Развилка (СИ)

- Поддержка нужна.

- Будет. Я все-таки офицер Абвера и не сам по себе. За мной тоже серьезные люди.

Он замолчал и посмотрел на меня. Капитан ждал ответа и, в очередной раз отметив, что Беринг не простой человек, хотя порой таким кажется, я кивнул:

- Ты меня убедил, я с тобой.

- По рукам? - капитан протянул через столик правую руку.

- По рукам, - я пожал его ладонь.

Что я терял и что приобретал, заключая такой договор? Пока ничего. Слова остаются словами. Никаких бумаг подписывать не надо и по факту есть соглашение двух мужчин.

47.

Москва. 25-30.01.1943.

Из мемуаров генерала Антона Васильевича Туркула:

"Сводная корпусная группа из Тарусы пробилась в Москву довольно легко. Большевики бросили основные силы на внешний фронт. Самое время ударить по врагу там, где он этого не ожидает, и я предложил немецким генералам совершить дерзкий рейд по тылам Красной армии. Однако меня не хотели слушать. Проклятые службисты. Они придерживались своего плана, следовали приказам и стремились как можно скорее оказаться в Москве. Расчет строился на том, что объединившись с главными силами 4-й полевой армии, удастся быстрее деблокировать окруженную группировку и отогнать большевиков. Но на деле мы просто пополнили число тех, кто оказался в Московском котле.

Командовал окруженными в столице войсками, как старший по званию и должности, генерал Готхард Хейнрици. Он был уверен, что сможет прорвать кольцо и соединиться с главными силами группы армий "Центр", а все, что произошло, рассматривал исключительно как последнюю попытку Красной армии показать зубы. Однако он ошибался. Советские войска были готовы к попытке немцев вырваться, и когда ударная моторизованная группировка из Москвы пошла в направлении на Звенигород, она уперлась в глубоко эшелонированную оборону и откатилась обратно. После чего продолжились ожесточенные бои за городские руины.

Когда я оказался в Москве, на юге города большевики удерживали Люблино, а на севере шли бои за Ивантеевку. Под моим командованием оставалось семь с половиной тысяч бойцов, и генерал Хейнрици приказал влить в дивизионную группу "Россия" всех восточных добровольцев. Видимо, чтобы они не путались под ногами. Поэтому вскоре мое русско-белорусское войско было усилено двумя полицейскими батальонами из Латвии, остатками 4-го Эстонского добровольческого легиона, двумя тюркскими ротами, сводной полковой группой украинцев из "Галичины" и сотней "вольных козаков" из Полтавы. Артиллерию мы потеряли или сами уничтожили под Тарусой. Боеприпасов кот наплакал. Продовольствие заканчивалось и не хватало теплых вещей. Подчиненные мне подразделения не были боеготовы. Но, на наше счастье, особых надежд на нас никто не возлагал и мы несколько дней находились во второй линии обороны в районе Теплого Стана. Это время я использовал для переформирования подразделений и укрепления дисциплины. А потом нас бросили в наступление на Бирюлево и мы, как ни странно, смогли отбить этот пригородный населенный пункт. Ударили неожиданно, пошли в атаку под покровом тьмы, и выбили красную сволочь в поля. При этом взяли хорошие трофеи, несколько орудий, полтора десятка минометов и приличные запасы продовольствия, которое у нас вскоре попытались отнять немецкие интенданты. Однако мы уперлись и отстояли продукты. По крайней мере, большую их часть.

Нас оставили оборонять Бирюлево. Каждый день бой. Каждый день бомбардировки и обстрелы. Каждый день погибшие. Но мы держали позиции, не отступали и ждали, что немцы, наконец-то, смогут деблокировать Московскую группировку. Только ничего хорошего из этого не выходило. Немцы раз за разом колотились в позиции большевиков и откатывались. На руинах города, в котором уже давно не было мирных жителей, остались тридцать дивизий Вермахта. И вокруг Москвы, в городках и поселках, еще семь-восемь дивизий. Голод, холод, болезни, раны и чувство обреченности делали свое дело. Удары германской армии становились все слабее, а речи доктора Геббельса, который пытался подбодрить солдат 4-й армии, звучали с каждым днем все громче и напыщеннее. Я понимал, что мы обречены, но все еще надеялся на благоприятный исход этого сражения.

Новый Год встретили в окопах. Численность подчиненных мне войск постоянно таяла, и появились дезертиры. Около двухсот солдат РОА и БКА сдались в плен большевикам. Но на следующий день они снова появились перед нашими окопами. Красноармейцы гнали дезертиров по заснеженному полю и когда они отошли от вражеских позиций на полсотни метров открыли огонь из пулеметов. Не выжил никто. Все делалось показательно, дабы нас запугать, и спустя полчаса красный политрук-пропагандист объявил в мегафон, что так будет с каждым предателем Родины. После чего ни один из моих солдат о дезертирстве даже не задумывался.

25-го января 1943-го года, совершенно неожиданно для себя, я оказался на совещании, которое проводил генерал Хейнрици, и смог более точно узнать обстановку вокруг нас, а потом был посвящен в планы командования. Бункер командующего находился в районе Кремля, от которого в ходе прошлогодних боев осталась огромная груда кирпичей, и раньше он служил убежищем для Сталина. Впрочем, речь не об этом, а о нашем положении и планах.

В Москве оставалось больше ста сорока тысяч боеспособных солдат, десяток танков и три десятка бронетранспортеров, около трехсот пятидесяти орудий и минометов. Боевой дух войск упал. Продовольствия нет. Топлива нет. Боеприпасы на исходе. Съедены все лошади и собаки. Зафиксированы случаи каннибализма. Транспортная авиация, которая должна была ежедневно сбрасывать нам продукты, медикаменты и боеприпасы, понесла серьезные потери и по требованию Геринга ее полеты временно прекращены. В госпиталях больше тридцати тысяч раненых и обмороженных, которых нечем лечить. Группа армий "Центр", несмотря на подкрепления, которые в последнее время постоянно перебрасывались в ее распоряжение со всех направлений, деблокировать Московскую группировку не смогла. Вокруг города шесть советских армий и они вскоре перейдут в наступление, добьют окруженных немецких солдат и объявят о первой крупной победе Советского Союза над Германией. Берлин требует держаться. Однако генерал Хейнрици принял решение идти на прорыв. Последняя попытка. Другой уже не будет. Раненые остаются в госпиталях. Прорыв будет осуществляться по трем направлениям: Красная Поляна, Наро-Фоминск и Малоярославец. Хорошо бы собрать все силы в единый кулак и ударить в одном месте, чтобы наверняка проломить оборону Красной армии, но это невозможно из-за слабой дорожной инфраструктуры. Всю ответственность берет на себя Хейнрици, а командующий группой армий "Центр" хоть этот план и не одобрял, был вынужден смириться, и заверил его, что организует встречные удары.

С Хейнрици никто не спорил. Все понимали, что он прав. Москва, конечно же, символ. Но губить ради промороженных развалин остатки войск преступно и глупо. А Берлин не понимал, что немецкие солдаты на грани и лучше примут смерть в бою, чем гибель от голода и холода в промерзших московских подвалах.

Мое мнение никого не интересовало. В очередной раз я стал исполнителем чужой воли и был назначен в арьергард войсковой группировки, которая двинется на Малоярославец. Хорошо это или плохо? Тогда я об этом не думал. Куда ни кинь, всюду клин. Все просто. Впереди честный бой и под моим командованием все еще четыре тысячи солдат, которых я собирался вывести из ловушки.

После совещания я вернулся в Бирюлево, собрал военный совет и сообщил о решение командующего. Лица офицеров, с которыми я прошел через тяжкие испытания, озарились радостью и надеждой. Неважно, кто мы по вере, по убеждениям и национальности: русские, белорусы, латыши, литовцы, тюрки или украинцы. В этот момент у нас была общая цель и одна судьба на всех. Ради выживания мы были обязаны сделать все, что необходимо, и сразу взялись за работу.

На сборы двенадцать часов и сделать за этот срок предстояло немало. Наших раненых пришлось отправить в один из немецких госпиталей, который и так был переполнен. Довести до личного состава план движения и выделить самых крепких бойцов в отдельные "группы быстрого реагирования", которые примут на себя основные удары большевиков. Подготовиться к ночному маршу вслед за немцами, которые будут пробивать нам дорогу. И все это под непрекращающимися обстрелами противника. Кто замешкается, отстанет и потеряется, погибнет. Все это понимали, и мы подготовились в срок.