Перекресток времен. Дилогия (СИ)

Макс осторожно сдвинул панаму и приподнял брезент, укрывавший его и лейтенанта Григорова. С брезента на ноги упал снег. Все вокруг него было ослепительно-белым. Снежные хрусталики отражали солнечные лучи, которые больно били по глазам. Дав им время привыкнуть к свету, Максим осторожно откинул брезент и, стараясь не разбудить сладко спавшего товарища, обнявшего, словно любимую детскую игрушку, немецкий автомат, медленно поднялся на ватные ноги.

Весь их кочующий стан находился в каменном мешке, укрытый снегом. Со всех сторон возвышались скалы.

Совсем рядом раздалось жалобное хрюканье и визг. Максим увидел, как на расположенной невдалеке подводе закачался небольшой ящик, укрытый мешковиной. Тряпка сползла, и его глазам предстали три розовеньких поросячьих пятачка. Поросята, заметив смотрящего на них человека, снова дружно и требовательно завизжали.

«Наверное, голодные. Вот и орут. Есть просят», — подумал он.

В подтверждение этого из-за телеги показался мужчина, что-то поискал на ней, бросил в ящик. Ящик еще больше закачался, одновременно послышалось радостное хрюканье, недовольный визг, чавканье. Поросята добились своего.

«И нам не мешало бы перекусить», — подумал Макс.

Немного размяв ноги, он завернул за стоящий рядом «Ханомаг». От него до большого камня было меньше полуметра. «Ай да немец, молодец! В полной темноте, а так красиво припарковался!» — отметил Максим, справляя малую нужду.

Когда он вернулся к погасшему костру, лагерь потихоньку оживал. Люди вставали, приводили себя в порядок, расчищали площадку от снега, кормили, чем могли, своих питомцев. Задымила полевая кухня. Носились собаки, поднимая дружным лаем обитателей лагеря.

— Что, Максим, не спится?

— Да какой уж тут сон, Григорий Васильевич? После вчерашнего дня все тело ноет, места себе найти не могу, да и поросята, черт их подери, с самого ранья визг подняли.

— Природа. Животинке все равно, какие у тебя дела, а пришло время, вынь да положь ей пожрать. А тело болит — это с непривычки.

— Так я вроде бы и спортом занимался. И сам не слабый…

— Дело не только в сильных руках, но в общей закалке организма. В его выносливости. Я вот посмотрел на вас, гостей из будущего… — прервал его Левченко. Проведя рукой по заросшей грязной щетиной щеке и покрутив свой ус, старший сержант продолжил: — Немного не такие вы… Изнеженные, что ли. Ну кроме твоего отца и Олега Васильевича, конечно. Они — настоящие бойцы. Мы ведь всю жизнь ножками да ручками, а вы небось все больше на машинах и с помощью механизмов разных, вот организм и атрофируется. Отсюда и болячки разные. Да и питались, наверное, не так, как мы…

— Что было, то было. Ваша правда. Здоровую простую пищу у нас уже мало кто ест. В основном химию всякую. Да еще экология плохая, вот народ и вырождается.

— Что, испоганили землицу всю? Я думал, что это в мое время машины разные да заводы чадят вокруг, а у вас еще хуже стало. Ну ничего. Судя по тому, какой здесь снег чистый и воздух прозрачный, мы чуть ли не в первозданной природе оказались. Так что еще поживем, а, Максим?

— А я умирать пока не собираюсь, еще жениться хочу, да и отца дедом сделать надо.

— Вот это молодца! Это по-нашему! Уж не на Оксанке ли? Гарна дивчина!

— А вы откуда знаете?

— Не в тайге живем, люди кругом. Да и видел я, как вы обнимались. Молодец, одобряю. Смотри только, чтобы не отбил кто. Девчат у нас мало, а желающих хоть отбавляй.

— Пусть только попробуют. Всем ноги переломаю.

— Это правильно. Есть такая старая солдатская поговорка: винтовку, ложку и жену не давай никому. Вот ее и придерживайся. Ладно, — закончил разговор Левченко. — Пора ребят будить. Завтрак готовить, да и в порядок себя привести не мешает, мы ведь солдаты, а не абреки какие-то. Посмотри на себя, прямо трубочист! Да и я не лучше.

Из-за вчерашней суматохи и сумасшедшего марш-броска Максиму некогда было себя разглядывать, да и других тоже. Только сейчас он взглянул на свою одежду, на руки. Все было в пыли и пепле. Левченко и другие бойцы имели такой же вид.

— Ну точно как негры или шахтеры из забоя!

— Скорее, как черти из ада! — пошутил старший сержант. — Давай поднимать хлопцев, а то расслабятся, потом тяжело будет.

Вдвоем они разбудили всех артиллеристов и красноармейцев. Григоров приказал Штольке проверить бронетранспортер и прогреть двигатель. Левченко вместе с подчиненными проверяли орудия и передки.

— Давай, славяне, не ленись! Для артиллериста главное, чтобы его орудие всегда было готово к выстрелу! Проверить замки, прочистить стволы, смазать колеса! Шевелись, шевелись, служивые! Мамедов, возьми кого-нибудь, проверьте и накормите лошадей. Подковы обязательно посмотри! Привести и себя в порядок не забудьте!

Максим подошел к уазику, который вчера вел по леднику отец. Из-за открытого капота автомобиля показался Антоненко-старший:

— Что, боец Антоненко-младший, решил вверенную технику проверить? Поздновато встал, сынок! Твой тягач к выполнению задания уже подготовлен.

Отец, вытирая руки промасленной тряпкой, подошел к сыну и слегка толкнул его плечом:

— Ну как, Макс, настроение, боевое?

— Готов к труду и обороне, товарищ подполковник! — улыбнувшись, ответил Максим, отдав честь по-американски, приложив ладонь к панаме, но затем, помедлив, грустно добавил: — Если честно, бать, я в трансе. Такое ощущение, что все это не со мной происходит, а в каком-то кошмарном сне! Что это? Прощай, цивилизация? Возврат к дикой природе? Одно дело — мечтать об этом, совсем другое — наяву и на всю оставшуюся жизнь. А сколько ее осталось-то? И где мы? Вдруг мы попали на миллион лет до нашей эры или после?

— Ничего, сынок, не раскисай. Все будет, как у нас говорят, тип-топ! Мы, Антоненки, и в огне не горим, и в воде не тонем, а если надо, и морду набить сумеем. Сейчас после завтрака я с ребятами в разведку пойду, дорогу дальше искать будем, пойдешь со мной?

— Бать, не обижай, а?! Конечно, пойду! Что я, слабак какой-то! Вот сейчас двигатель прогреем и пойдем. А где профессор Левковский, он снова с нами в горы пойдет?

— Наш Павел Иванович спит сном праведника. Умаялся вчера старик. Я утром, грешным делом, подумал, не помер ли он. Такой марш-бросок не каждому молодому по плечу, а он молодцом, держится. Ладно. Давай заводи!

Проверив машину, они пошли к центру лагеря, где возле полевой кухни раздавали скудный, но горячий завтрак. Невдалеке стояла группа мужчин с непокрытыми головами. К груди старшины Долматова прижимался невысокий молоденький парнишка, одетый в большую для него шинель, с карабином за спиной. Плечи его вздрагивали, парень плакал и не стеснялся своих слез.

— Что случилось, Пантелей Егорович?

— Да вот, Николай Тимофеевич, горе у нас. Хомутенко Федор Семенович, дед Макарки нашего, что нас на озере встречал, умер. Царство ему небесное!

Антоненко увидел лежащее на телеге тело, прикрытое брезентом. В головах человека лежала буденовка.

— Не выдержало сердце у старого красногвардейца, — пояснил подошедший старший лейтенант Бажин. — Доктор сказал, что от высоты и перегрузок. Еще ночью умер, уже и остыть успел…

— А где Баюлис, ну доктор наш?

— Янис Людвигович пошел к беженцам, там женщина пожилая скончалась. И еще раненый один, из белых… — ответил Бажин. Затем поправился: — Из бывших белых.

— Надо их здесь похоронить. Мы не сможем везти их дальше.

— Бойцы уже копают небольшую могилу, но земля не поддается. Придется просто камнями заложить.

Николай с Максимом сняли головные уборы и с минуту помолчали над умершим. Хотя они и не знали его, но та первая встреча на озере, в первый день нового мира, словно промелькнула перед глазами.

Оставив Бажина заниматься погребением, Антоненко-старший, получив на кухне свою порцию завтрака, пошел по лагерю искать Уварова. По пути он встретил Баюлиса: