: лед и пламя, сталь и серебро, черное и белое. Но как же они были похожи! Своей непримиримостью, своей ненавистью, своей жестокостью. Да-да! В милом и знакомом Гарри сейчас и подавно не было такой привычной теплоты и открытости. Сейчас Гермиона с уверенностью не сказала бы, что по-настоящему знает хотя бы одного из этих юношей. Черное и белое. Где какой цвет?