Развилка (СИ)

- Хорошо, - согласился Саблин.

- Как ты жил все это время?

Никифор пожал плечами:

- Как и все, кто на запад не удрал. Когда Деникин на Кубань уходил, я в станице остался. Пришли большевики, поставили перед выбором - либо к стенке, либо за них воевать. Я решил, что лучше воевать. В Крым, когда Врангеля добивали, не попал. Оказался на польском фронте. Потери были большие, и я дослужился до командира сотни. А когда мы отступили, меня демобилизовали. Возвращаюсь домой и как раз под раскулачивание попал. Что у нас было, все отобрали. Батя кой чего схоронил и мы выжили. А потом послабление нам вышло, даже снова поднялись. Дети родились. В тридцать третьем батю схоронил. А в тридцать четвертом сцепился с комсомольцами, наговорил лишнего, подрался с ними и одного крепко приложил. Мне дали семь лет. Отсидел пять. Выпустили. Опять вернулся домой, а тут война. С вами, шкурами, кто за немца, мне не по пути. Потому пошел добровольцем на фронт. С первого раза не взяли - судимость и не было доверия. Зато когда казачью кавалерию набирать стали, вопросов уже не задавали. А там нас погнали, через Кубань до Дагестана и дальше. Половина нашего корпуса к Волге ушла, а половина в горы. В плен попал уже в Азербайджане и меня хотели в распыл пустить. Но казачья справа спасла. Немцы как увидели, что казак, передали шкуровцам, а они уже сюда отправили. Такая вот история. А ты как жил заграницей? Небось жировал, пока из нас здесь последние жилы тянули? Красиво жил?

- Не дай Бог, брат, никому такой "красивой жизни", - Иванов покачал головой. - Но речь не обо мне. Сколько казаков сейчас в этом лагере?

- Не считал. Сотен пять, наверное. Ты начальник, коменданта спроси.

- И все думают как ты? Такие же упертые?

- Люди разные. А ты хочешь предложить амнистию, чтобы казаки к вам перешли и немцам стали служить?

- Не немцам, а Присуду, земле казачьей.

- Вона как... - протянул Саблин. - О Присуде заговорили... Жди большой крови...

- Куда уж больше? Она и так потоками льется. Не мы войну начинали и, скорее всего, не нам ее заканчивать. Появился шанс что-то исправить и вернуться на Родину. Мы его использовали и стараемся из этой ситуации что-то выжать.

В хате воцарилась тишина. Саблин аккуратно пил чай, а Иванов размышлял. Братья молчали минут пять, а затем Лазарь Митрофанович спросил Никифора:

- Если я тебя на поруки возьму и в родную станицу отправлю, что делать станешь?

Саблин помялся и ответил честно:

- Отлежусь и осмотрюсь. А потом не знаю. Честно говоря, силы на исходе. Я вас ненавижу, потому что против родной страны пошли. Но жену и деток повидать охота.

- Решено - я тебя забираю. Под свою ответственность. Сегодня побудешь со мной, мне есть, что тебе сказать, а завтра отправлю к жинке и детишкам.

- А что с другими военнопленными?

- Казаки отдельно, с ними разговор особый. Насчет комиссаров и коммунистов ничего не скажу - мне на них плевать.

- Не по-людски это... Я уезжаю, а они здесь...

Иванов посмотрел на меня:

- Хорунжий, выйди.

Кивнув, я покинул хату и обнаружил рядом с ней коменданта, который кинул взгляд на дверь и спросил:

- Разговаривают, браты?

- Да, - ответил я и, подумав, что среди пленных казаков могут быть и мои родственники, задал сотнику вопрос: - У тебя списки сидельцев далеко?

- В штабе.

- Не помнишь, по фамилии Погиба есть кто?

Он задумался, а потом помотал головой:

- Нет. Фамилия такая, что я бы запомнил. Сам понимаешь, к казакам приглядываемся особо. Была бы возможность, кормили бы лучше и дрова давали. Но чего нет, того нет.

- Понятно.

Иванов и Саблин вышли из хаты через четверть часа. О чем именно они говорили, меня не касалось. Видимо, у них были какие-то семейные темы. Однако одно могу сказать точно - Никифор уже не упрямился и перестал называть родственника предателем.

Все документы на передачу военнопленного были оформлены быстро. После чего Иванов сказал сотнику, что уже завтра его временный лагерь прекратит свое существование. Казаков отправят в Ростов, где ими займется специальная комиссия. А за остальными прибудут немцы. Сотника это известие обрадовало и, когда мы покидали лагерь, он махал нам вслед рукой и улыбался.

В Новочеркасск вернулись под вечер. Иванов высадил меня возле городской базы и велел ждать Тихоновского. Желательно, чтобы я был один.

Машина умчалась, а я зашел на территорию базы, отпустил дежурного, пусть будет неподалеку, но не высовывается, и остался в одиночестве. Самое время подумать. Однако чем больше я размышлял о своей судьбе и тех испытаниях, которые были уготованы нашему народу, тем мрачнее становился. Невеселые думы в голове, тяжкие.

С одной стороны лично у меня все неплохо. Офицер и командир подразделения. Хорошее жалованье, есть заначка на черный день, горсть драгоценных камней, и в уютной квартире меня ожидает любимая девушка.

А с другой стороны имеется серьезная озабоченность будущим, которое туманно и не сулит ничего хорошего. Хотя бы по той причине, что моя жизнь тесно сплетена с Доно-Кавказским Союзом.

Весь мир объят войной. В Тихом океане идут сражения между японцами и американцами. В Азии самураи захватывают новые территории и бьют китайцев. В Персии Роммель в очередной раз разгромил англичан и рвется в Индию. Над Ла-Маншем ежедневные воздушные битвы, а в северных морях схватки между немецкими "волчьими стаями" и союзниками. Но все это далеко и меня не волновало. Гораздо важнее, что происходит на Восточном фронте и на Присуде.

С фронтом более-менее понятно. Немцы потеряли Москву, но зато захватили Сталинград и Астрахань. А затем почти везде наступило временное затишье. Идут бои местного значения на подступах к Ленинграду, вдоль Волги и в Азербайджане, где немецкие и турецкие войска при поддержке казаков и кавказских легионов пытаются добить остатки шести советских армий. В сводках проскальзывают названия населенных пунктов: Хаммас, Куба, Нуха, Евлах, Тертер, Сабирабад. Но где это я представлял слабо. Понятно только, что основная цель для немцев и турок - Баку.

А вот в ДКС изменений много и постоянно что-то происходило.

Немцы окончательно передали управление Доном, Кубанью и Ставропольем правительству Доно-Кавказского Союза, которое, конечно, отчитывается перед Имперским министерством оккупированных восточных территорий о том, что делает, но с каждым днем ведет себя все более уверенно и независимо. Заводы и фабрики, как оставались под немцами, так и остаются. Зато удалось договориться о размещении наших заказов на местных и союзных предприятиях. В частности, в Турции, Румынии, Италии, Сербии и Венгрии. Что из этого получится, каков будет итог и где брать деньги на закупку оборудования, вооружения и боеприпасов, не понятно. Но это лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды. Если союзники дадут что-то по кредитной линии или в обмен на продовольствие, мы не откажемся.

Что немаловажно, с обретением независимости, пусть даже ограниченной, Доно-Кавказский Союз вывел своих граждан из-под юрисдикции оккупационных властей, а затем договорился с немцами о том, что наши люди не будут угоняться в Германию на работы. Есть Украина, Белоруссия и Центральная Россия, а нас трогать не надо, и немцы это приняли. Особенно после того как во Львове, Минске и Киеве прошли массовые акции неповиновения, которые вылились в вооруженное сопротивление оккупантам. Достоверных сведений об этом нет, но по слухам на подавление восстаний немцы были вынуждены отвлечь несколько дивизий и Альфред Розенберг решил пересмотреть политику по отношению к местному населению.

Финансы и документы. Скоро у нас появятся свои паспорта и денежные знаки. Конкурс объявлен, и правительство рассматривает проекты. Что-то выберут и решат. Может быть, к лету управятся, и я начну получать жалованье в южных рублях, доно-кавказских гривнах или северокавказских тугриках. Немецкие рейхсмарки, конечно, надежнее. Но свое есть свое. Хотя я прекрасно понимаю, что наши дензнаки ничем кроме честного слова Петра Николаевича Краснова и его министров пока не обеспечены. Золотого запаса нет, зато есть земля и люди. Вот это наше главное богатство.