Техника игры в блинчики (СИ)

… А девятнадцать лет назад ту же роль сыграла для большевиков эсерка Фанни Каплан. Полуслепая… полубезумная…

"Ну, надо же…"

Очередная, на этот раз ещё не прикуренная, сигарета смялась в руке Степана. Табачные крошки просыпались на стол, прилипли к ладони, но Матвеев не обращал внимания на досадные мелочи.

Он судорожно пытался вычислить ту самую "ключевую" точку, воздействие на которую способно поднять на дыбы "советского медведя". И не находил. Все предположения при ближайшем рассмотрении оказывались более или менее безумными.

"Покушение на кого-то из командиров Экспедиционного корпуса? Не вызовет достаточного резонанса. Реакцию в СССР можно в расчёт не брать — для Европы оправдание слабое, а легитимизировать "закручивание гаек" товарищам придётся". — Матвеев снова потянулся за сигаретой, попутно чуть не опрокинув пустую чашку, и, словно опомнившись, попросил официанта принести ещё кофе…

"Да-да — целый кофейник, и бисквит. Самый сладкий, что у вас есть. Или как он здесь называется?"

"Нет. А что, если основной целью должен стать так называемый collateral damage — внешне совершенно нелогичные жертвы, случайные некомбатанты, не вовремя оказавшиеся на линии огня террористов? Но тогда это должны быть фигуры соответствующего масштаба — политики, деятели культуры, какие-нибудь представители Красного Креста или ещё каких гуманитарных организаций".

Машинально отщипывая кусочки от не слишком свежего и уже изрядно подсохшего бисквита, Матвеев макал их в чашку и методично закидывал в рот, не замечая, что уже несколько капель кофе сорвались вниз, к счастью попав не на брюки или пиджак, а на салфетку, так и оставшуюся лежать у него на коленях.

"Самое страшное, что предотвратить подобный теракт мы не в силах. Ибо не обладаем достаточной информацией, да и сил у нас не так много. Но просчитать возможный вариант развития событий обязаны".

Да, мысль выглядела интересной и многообещающей, и сэру Энтони она должна понравиться…

4. Конспиративная квартира НКВД СССР в Мадриде, Испания, 13 января 1937, поздний вечер.

В просторной комнате, судя по всему, служившей прежним хозяевам гостиной, за круглым обеденным столом сидят трое мужчин. Один из них, полноватый с несколько обрюзгшим лицом, и глубокими залысинами над высоким морщинистым лбом, уже не молод. Год назад ему исполнилось сорок, и он вполне чувствует свой возраст. Двое других находятся в самом расцвете сил: высокому блондину с очень простой славянской внешностью — лет двадцать пять. Хотя, возможно, и чуть больше. Худощавому брюнету с узким жестким лицом — скорее всего, около тридцати. Они, — коллеги и даже самый молодой из них знает других не один год, но здесь, в Испании, называют друг друга вымышленными именами. Они не понаслышке знают, что такое дисциплина и прекрасно понимают, чем может для них закончиться любое "баловство".

— Что с делом товарища Марти? — спрашивает, распахивая окно, старший.

В комнате накурено, и чаю за время "рабочего совещания" выпито немерено, но не все вопросы еще решены, и не все дела переделаны.

— Тут такое дело, Николай Карлович, — блондин бросает взгляд на потухшую трубку, зажатую в крепкой рабочей руке, и со вздохом откладывает в сторону. — Есть слух, что товарища Марти убили люди "Интеллигента". Группа хорошо законспирирована и, опять же по слухам, сформирована лично сукой Фишер. Ищем, но результата пока нет.

— Нет, — кивает Николай Карлович. — Слухи… А кроме слухов? Плохо ищем, Петя! Очень плохо!

— Ищем хорошо, — возражает блондин, без робости встречая волну начальственного гнева. — Но у них там, Николай Карлович, тоже не сопляки собрались. Кое-что умеют не хуже нас, и в наших же "университетах" учились. Так что упрек не принимаю. Ищем, а то, что не нашли пока… было бы легко — зачем бы МЫ нужны были? Зато мы вычислили их информатора в штабе Интербригад.

— Кто это "мы"? — сразу же оживляется брюнет. — Мы — мы, или еще кто, со стороны?

— Товарищи из военной контрразведки… — объясняет Петя, удивленный "энергией" вопроса.

— Кто именно? — давит брюнет.

Его интерес настолько очевиден, что Николай Карлович поднимает бровь. Делает он это красиво, можно сказать, аристократично, но участникам разговора сейчас не до эстетических изысков.

— Луков и Готтлиб, — блондин и сам, видимо, недоумевает: что же могло так зацепить брюнета в этом пусть важном, но все же рядовом деле?

— Взяли? — подается вперед брюнет.

— Информатора-то? — нарочито тянет нервы Петя.

— Нет, семафор! — обрезает брюнет, глаза его становятся прозрачными и холодными как тонкий речной лед, и такими же как этот неверный лед — опасными.

— Не взяли, — сдает назад Петя. — Ждут приказа от…

— Вот, что Петя, — неожиданно встает из-за стола брюнет. — Беги-ка ты скоренько в штаб, и скажи, что имеется строгий приказ Никольского, "остановить любые действия". Любые! — кладет он раскрытую ладонь на столешницу, не разрывая, впрочем, зрительного контакта с Петей. — Все заморозить, засекретить "под ноль" и передать лично мне. Письменный приказ я привезу утром.

— Не обижайся! — добавляет он спустя мгновение. — Но идти надо сейчас. Нам этот информатор — живой и невредимый! — так нужен, что и сказать тебе не могу. Иди, а?!

Блондин бросает удивленный взгляд сначала на брюнета, потом на Николая Карловича, едва заметно кивнувшего, пожимает плечами и выходит из комнаты.

— Ну, и что ты задумал? — спрашивает Николай Карлович, когда за Петей поочередно закрываются две тяжелые двери.

— Новый командующий собирается посетить фронт у Саламанки… — брюнет наклоняется вперед и смотрит пожилому в глаза.

— Рискуешь, Федя, — качает головой Николай Карлович. — Если с командармом, не приведи господь, что случится…

— Прикроем, — брюнет по-прежнему смотрит собеседнику в глаза. — Ты это видел?

Он медленно, словно смакуя, извлекает из кармана пиджака и кладет перед Николаем Карловичем сложенный вчетверо лист бумаги.

— Ну, и что я должен был видеть? — Николай Карлович разворачивает бумагу, читает, снова складывает и кладет перед собой, прихлопнув тяжелой ладонью. — Н-да… замысловато и крайне рискованно, но если получится… "Интеллигент"… — качает он головой. — Да, тут по гроб жизни не отмоешься… Но риск, риск…

— Кто не рискует, тот не спит с королевой! — улыбается брюнет и, получив свою бумагу обратно, прячет ее в карман. — И пусть не говорят, что одним выстрелом двух зайцев не бьют. Еще как бьют! Только умеючи.

5. Кайзерина Альбедиль-Николова, Эль-Эспинар, Испания, 13 января 1937, полдень

С утра было солнечно, но к обеду нагнало ветром туч, а там и заморосило вдруг, обещая лить долго и уныло. И сразу же заныло плечо…

"Н-да, баронесса, не носить вам больше открытых платьев! Или носить?"

В конце концов, можно встать над толпой и сделать оттуда, сверху, что-нибудь такое, что называют не comme il faut: почесаться где-нибудь, показать язык или выйти, к примеру, на люди с обнаженными плечами, одно из которых обезображено шрамом…

"Почему бы и нет?"

Где-то над горами ударил гром. Далеко, глухо, но недвусмысленно. И голова начала болеть.

"Не было у бабы хлопот, так… полезла воевать…"

Да уж, не было печали, так черти… подстрелили! Пустяковое, казалось бы, ранение. Пуля едва задела плечо, вырвав тонкий лоскут кожи — "моей замечательной бархатистой кожи" — но нет, не пронесло, как подумалось сразу после "происшествия", той же ночью.

"Той ночью…"

Кажется, была такая песня… Нет, ничего, как говорится, не предвещало беды. Кайзерина той ночью сидела у медиков, только что обработавших ее пустяшную рану, пила с ними темное испанское вино, оставляющее на языке оскомину, курила и рассказывала анекдоты на четырех языках…