Наследники по прямой. Книга первая.

– Крут ты, Денис Андреич, - Гурьев усмехнулся и поднял свою рюмку, - но я не в обиде. Давай ещё разок вздрогнем. За добрые дела чистыми руками.

– Годится, - оттаивая, буркнул Шульгин.

Они выпили. Гурьев почувствовал, что Шульгин не опьянел, а как-то отмяк чуть-чуть. Гурьев знал об этом чувстве - когда мир вдруг кажется добрее, вовсе не будучи таковым, умел его видеть, хотя сам не испытывал: на него спиртное не действовало вообще никак - в принципе. Мог пить его, как воду, и, по необходимости, изображать - натурально, как всё изображал, бутафоря - любую степень опьянения. Он разлил по рюмкам остатки коньяка:

– Давай, боцман, кое-что проясним. Во-первых, ты меня по всем статьям устраиваешь, кроме одной: терпения у тебя - ни на грош, поэтому не обессудь - буду тебя воспитывать. Во-вторых, мне не до Маслакова. Пока.

– Он и твой теперь, не думай.

– Пускай, - легко согласился Гурьев. - Но это совершенно не значит, что я буду с ним воевать. Я хочу, чтобы вы с ним сами воевали. А моё дело - оперативное и стратегическое прикрытие. И я очень хочу, чтобы ты одну важную вещь себе уяснил, Денис: я могу справиться с Маслаковым. Но я не буду этого делать. Это должны будете сделать вы. Сами. Ну, а если он мне начнёт мешать работать - разберёмся, боцман, не дрейфь.

– Что значит - "тебе мешать", "разберёмся"? Как это, интересно, ты собираешься с ним… разобраться? Он же член бюро горкома! А нам как прикажешь с ним воевать?!

– Жил такой еврейский царь очень давно, Соломон, может, слышал? Так он говорил, что неприятности надо переживать по мере их поступления. Чем мы и станем заниматься. Не возражаешь?

– Ну, добре, - Шульгин потряс головой. - Я, конечно, разгрызу со временем твои загадки, Кириллыч…

– Не сомневаюсь, - усмехнулся Гурьев. - А пока ты не приступил к этому захватывающему дух процессу, расскажи мне оперативную обстановочку, как ты её себе представляешь.

– Так ты лучше спрашивай, Кириллыч.

– Да? Хорошо. Давай тогда с Дарьи начнём.

– Всё ж таки… Ох, Кириллыч!

– Допёк ты меня своими инсинуациями, Денис, - нахмурился Гурьев.

– Чем?!

– Ничем. Любовь у меня с другой, а спать я стану с третьей, пятой и десятой. И с двадцатой. Так, что у тебя в глазах полное северное сияние наступит. Понял?

– Ну.

– А Дарья - алмаз, какой тут у вас непонятным совершенно мне образом произрос, и заниматься я с ней стану очень по-настоящему. Пока бриллиант не получится. А там будет видно, как прорежется, так прорежется. Уж всякой шпане и соплякам она точно не достанется, это я тебе обещаю.

– Это она и без тебя сможет, - пренебрежительно махнул рукой Шульгин. - Я хоть и малограмотный, а не дурак. Ты это… Вполне! Да и понимаю, чем она тебе глянулась. Девка характерная, яркая, соплякам не чета и не ровня.

Кажется, не ошибся я в тебе, боцман, с радостным удивлением подумал Гурьев. И приподнял брови:

– Не ровня, говоришь? А вот с этого места поподробнее, пожалуйста.

Шульгин смотрел на него недоумённо. Да ведь не может он ничего знать, подумал Гурьев. Если кто и знает что-то, так уж не он наверняка. Ой, моряк, что ж ты так долго плаваешь-то. Ну, доберусь я до тебя, так тряхну - не обрадуешься.

– Не ровня - и всё! А что это значит - не спрашивай, - Шульгин засопел. - Я так кругло, как у тебя получается, не умею.

– Это ничего, боцман, - Гурьев усмехнулся. - Как говорили древние, умному - достаточно. Ты Чердынцева знаешь?

– Знаю, - кивнул Денис. - На моих глазах, можно сказать, вырос. Он всегда морем бредил, в гардемарины ушёл, как вот взяли его туда.

– Что значит - "взяли"? - "удивился" Гурьев затем, чтобы подогреть у Шульгина интерес к подробностям.

– Ох, Кириллыч. Это тоже - такая история! Мишка из казаков, вообще-то. Сиротой совсем по малолетству остался, его к себе Беклемишев, кавторанг Беклемишев, что седьмой береговой батареей в Севастополе командовал, усыновил, можно сказать.

– Какой батареей? - переспросил Гурьев.

– Седьмой, - непонимающе уставился на него Шульгин. - А что?

– Ничего, ничего, - ласково сказал Гурьев. - Ты шпарь вперёд, Денис, это так просто. Интересно.

– Ну, в общем. Семья у Беклемишева здесь жила, в Сурожске. Очень Мишка с его сыном дружил, годки они были. Вот Беклемишев и ходатайствовал, чтобы Мишку в гардемарины взяли. Ну, знаешь, германская уже шла вовсю, так что не особо там, видать, в Петрограде кочевряжились. Снова тут в двадцать втором появился, вскорости, как беляков в море скинули. Со своей Анечкой. В чём душа-то держалась, прости Господи! Но такая красоточка, - закачаешься.

– Она тоже местная? - запустил крючок Гурьев.

– Нет. Из этих она. Из бывших.

– Из каких таких бывших? - Гурьев приподнял брови.

– Кириллыч, - Шульгин мотнул головой, усмехнулся, почесал за ухом, - ни дать ни взять, огромный добродушный медведище. - Не напроверялся ещё?

– Поехали дальше, - согласно кивнул Гурьев и улыбнулся.

Бывших, подумал он, сатанея. Бывших. Бывших так давно и канувших столь бесповоротно, что кажется, и не бывших вовсе. Бывших. А мы - настоящие?!

Шульгин посмотрел на него, вздохнул:

– Ну, понятное дело, никто про это не заикался, но дураков-то нет! Где уж он её откопал, не знаю, а только она от него ни на шаг не отходила. Как он в море выйдет, так она на набережной каждый вечер, смотрит, смотрит… Чумовая девка. Дашка - в неё. Такая любовь, командир. Аж завидно.

– Ясно, - Гурьев кивнул так, словно ему и в самом деле всё было ясно. - Столько лет прошло. Чего не женится он?

– Сравнивает, - вздохнул Шульгин. - Михаил - что надо мужик. И моряк от Бога. Поэтому и с начальством не ладит. А с бабами - дело такое, - сам знаешь.

– Знаю. Что за шпана это к девочке прицепилась, какие мысли?

– Нету пока мыслей, командир. Я уж и так, и сяк прикидывал.

– Это плохо. Я здесь чужой пока, не в милицию же мне идти и спрашивать, кто, где и почему. А выяснить надо, потому что - интуиция, я тебе говорил.

Муруоку бы сюда, дерзко возмечтал Гурьев. Утопия, однако.

– По-моему, мельтешишь ты, Кириллыч. Да что там за шпана-то? Вон, три дня - и ничего. Может, пронесёт?

– Нет, боцман. Не пронесёт. Просто у тебя подобного опыта нет, а у меня есть. А из-за чего Чердынцев не ладит с начальством? Боевая и политическая подготовка у него должна быть на должном уровне.