Смоленский поход (СИ)

— А если представить что тебе удалось бежать назад в крепость?

— Пожалуй, мне бы поверили.

— Так может, ты убежишь этой ночью?

— Это может быть довольно опасно, но если вы позаботитесь о Лизхен, то…

— Я позабочусь о ней, хотя, наверное, не так как ты себе это представляешь.

— Что вы имеете в виду.

— Анна, ради всего святого, объясни мне, чему ты учишь эту бедную девочку, она ведь совсем еще ребенок!

— Не такой уж ребенок, чтобы надеется на это как на защиту. Она достаточно взрослая чтобы бояться мужчин, а в армии есть только один способ защититься от других — принадлежать одному. И лучше если этот один будет командиром, а не простым рейтаром. Уж я это хорошо знаю!

— Пожалуй ты меня убедила в том что в этом есть разумное зерно, но повторяю она ведь еще совсем ребенок…

— Вы в этом крепко уверены, герцог-странник? — лукаво спросила Анна и посмотрела на занавесь.

Я тоже перевел туда глаза и едва удержался чтобы присвистнуть. С головы девушки исчез уродливый чепец и открыл спадающие на плечи густые и длинные волосы цвета спелой пшеницы. Без замызганного передника и закрывающего плечи платка, платье не казалось уже грубым и бесформенным, а под корсажем явно наличествовала грудь. Юбка, как это принято у маркитанток, была укорочена до середины икр чтобы не запачкать подол. Однако, вместо грубых солдатских сапог из под нее выглядывали самые изящные ножки, какие только можно было себе вообразить. Но главное достоинство юной прелестницы составляло ее лицо с просто огромными глазами.

— Святая пятница, кто эта очаровательная девушка, Анхен, — немного потрясенно спросил я, — и куда ты девала ту бедную испуганную девочку, с которой стирала белье?

— Вам нравится ваше величество? — спросила меня в ответ довольная похвалой Анна, — было довольно трудно скрывать от грубых солдатских глаз такую милашку. И будет чертовски жаль, если эта красота и невинность достанутся какому-нибудь грубому животному.

Лиза, очевидно, не привыкла, чтобы ее нахваливали как лошадь перед барышником, и вспыхнула став при этом еще милее.

— Дитя мое, — обратился я к ней, — тебе разве не холодно босиком?

— Нет, ваше величество, — отвечала она, закусив губу, — в вашем шатре постелены такие толстые ковры, что мне совершенно не холодно.

— Тебя зовут Елизавета? — продолжал я ее расспрашивать.

— Да ваше величество, — присела она в книксене.

— Как ты оказалась среди маркитанток?

— Мои родители держали трактир, но на них напали разбойники и убили. Я осталась сиротой, и обо мне некому было позаботиться. Анна была так добра, что взяла меня под свою защиту. Я умею готовить, стирать, ухаживать за платьем и прислуживать за столом, а также немного говорю по-польски. Если вы возьмете меня на службу, то я буду старательной и послушной.

Все это девушка проговорила на одном дыхании, не поднимая глаз на меня и продолжая полыхать румянцем. Анна, внимательно слушавшая свою воспитанницу и ни разу не перебившая в процессе расспросов, довольно кивнула.

— Лизхен, почему ты не смотришь на меня, ты боишься?

Девушка несмело подняла глаза, и еще больше покраснев смущенно улыбнулась.

— Нет, ваше величество, не похоже, чтобы вы были злым человеком и хотели обидеть меня. Просто я немного растерялась из-за последних событий и не знаю, что меня ждет впереди.

— Этим мы с тобой похожи девочка, — хмыкнул я в ответ, — я тоже не знаю, что меня ждет впереди. Пожалуй я возьму тебя на службу, и ты права, я тебя не обижу.

Тем временем где-то недалеко явственно загремели пушки и через минуту в шатер ворвались мои непутевые рынды вместе с Джоном Лермонтом.

— Ваше величество, — стал докладывать тот, — вражеский гарнизон сделал вылазку, господин фон Гершов со своими людьми ведет бой и послал спросить меня о распоряжениях.

— Уже иду, хотя, погодите, у меня есть для вас поручение. Сэр Джон, вы видите эту женщину? Ее надо тайком проводить к крепости, чтобы она могла войти в нее вместе с осажденными, когда они будут возвращаться. Это надо сделать непременно сегодня, я могу на вас положиться?

— Да, sire, я исполню любой ваш приказ.

— Чудно, — отозвался я и обернулся к маркитантке, — Анхен, голубка, ты знаешь что делать. Если ты и вправду хочешь свой дом, то сегодня он близок от тебя как никогда.

— Не беспокойтесь, ваше величество, уж я все сделаю как надо, только и вы не забудьте о своем обещании, — проговорила Анна в ответ и вышла вслед за Лермонтом.

Ну, что орлы, — обернулся я к Мишке с Федькой собираясь привлечь их к одеванию своих доспехов, и замолчал на полуслове.

Молодые люди совершенно выпали из окружающей реальности и во все глаза восторженно таращились на юную Лизу. Та совершенно смутилась под их горящими взглядами, но, не смея уйти без приказания, только переминалась с ноги на ногу.

— Эй вы, дятлы подмосковные! — Воззвал я к совести своих рынд, — там, вообще-то, бой идет, а у вас тут царь без доспехов. И нечего на девиц пялиться, тем более что вы сегодня там уже все видели в трубу. Ну-ка тащите доспехи, олухи царя небесного!

Федька первым сообразил что делать и опрометью кинулся за моим снаряжением, а Миша, совершенно выбитый из колеи, продолжал смотреть на девушку как на чудотворную икону. Та в свою очередь еще больше смутилась, и казалось вот-вот сбежит, куда глаза глядят.

— Лизхен, в соседнем отделении будет место для тебя. Иди сейчас к себе и жди, пока я вернусь. — Приказал я юной маркитантке, после чего она облегченно вздохнув, скрылась. Я же обернулся к Романову и продолжил, — Миша, тебе пинка для скорости дать, или может матушке отписать, как ты мне служишь?

Упоминание об инокине Марфе вернуло юношу с высот горних на грешную землю, и боярич стал вместе с притащившим доспехи Паниным одевать на меня громыхающие железки.

Быстро снарядившись я вышел из шатра и вскочил в седло Волчка которого по счастью никто и не подумал расседлывать. Бой идущий недалеко от ворот, как выяснилось начался из-за неуемной инициативности Анисима Пушкарева. Приказ готовиться к возможной вылазке противника был воспринят им буквально и он, не теряя времени, занялся устройством батареи из четырех пушек прямо перед воротами Белой. Осажденные увидев этот маневр, разумеется, пришли к выводу что пушки устанавливаются для того чтобы выбить поврежденные ворота крепости и немедля предприняли вылазку. Выведя через небольшую калитку некоторое количество солдат, они дружно ударили по русским пушкарям и прикрывающим их стрельцам. Стрелецкий полуголова, впрочем, чего-то подобного ждал и его люди немедля открыли плотный огонь по наступающим. На помощь к ним пришли выведенные через вторые ворота рейтары, а стрельцов поддержали драгуны фон Гершова и казаки Михальского. В общем и целом стычка закончилась безрезультатно, польскому гарнизону не удалось захватить или уничтожить пушки, а нам не удалось ворваться на их плечах в крепость. Прибыв на место и выслушав доклад я приказал отойти к вагенбургу и установить рогатки. Так что в общем осажденные могли записать эту вылазку себе в актив. Немного утешало, что их потери оказались немного больше наших, уж очень удачно Анисим взял атакующих на картечь. Еще одной новостью стала пропажа Лермонта. Отправившийся провожать Анну шотландец не вернулся. Среди трупов ни его, ни маркитантки тоже не было и это внушало определенный оптимизм. Отдав последние распоряжения, и велев быть начеку, я вернулся в шатер. На этот раз холопы и командовавший ими постельничий оказались на месте, и с разоблачением уставшего меня удалось справиться без помощи рынд. Зайдя в шатер, я обнаружил накрытый походный столик с ужином и стоящую подле готовую прислуживать Лизу.

— Ты сама-то ела? — спросил я ее с набитым ртом.

— Не беспокойтесь, ваше величество я не голодна, — вежливо отвечала мне юная маркитантка.

— Смотри мне, в этой стране самый страшный грех — врать царю. Виновных в таком ужасном злодеянии наказывают сильнее чем у нас в Германии ведьм. Так что если хочешь есть, то немедленно признавайся, а я, так и быть, никому тебя не выдам.