Развилка (СИ)

Штаб группы армий "Центр" приказывал оставить Каширу и стянуть все силы к Серпухову. Нас обещали деблокировать, ударить от Калуги на Тарусу и пробить оборону Красной армии. Однако нам предстояло нанести встречный удар и сделать это должны были моторизованные части 7-й танковой дивизии при поддержке 260-й пехотной. Моим дивизиям предписывалось держать оборону.

"Слава богу, что не мне придется пробивать спасительный коридор", - подумал я, покидая штаб, и встретил поджидавших меня "соседей". Это были командир 1-й белорусской дивизии полковник Зигфрид Отт (немец) и его заместитель по идеологии, можно сказать, политрук, Франтишек Кушель (белорус). Они попросили о помощи. Часть белорусов собиралась при первой возможности переметнуться на сторону большевиков, и им требовалось усиление, хотя бы один батальон из бригады Смысловского. Я пообещал помочь, мы ударили по рукам и я вернулся в расположение корпуса. Однако поддержать соседей не успел.

С наступлением темноты наши позиции подверглись массированному артиллерийскому обстрелу. Такого я не видел даже в Великую войну и в Гражданскую. Земля сотрясалась от взрывов, и казалось, что вот-вот разверзнутся врата ада. Продолжалось это час, а затем с севера, со стороны Подольска, появились советские войска. Они шли в наступление ночью и не терялись. Было заметно, что противник ведет себя уверенно, и он хорошо подготовлен. Основной натиск приняла на себя 5-я пехотная дивизия, и она не отступила. Наступление противника было отбито с большими потерями для большевиков, и снова начался артиллерийский обстрел.

К утру 21-го сентября потери моего корпуса, в основном от действия вражеской артиллерии, перевалили за четыре тысячи только убитыми. Однако мы держались, отошли на запасные позиции и снова сели в оборону. Сосед справа, немцы, удержался. А вот белорусы не выдержали и начали отступление, которое очень быстро переросло в бегство. Они сдавались большевикам или драпали к Серпухову, словно там их могли защитить. Мой фланг обнажился, и я прикрыл его бригадой Смысловского, которую старался беречь.

В полдень снова началось наступление советских войск. Противник бросил против нас две танковые бригады, одна из которых почти целиком состояла из тяжелых машин КВ-1. Наши орудия калибром 45 и 76-мм не могли их остановить и вскоре 5-я дивизия, как боевая единица, перестала существовать. Я не осуждаю солдат, которые сдавались большевикам, они не выдержали и немногие, находясь на их месте, смогли бы проявить упорство и погибнуть. Я видел танки врага, быстрые Т-34 и грозные КВ-1, которые не боялись снарядов и сминали траками наши пушки, а потом ворвались в тыл и прокатились по переполненному госпиталю. Поэтому знаю, о чем говорю, и все, что я мог в этот момент сделать, отдать приказ на очередной отход.

К счастью, опасаясь ловушки, противник нас не преследовал. Остатки 5-й дивизии, изрядно побитая 1-я дивизия и потерявшая двадцать процентов личного состава бригада Смысловского заняли оборону на северной окраине Серпухова. Немецкие танки не смогли прорваться к нам на помощь из Калуги, а наша ударная группировка оказалась под бомбами советской авиации, понесла серьезные потери и тоже отступила. Пехотные дивизии, которые оставались в Кашире, уже были от нас отрезаны и оказались в двойном кольце. Приказ из штаба 4-й полевой армии был неоднозначен - держаться!

На следующий день Серпухов подвергся серии авианалетов. Советские бомбардировщики и штурмовики сбросили на город тысячи тонн авиабомб, а после полудня нас впервые обстреляли РСы, которые большевики называют "катюшами", а немцы "сталинскими органами". Многие люди сходили с ума, слепли и глохли, а госпиталя были переполнены. Но мы продолжали держаться. Несмотря на огромные потери, мы сражались, и артиллеристы 1-й пехотной дивизии РОА смогли отразить атаку советских "тридцатьчетверок". За полчаса боя они сожгли полтора десятка боевых машин и показали свое мастерство.

Ночью обстрелы не прекращались. Немецкая артиллерия отвечала, но перевес был на стороне противника. Кольцо вокруг нас продолжало сжиматься, и превращенный в руины Серпухов пылал. Потери были настолько огромными, а вражеский огонь таким сильным, что многие отчаялись и перестали верить в помощь. Однако на рассвете появилась немецкая авиация. Оголив другие участки Восточного фронта, генералы Люфтваффе стянули на подмосковные аэродромы значительные силы и очистили небо. А затем в наступление на Тарусу пошли две элитные немецкие дивизии, мотопехотная "Великая Германия" и 1-я танковая. Сломив сопротивление большевиков, они пробили спасительный коридор и нас деблокировали. Четыре немецкие пехотные дивизии и полки украинцев, которые обороняли Каширу, к этому времени были полностью уничтожены и перестали существовать"...

42.

Новочеркасск. 30.10.1942.

Я проснулся раньше Анны и, глядя на нее, улыбался. Мне было хорошо и, повернувшись набок, я не шевелился. Хотел продлить момент покоя и любоваться девушкой, которая вот уже две недели делила со мной постель. Она обычная. Среднего роста. Худенькая. Волосы коротко стрижены, а губы тонкие. Аня не из тех ослепительных фигуристых сердцеедок, которые сразу привлекают внимание мужчин. Но я любил или, по крайней мере, испытывал по отношению к ней серьезное чувство. В этом я пока до конца не разобрался и, честно говоря, не хотел об этом думать. Главное - она рядом, мы вместе и у нас все хорошо.

Так случилось, что наша встреча в госпитале получила продолжение. Я не знал, какое именно положение она занимает в структуре Абвера и надеялся, что Анна знает о судьбе отряда "Фалширм" больше меня. Поэтому сначала навестил ее на всякий случай, пообщаться, и мы перекинулись несколькими фразами. Как дела? Нормально. Что с рукой? Сломала. А ты почему здесь? Старые раны дали о себе знать. Когда на выписку? Скоро. А ты? Врач сказал, что задержусь минимум на десять дней. Ребят из "Фалширма" не видела? Нет, больше не пересекались. Выздоравливай. Ты тоже.

Разговор ни о чем. Но во время него я посмотрел в ее голубые глаза и осознал, что тону в них. После чего сердце забилось чаще, а в районе солнечного сплетения, словно образовался комок. Необычное чувство. Ничего подобного я раньше не испытывал, а затем, покинув ее палату, никак не мог придти в себя. Мне хотелось увидеть девушку снова, хотя бы ненадолго, и снова посмотреть в ее глаза.

С трудом я заставил себя сохранять спокойствие, а ночью мне приснилась Анна. Спал беспокойно и на следующий день, прихватив пару яблок, я снова отправился к ней. Она меня не прогоняла и мы разговорились. Слово за слово, я поведал о своей жизни, а она о своей. Судьба ее тоже помотала. Дочка донского казака и русской дворянки, которые сошлись в лихие годы Гражданской войны и поселились в Гаграх. Фамилия - Петренко. Двадцать лет, хотя на вид не старше семнадцати. Благодаря домашнему воспитанию она свободно владела французским и немецким языками. Отец пропал сразу после ее рождения, предположительно, погиб в горах, когда вместе с группой контрабандистов тащил груз кубанским повстанцам и попал под снежную лавину. Мать умерла перед самой войной, долго болела и однажды просто не проснулась. А девушка, к тому времени уже комсомолка, парашютистка и опытный турист, по мобилизации оказалась в Ростове-на-Дону, служила переводчиком при штабе Новороссийской стрелковой дивизии, и один из тыловых полковников положил на нее глаз. Эта скотина ее едва не изнасиловала, и Анна пырнула его ножом. Не насмерть, но все-таки это грозило последствиями и она, перепугавшись, дезертировала и спряталась в городе. А когда советские войска отступили, Аня добровольно явилась в комендатуру и моментально попала под крыло Абвера.

Если бы отряду "Фалширм" срочно не понадобились проводники, которые хорошо знают Абхазию, скорее всего, после допросов, ее отпустили бы на все четыре стороны или отправили в школу агентов. Но девушке пришлось поучаствовать в спасении турок, а затем ее отправили на учебу. Курсы были краткосрочными и Анну собирались снова выбросить в тыл советских войск, но девушке повезло, она сломала руку и оказалась в госпитале.