Из пыли времен (СИ)

Васильев Павел Александрович

Из пыли времен

Вечна только тьма. Из пыли времен.

Пролог. 7 Эон 473 Виток 60 День Зимы.

Сапфиры глаз сверкают во тьме. Скалятся молочно-белые клыки. Сквозь стиснутые зубы доносится гортанное рычание. Черный волк глядит зло и затравлено. Лапы еле держат, но он не отступает: бежать нет сил; левая передняя - едва касается алеющего снега. Разодранная грудь искрится влагой в свете Ночного Солнца, по густой шерсти на белый снег струится кровь.

За спиной частоколом возвышается граница леса, а впереди - открытое пространство равнины. Черные крепостные стены угловатой громадой встают на горизонте.

Он знает, что умирает. Он готовится к последнему рывку. Он еще может стиснуть зубы на мягком горле в последний раз! Но...

Девочка тянет к нему открытые ладошки. Васильковые глаза цепко "держат" сапфировый взгляд. Она уступает в росте, но на детском лице нет страха. Она видит его боль - черный зверь только притворяется злым, но ему больно. Очень больно...

- Лита, не беги, - Деррис Морте отступает чуть в бок, не спуская глаз с хищника. - Отходи медленно.

Десять шагов... Он не успеет оказаться рядом. Но стрела успеет! Стоит зверю лишь качнуться в сторону дочери, стоит лишь дрогнуть шерсти на загривке - древко стальным жалом вонзится в черную пасть!

- Лита, медленно отступай, - повторяет Деррис.

Черный зверь дергает ухом на скрипнувшую тетиву, но не отрывает от девочки взгляда. Нужно сейчас! Последний шанс! Задние лапы уже немеют, еще чуть-чуть и сил не останется даже достойно умереть!

Но девочка ступает в сторону, загораживая волка от взгляда смертоносной стали.

- Лита! - вырывается у Дерриса сдавленный возглас.

Черный хищник медлит.

Васильковые глаза приближаются. Маленькая ладошка касается морды... Как?! Как он подпустил ее так близко?! Грудь из последних сил выталкивает рык... И девочка отвечает! Звук тихий, едва уловимый, но в нем столько силы... Черный зверь никогда не пасовал даже перед стаей своих серых собратьев. Лишь изредка уступал дорогу беру. Но сейчас каменеет. Никогда прежде он не слышал ничего подобного, но кровь холодеет в жилах. Кровь помнит все...

Детские пальцы скользят по черной шерсти, но зверь не двигается. Чешет за ушами, как какого-то домашнего пса! Но он не смеет поднять голос.

Снег скрипит под ногой Дерриса, мужчина пытается зайти сбоку. Но дочь вновь отходит в сторону, закрывая зверя; лобастая голова чуть поворачивается следом.

Девочка закатывает рукав, и маленькие клыки впиваются в запястье.

Зверь дергает носом, почуяв чужой запах, аромат овевает морду и волнами разносится окрест. Сладкий, дурманящий... Но он не способен оторваться от васильковых глаз.

Свежий багрянец струится на снег, дорожка приближается... И в груди просыпается утихшая боль! Нос морщится, выступают стиснутые зубы. Но зверь терпит. Она "велела" терпеть!

Запястье девочки давит на разодранный бок. Теплая кровь проникает в плоть. И "огонь" прокатывается до кончика хвоста! Рану жжет сильнее. Мышцы сводит до ломоты в суставах. Но он не может пошевелить и ухом: васильковые глаза, словно тиски сжимают волю... Левая ладошка поглаживает за правым ухом. Это отвлекает...

Аромат хвои врывается внезапно. Ударяет с такой силой, что легкие захлебываются. Воздух распадается на сотни знакомых, четко различимых запахов. Звуки оглушают... Иголки бьются друг о друга с хрустальным звоном. Птицы в вышине... Он слышит, как трепещут на ветру распахнутые крылья, как шелестят перья. Суматошно колотятся мелкие сердца... Их запах близок, будто уткнулся носом. Все вокруг, как на ладони.

Немота в мускулах отпускает, и он едва не валится на снег. Но лапы держат неожиданно твердо. Дрожь проходит вместе с жаром и болью, лишь чуть щиплет разодранный бок.

- Нужно перевязать, - доносится тихий девичий голос.

Лита протягивает руку назад, не отрываясь от сапфировых глаз. Зверь уже сам ластится к маленькой ладошке, что чешет за ухом. Вздыхает тетива, то ли облегченно, то ли разочарованно. Трещит рвущаяся рубаха...

Перевязь ложится плотно, легкие хищника на мгновение замирают. Ткань стискивает ребра, но это не та боль, что обессиливает. Смерть еще пытается уцепиться за черный загривок, но липкие пальцы соскальзывают, холодное дыхание уже не слышно над ухом. Мир стремительно уменьшается. И звуки, и запахи съеживаются до привычных. После столь ярких ощущений, словно окунули в озеро: уши заложены, нос забит. Но сердце бьется ровно, дышится легко.

Девочка отнимает руку, и васильковые глаза впервые моргают, разрывая "цепь". Но сапфиры ждут все с той же покорностью.

- Ступай, - звучит детский голос.

Зверь склоняет голову. Левая лапа осторожно трогает снег - слабость осталась, но она уже не подгибается под собственным весом.

- Ступай, - настойчиво повторяет девочка.

И зверь боком отступает. Лес принимает с распростертыми объятиями, ветви смыкаются за спиной. Лишь следы лап и алая дорожка на белеющем "покрывале" отмечают путь.

- Я спасла его, - улыбается Лита, оборачиваясь к отцу.

Лицо Дерриса застыло напряженной маской, рука стискивает изогнутое дерево с наложенной стрелой, влажный лоб блестит в свете Ночного Солнца; на черной шерстяной рубахе не хватает левого рукава. Но небесные топазы глаз смотрят на дочь с гордостью: в ней нет ни капли страха!

Отец нежно берет протянутую маленькую ладонь, когда девочка подходит. Детские ножки ступают легко и мягко, шаги стелятся по "белому пуху", почти не оставляя следов. Запястье уже не кровоточит и быстро затягивается.

- Ух, маме-то расскажу - не поверит... - довольно начинает Лита.

Но отец останавливает:

- Пожалуй, маме об этом знать не нужно.

***

Лита открыла глаза. Тьма медленно расступалась перед заспанным взором; очертания комнаты проступали серыми тенями. Морозный зимний воздух заползал под меха, заставляя укутаться с головой. Поленья в камине под утро едва тлели, языки пламени изредка вспыхивали, но уже не справлялись. И все же накопленного тепла еще хватало, чтобы понежиться.

Ночное Солнце скрылось за восточным Крайним Хребтом, но до рассвета еще осталось время - за шесть витков своей жизни девочка не видела иного.

В такие моменты тьма безраздельно властвовала в Ардегралетте, и мир погружался в объятия Истинной Ночи. И только бесстрашная стихия решалась нарушить звенящую тишину. Сбивчиво шумел ветер, бросая в стекло снег, и огонь иногда просыпался - лизнет полено, стрельнет искрами, осмотрится и прячется вновь... Да, и волки порой тоскливо подвывали, провожая своего покровителя.

В последнее время девочка часто просыпалась в такие моменты: перед восходом. Переворачивалась на бок и лежала в ожидании, когда сквозь окна начнет пробиваться серебристый утренний свет.

Вот он крадется по полу, мало-помалу заполняет комнату, выхватывая из темноты тумбу, шкаф у двери и постепенно подползает ближе. Тьма рассеивается, уступая место новому дню.

И пусть для Свободных Охотников это не имело особого значения, так девочке нравилось больше. Краски становились ярче и насыщеннее, воздух прозрачнее, и, казалось, даже дышится легче.

Вышитое полотно, что висело напротив кровати, оживало. Трава наливалась живым нефритовым соком, а небо искрилось ясной лазурью. Речка звонко журчала вдоль крутого утеса, прячась за излучиной, а одинокое деревце довольно покачивало ветвями.

И еще солнце. Оно вспыхивало "золотым огнем", таким губительным для Литы. Оно сожгло бы дотла, стоит лишь к нему прикоснуться...

Но в Сером Мире нет солнца. Точнее, такого, как на картине. Оно не светит столь ярко и теплые ладони не касаются шеи. Не отбрасывает темные и четкие тени. Не убивает и не причиняет вреда. Просто мутное пятно на затянутом облаками небе, просто свеча за тонкой плотной занавесью.