Призрак Великой Смуты (CИ)

В последние дни наблюдение за квартирой Мережковского и Гиппиус только усилилось, поскольку, по предположению сотрудников НКВД (ранее тем же самым занимавшихся в царской охранке) квартира на Сергиевской была одним из тех мест, где должен был объявиться направившийся в Советскую Россию Савинков. Тем более, что эсеровские деятели разного калибра в квартире дома на углу Сергиевской и Потемкинской в течение зимы уже мелькали, и вскорости возможно было ожидать появления там по-настоящему крупной рыбы.

Впрочем, в этой поэтической компании отношение к Тамбовцеву было куда менее гуманным. Там его считали одним из главных злодеев, растоптавших нечищеными солдатскими сапогами нежную идею Русской Демократии и отправивших ее по гибельному пути всемирного ужаса и кошмара. Железными легионами ада, на штыках которых был свершен переворот, назвала Гиппиус высадившиеся в октябрьском Петрограде механизированные роты морской пехоты из будущего, отведя Тамбовцеву чуть ли не роль самого Люцифера, явившегося к Сталину в ночь сражения при Моонзунде и предложившего продать ему душу за царствие земное и небесное.

Вот что писал по этому поводу сам Мережковский, явно считавший себя отцом русской демократии (впрочем, и в нашем прошлом он писал примерно то же самое, только менее определенное):

– Как благоуханны наши Февраль и Март, солнечно-снежные, вьюжные, голубые, как бы неземные, горние! В эти первые дни или только часы, миги, какая красота в лицах человеческих! Где она сейчас? Вглядитесь в толпы Октябрьские: на них лица нет. Да, не уродство, а отсутствие лица, вот что в них всего ужаснее… Идучи по петербургским улицам и вглядываясь в лица, сразу узнаешь: вот он – большевик, вершитель и могильщик истории. Не хищная сытость, не зверская тупость – главное в этом лице, а скука, трансцендентная скука строителя «рая земного», «царства Антихриста».

«Записная книжка», Д. С. Мережковский

Поэтов, художников и писателей, сотрудничавших с новой властью, эта интеллигентская компания ненавидела и полностью порывала с ними всяческое общение. Одной из таких персон нон грата оказался поэт-футурист Владимир Маяковский, активно сотрудничающий в ИТАР как штатный автор и в то же время художник-оформитель революционных агитационных плакатов. И совершенно не важно, что в этой редакции истории на улицах Петрограда не валялись трупы людей, а банды грабителей, буквально терроризировавших обывателей при безвластном Временном правительстве, в течение зимы 1917—18 годов были истреблены НКВД и патрулями Красной гвардии под корень.

Каждый шаг новой власти воспринимался на Сергиевской в штыки, начиная от подавления мятежа Троцкого-Свердлова и Рижского мира, и заканчивая последними всеобщими выборами, заменившими отмененные Сталиным выборы в Учредилку. Выборы большевики выиграли с оглушительным успехом, что было неудивительно, если вспомнить Декреты о Земле и о Мире, сам Рижский мир, вернувший домой миллионы мужиков в солдатских шинелях, а потом еще и отменившие застарелую, как мозоль, Продовольственную разверстку, дамокловым мечом висевшую над мужицкими хозяйствами аж с осени пятнадцатого года.

За большевиков-сталинистов в большинстве своем проголосовали даже городские обыватели, увидевшие в них защиту от беспредела как уличных бандитов, так и мало чем отличающихся от них «углубителей революции», творивших на местах такое, что иногда волосы становились дыбом. Так, спецотрядом НКВД был расстрелян Саратовский совет в полном составе, на волне революционного энтузиазма издавший декрет об обобществлении женщин. И поделом. Головой надо думать, подписывая такие бумажки, а не тем самым местом, на котором обычно сидят.

Но господа Мережковские и примкнувшие к ним интеллигенты отнеслись резко отрицательно как к самому факту местной самодеятельности, так и к жесткой реакции на нее центральных властей, считая, что и то и другое только приближает ожидаемое ими «царство Антихриста». Такое же неприятие они выказывали и по поводу подавления сепаратистских движений на Украине, в Бессарабии, на Дону, Кубани, Кавказе и других местах, шепотом пересказывая друг другу байки о тысячах и миллионах невинно замученных «героев сопротивления большевикам». Цифры при этом назывались далекие от всяческого правдоподобия, и размножались они от пересказа к пересказу, как тараканы в неубранной помойке. Правда, голод и дохлые лошади на улицах, в отличие от нашей истории, уже не упоминались, потому что их не было.

– «У России не было истории. И то, что сейчас происходит, – не история. Это забудется, как неизвестные зверства неоткрытых племен на необитаемом острове. Канет. Мы здесь живем сами по себе. Кто цел – случайно. Каждый день кого-то расстреливают, «по районным советам…»

З. Гиппиус. Дневники

Слушая эти страшные рассказы о «тысячах расстрелянных офицеров», Анна Ахматова, у которой была родня и в Севастополе, и в Киеве, и в Одессе, только недоверчиво хмыкала в самых интересных моментах. Из писем родных она прекрасно знала, как было все на самом деле и сколько при этом было жертв, а также и то, что теми жертвами были отнюдь не офицеры.

Но это, собственно, было неизбежно, потому что там, где есть интеллигенты, ненавидящие любую власть (даже если она состоит и из них самих), там будут и такие разговоры. Обмениваясь между собой слухами и раздувая цифры жертв до невероятных величин, эти в общем-то неглупые люди сами не понимали, насколько они оторвались от окружающей их реальности. В ней главным был не зарождающийся культ Сталина, в котором персонифицировалась новая власть, и не вымышленные «зверства большевиков», которых не было и быть не могло, поскольку все творцы Красного Террора, вроде Урицкого, полегли во время мятежа Троцкого — Свердлова.

Главным же было то, что вернувшиеся с фронта мужики, поделившие помещичью землю, произвели первый мирный сев и теперь ожидали невиданного за все время урожая. Главным было и то, что заводы и фабрики продолжили работу, по большей части перейдя на выпуск мирной продукции, и теперь стремились удовлетворить жуткий товарный голод, который едва-едва покрывался импортом из Германии и Швеции. Главным было то, что советской России удалось в основном и главном избежать Гражданской войны и то, что она сохранила костяк своей армии и флота, отделавшись при этом незначительными потерями. Но там, в квартире на Сергиевской, поглядывая с балкона на снующих внизу людей, они всего этого не замечали, считая, что катастрофа наступит уже завтра и все вокруг них окончательно погибнет.

Впрочем, такие люди есть всегда – и то же самое, только поменяв имена, можно было бы написать и о либеральной интеллигенции из начала века двадцать первого. Точно так же, как тогда в интеллигентской среде муссировался лозунг: «пора валить», и тысячи наивных мужчин и женщин полагали, что как только они приедут на благословенный Запад, то будет им ящик печенья, бочка варенья и молочные реки в кисельных берегах.

18 мая 1918 года. Ирак. Район Багдада. Штаб 1-го Кавказского экспедиционного корпуса генерала Баратова.

Прапорщик Николай Гумилев.

Игра в догонялки с мистером Лоуренсом стала мне даже нравиться. Правда, она довольно однообразна – он убегает, я его преследую. Только противник он серьезный – хитрый и дерзкий. Тут главное – не заиграться и не попасть в одну из хитроумных ловушек, расставлять которые британец большой мастер.

Большое спасибо моим друзьям из разведотдела бригады и их чудо-техник. Без них нам пришлось бы несладко. Немалую помощь оказал мне наш новый союзник, бывший германский консул в персидском порту Бушере Вильгельм Вассмусс. Этот полудипломат-полушпион всю эту войну действовал в тылу английских войск, поднимая на борьбу с британцами местные племена. Но организовать восстание кашкайцев ему не удалось, турецкие войска воевали из рук вон плохо и все время отступали. А Германия, в конце концов, подписала в Риге мирный договор с Советской Россией и перестала помогать туркам, которые не спешили выходить из войны. Кончилось же все тем, что кайзер Вильгельм просто махнул рукой на то, что творится в Персии и на Ближнем Востоке, и вывел оттуда всех своих советников и вспомогательные части. Он, видимо, решил, что если туркам так хочется воевать, то пусть они воюют. Только без немецкой поддержки.