Одиссея "Варяга"

       - Поднять приказ по эскадре: "Перенести огонь на обнаруженную батарею противника"! Обстреливать до полного подавления!

       Четырех залпов японцам оказалось более чем достаточно для полного перемешивания с землей и соснами нежданно открывшейся батареи. Уже после третьего из горящего леса упрямо отозвалось лишь одно орудие, но это была агония. Однако уважительный кивок Камимуры неизвестные батарейцы заслужили. Пятый, контрольный залп поставил на батарее жирную точку: 12'' снаряд - это не только три центнера металла, но и полсотни кило шимозы...

       Но стоило японцем перенести огонь обратно на порт и город, как ожила еще одна батарея на соседнем склоне, чуть севернее, на этот раз, судя по дымным выстрелам, огонь вели старые шестидюймовки Бринка. На подавление второй батареи понадобилось уже семь залпов главным калибром броненосцев и крейсеров. Вскоре на ее месте бушевал пожар, в котором то и дело что-то взрывалось, в честь чего над палубами японских кораблей проносилось многоголосое "Банзай". За время обстрела береговых батарей японцы получили два попадания шестидюймовыми снарядами.

       Следующие полчаса после подавления береговых батарей взаимная перестрелка продолжалась без единого попадания как с той, так и с другой стороны. Японцы выпустили уже более двухсот снарядов, русские - порядка полутора сотен.

       Тем временем, на командном пункте Руднев не мог понять, как могут шесть глубокосидящих броненосных кораблей полчаса крутиться на минном поле без единого подрыва? Посланный к минерам ординарец подтвердил, что все цепи замкнуты. Оставалось только ждать.

       Неожиданно из дымной пелены, начинающей из-за пожаров затягивать побережье залива, на КП выскочил донельзя довольный собой Балк.

       - Ну как, господин контр-адмирал, понравилось Вам мое пиротехническое шоу?

       - Впечатляет. Если бы я сам не знал, что это ты хулиганишь с дистанционными подрывами зарядов, а пушки сделаны из бревен, то сейчас всплакнул бы о судьбе двух погибших батарей. Ведь до последнего отбивались, - сдержано улыбнулся Руднев, - наши гости по твоим обманкам вывалили примерно пятьдесят двенадцатидюймовых снарядов, под сотню восьмидюймовых и хрен знает сколько шестидюймовых... И я их понимаю - если бы я обнаружил в двадцати кабельтовых береговую батарею, которая по мне ведет огонь, я бы тоже ее приказал сравнять с землей на максимальной скорострельности! В общем - чем больше они постреляют по сопкам, тем меньше снарядов упадет на город и порт. Спасибо за идею!

       - Да не моя это идея. Сам же хотел организовать там настоящую батарею, пока Савицкий тебе не объяснил, что и за неделю никак не успеть, даже если весь гарнизон будет пупы надрывать денно и нощно... А ложную мы, как видишь, за сутки вполне сварганили.

       - Слушай, Василий, а как ты умудрился так точно имитировать стрельбу? Ведь кордитные заряды просто сгорают?

       - Да просто, твое превосходительство. Запыжевал в гильзу картуз бурого пороха - вот вам и старая шестидюймовка, а с бездымными зарядами от Канэ пришлось экспериментировать. Короче, оставил я в гильзе половину заряда, а сверху затолкал шлиссельбургский порох пополам с угольной пылью. Ну и с запалами тоже повозился. Согласись, похоже получилось?

       Наконец лучшая организация русского огня начала давать результаты - шедший вторым "Ивате" получил восимидюймовый подарок то ли с "России", то ли с "Громобоя". То, что снаряд был русского образца, было ясно по тому, что он, пробив верхний легкий борт, взорвался уже вне корабля. Еще через пять минут шестидюймовый подарок влетел в верхний броневой пояс "Сикисимы", что было абсолютно безопасно, но на нервы действовало. Еще полчаса дуэли убедили Камимуру в том, что единственным результатом продолжения бомбардировки станут расстрелянные орудия и пустые погреба его кораблей, а может, и их повреждения.

       За это время русские добились еще трех попаданий, из которых одно было весьма неприятное - на "Адзуме" взрывом восьмидюймового снаряда с "Корейца" сбило трубу, что снижало эскадренный ход до семнадцати узлов. "Иосино", напротив, продолжал сигналить, что попаданий в русские корабли не отмечено (единственное попадание в стоящий у стенки "Рюрик" осталось незамеченным, хотя и вызвало на нем небольшой пожар). Руднев же убедился, что с минным заграждением что-то не то, и погнал минеров проверять цепи. Но суетиться было уже поздно.

       Спустя полтора часа после начала обстрела японцы ушли в открытое море. Последней каплей, убедившей японского адмирала, что пора поворачивать оглобли, стал разрыв явно десятидюймового снаряда в полукабельтове по носу его флагмана. Если русские столь быстро умудрились освоить артиллерию "Ниссина" и "Кассуги", то риск становился слишком велик - одно удачное попадание такого снаряда в его броненосный крейсер может поставить крест на возможности довести его до Японии.

       Преследовать силами четырех крейсеров, из которых один бронепалубный, эскадру из двух броненосцев, четырех броненосных крейсеров и двух бронепалубников, смысла не имело. Бессильно проводив взглядом корабли Камимуры, скрывающиеся в морозной дымке, Руднев похромал в землянку к минерам. Дотопав туда, он устроил разнос дежурившему поручику на предмет, почему более чем за час нахождения кораблей на минном поле никто не подорвался. Оправдывающийся поручик из крепостных минеров со следами вчерашнего возлияния на лице, что-то лопотал по поводу непригодности телеграфных проводов для инженерного минирования вообще, неправильном материале изоляции и падения напряжения в батареях за три дня ожидания на морозе, в частности.

       В сердцах плюнув, Руднев с матом со все дури здоровой ногой пнул ящик с рубильником, который подавал напряжение от батарей на мины. Проскочила неслабая искра, деревянная облицовка ящика и носок сапога обуглились, а в воздухе приятно запахло озоном. И в тот же момент земля и море вздрогнули... А еще через несколько секунд с моря донесся долгий и протяжный грохот взрыва. Вернее, нескольких взрывов, слившихся в один.

       - Шес... Се... Восемь подрывов! - донеслись до оцепеневшего Руднева крики наблюдателей.

       К сожалению, японская эскадра уже скрылась из виду и не могла полюбоваться на устроенный в ее честь фейерверк, на создание которого ушло так много сил и средств...

Глава 5. Ели, пили, веселились. Протрезвели - прослезились...

       Владивосток подводил итоги бомбардировки. В городе, как и предсказывал Стемман, повыбило немало стекол, особенно пострадали районы, прилегающие к порту. Если в реальности Карпышева японцы ограничились скорее демонстрационной атакой, то на этот раз они действительно пытались уничтожить корабли в гавани. Поэтому счет жертв шел не на единицы, а на десятки. Причем жертв было бы гораздо больше, если бы не погреба и не отрытые во дворах по приказу Руднева "щели". Все же двенадцать дюймов главного калибра броненосцев - это на порядок серьезнее, чем восемь дюймов Камимуры.

       Флот тоже пострадал сильнее, чем в старой реальности - "Рюрик" получил восьмидюймовый полубронебойный снаряд в носовую оконечность. Пожар, изрешеченные осколками снасти, перекошенная на перебитых вантинах фок-мачта, трое погибших матросов и двое раненых - это ничто для корабля в гавани, рядом с доком. Орудия не пострадали, машины тоже, так что эффект попадания был, как ни странно, скорее положителен для русских, чем отрицателен. Теперь "Рюрик" в любом случае надо было ремонтировать, причем под руководством Карпышева. И если бы японцы могли позже задним числом выбирать, попадать ему в палубу в тот морозный день или не попадать, то они скорее бы предпочли промазать...