Цвет надежды

— Малфой, — Гермиона сама не поняла, какая сила заставила ее подняться на ноги и броситься к нему. — Ты не можешь позвать охрану, ты должен мне помочь, еще не поздно что-нибудь сделать, ты сможешь — я знаю. Ты же не такой, каким хочешь казаться, в глубине души ты… ты… добрый.

Неся всю эту ерунду, Гермиона сама не заметила, как крепко схватила Малфоя за запястья и сдавила с такой силой, что ему наверняка было больно. Однако он не двинулся с места. Сложно сказать, что заставило его стоять неподвижно. Позже Гермиона поняла, что он мог бы стряхнуть ее с себя одним движением руки. Но он стоял, возможно, ошеломленный ее порывом. Его глаза, которые она видела сейчас так близко, расширились от удивления. Гермиона же понимала, что у нее начинается самая настоящая истерика, и что остановиться она уже не сможет.

— Грейнджер, ты себя со стороны послушай, — его ледяной голос произвел эффект ушата холодной воды. — Что ты несешь? Я добрый?!

Встретившись с ним взглядом, Гермиона поняла всю тщетность своих попыток. Его глаза вновь приобрели свое обычное, жесткое выражение. В них не было места состраданию. Гермионе захотелось разреветься. Вот так глупо и бесславно закончилась ее попытка спасти Гарри. Интересно, почему Малфой еще здесь, а не глумится над пленником в подземелье? Чтобы не смотреть в эти глаза, Гермиона опустила голову, скользнув взглядом по лицу Малфоя. Внезапно она осознала, что стоит к нему действительно очень близко. Она успела разглядеть тонкую ниточку шрама на его переносице (раньше она его не замечала), губы, которые от напряжения были сжаты в тонкую линию. Его губы были совсем рядом. Девушка вдруг почувствовала головокружение. Наверное, от страха. Не от запаха же его одеколона, в конце концов. Хотя, может, и от него — с непривычки. Пахнут тут дорогими одеколонами, понимаешь ли. Опустив взгляд ниже, Гермиона с ужасом поняла, что, цепляясь за его запястья, она умудрилась стащить расстегнутую рубашку с одного плеча Малфоя. Она скользнула взглядом по обнажившейся ключице, по пути отметив пульсирующую жилку на его шее. Взгляд задержался на медальоне. Это был серебряный медальон в виде оскаленного дракона, держащего в когтях букву «М». Гермионе внезапно показалось, что он следит за ней.

— Малфой, — тихо проговорила Гермиона, — твой дракон мне подмигивает.

— Что? — опешил слизеринец, проследив за ее взглядом, и тут же раздраженно проговорил: — О Мерлин! Это же волшебный медальон. Хотя откуда тебе, в самом деле, разбираться в таких вещах, как фамильные драгоценности чистокровных семей.

— Гад! — выпалила Гермиона, прежде чем поняла, что говорит.

Малфой резко оттолкнул ее от себя, и она не упала только потому, что ухватилась за край его письменного стола.

— Грейнджер, — голос Драко Малфоя был слаще сиропа, — даже ты с твоими гриффиндорскими мозгами должна понимать, что ты будешь последним человеком на этой земле, кому я соберусь помогать.

— Это не мне, — взмолилась Гермиона. Малфой вопросительно изогнул бровь. — Это Гарри.

Малфой рассмеялся — резко, зло.

— Ты меня повеселила, Грейнджер. Ты считаешь, что, отказавшись помогать тебе, я со всех ног кинусь со своими услугами к этому четырехглазому уроду? Тогда ты еще глупее, чем мне раньше казалось. Твой идиотский дружок сделал свой выбор. Шесть лет назад, когда я протянул ему руку в поезде. Мне плевать на него, я буду рад, если он наконец сдохнет. Ясно?

Самым удивительным было, что, говоря это, Драко Малфой даже не повысил голоса, однако в каждой фразе было столько яда и ненависти, что Гермиона поняла всю серьезность ситуации. Ей неоткуда ждать помощи. Но что-то в злых словах Малфоя заставило ее задуматься; что-то в его словах было очень важным.

— Малфой, — озарило Гермиону, — если ты до сих пор помнишь ту встречу в поезде…

— Вон! — его голос разрезал тишину, как удар хлыста. — Убирайся из моей комнаты!

— Что? — тупо переспросила Гермиона.

— Какую часть фразы «убирайся из моей комнаты» ты не поняла? — вежливо осведомился ее палач.

— М-малфой, куда же я пойду?

— Грейнджер, ты проникла в мой дом наверняка по какому-то делу. Спасибо, что навестила меня, польщен, что не утерпела до первого сентября и проникла тайком в мою спальню. Извини, что не могу ответить на твои притязания взаимностью.

Говоря это, Малфой уверенным шагом направлялся к тяжелой двери, ведущей в коридор.

— Не смею задерживать! — лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.

Как будто он вел речь о погоде, а не обрекал ее своими действиями на верную смерть. Гермиона с ужасом наблюдала за тем, как он распахивает дверь в коридор.

Это конец. Ее ноги намертво приросли к полу. Если бы неделю назад ей сказали, что она не захочет уходить из спальни Драко Малфоя, староста Гриффиндора впала бы в кому, предварительно отправив в нокаут говорившего подобную ерунду.

— Не хотелось бы тебя торопить, но у меня полно дел, — проговорил Малфой с притворным сочувствием и тут же замер, услышав что-то в коридоре.

— Черт, — прорычал Малфой через мгновение.

Захлопнув дверь, он одним прыжком пересек расстояние до застывшей на месте Гермионы, схватил ее за плечи и втолкнул в платяной шкаф. Именно его девушка рассматривала как один из вариантов спасения. Но оказалось, шкаф был не очень удобным убежищем. Впихнув девушку в пространство между аккуратно развешанными мантиями и маггловскими! рубашками и прорычав обещание: разделать Гермиону на части ее же заколкой для волос, если она издаст хоть звук, Малфой захлопнул дверцы и метнулся к двери.

Шкаф оказался резным, и это давало Гермионе возможность сквозь щели наблюдать за тем, что происходит в комнате.

Между тем дверь без предупреждения распахнулась, и на пороге комнаты предстала однокурсница Драко Блез Забини, собственной персоной. Гермиона сразу узнала ее. Блез была настоящей слизеринкой: стервозной, расчетливой, высокомерной и на редкость красивой. Гарри как-то сказал, что она напоминает ему мать на тех школьных колдографиях, которые подарил ему Сириус. Гермиона не видела сходства. Разве что рыжие волосы. Пока однажды, вбегая в библиотеку, не столкнулась с Блез, выходившей ей навстречу. От удара вещи обеих девушек рассыпались по полу. Гермиона присела на корточки, собирая пергаменты и перья. Блез, чертыхнувшись, сделала то же самое. Потянувшись к учебнику по Зельям, Гермиона столкнулась с препятствием — Забини тоже схватилась за эту же книгу. Тут Гермиона вспомнила, что ее экземпляр лежит в сумке, и отпустила книгу, подняв глаза на Блез. Та раздраженно взглянула в ответ, и Гермиона поразилась цвету глаз слизеринки. Она никогда не видела таких глаз, цвета весенней листвы, — даже у Гарри они не имели такого оттенка. Впечатление портило только выражение злости, мелькнувшее в них. Выпрямившись, Гермиона краем глаза заметила какое-то движение. Драко Малфой резко затормозил перед дверью библиотеки, чтобы избежать столкновения с двумя девушками.

— Надо же, слизеринцы знают дорогу в библиотеку, или вы отбываете здесь взыскание? — сказала тогда Гермиона.

Блез собралась ответить что-то, как подозревала Гермиона, малоприятное, но ее опередил Малфой.

— Оставь ее, Блез, вряд ли Грейнджер даже на картинках видела личные библиотеки чистокровных семей. Ей, бедняжке, за каждой ерундой приходится сюда таскаться.

Гермиона позеленела, Малфой же обменялся с Забини мерзкими ухмылками в адрес гриффиндорки.

И вот теперь эта девица бесцеремонно распахнула дверь в комнату Драко.

— Блез, — слегка поморщился юноша, — я же просил не вламываться ко мне без стука, я мог заниматься чем угодно.

Впорхнув в комнату, Блез по пути постучала о дверной косяк.

— Видишь — исправляюсь на глазах, — ее совершенно не смутило сделанное замечание. — Что касается всего остального… Ты же знаешь, меня вряд ли чем-то можно смутить. А, Драко Малфой?

С этими словами она приблизилась к юноше и положила руки ему на плечи. Гермиона почувствовала, что у нее начинают гореть щеки. Меньше всего на свете ей хотелось бы видеть Драко Малфоя, целующимся или занимающимся чем-нибудь еще похуже. Меньше всего на свете… или же все дело в том, что он с Блез? Это открытие поразило Гермиону. Но она не могла не признать, что Малфой был… красив? Ужас! Она подумала это! Впрочем, что толку спорить с очевидным? Из нескладного, хлипкого, мерзкого гаденыша он превратился в высокого, стройного, невозможно красивого… гаденыша. Ну хоть что-то остается неизменным в этом мире.