Смоленский поход (СИ)

— Все нормально Грета, что поделаешь, рейтар это навсегда. Я думаю, ты скоро увидишь своего мужа. Передавай ему привет от меня. Он был для меня хорошим наставником и я ему очень благодарен за науку.

— Благослови вас бог, ваше величество!

Едва мы отъехали от женщин, Кароль повернулся ко мне и спросил.

— Я вижу вы в добром расположении духа, мой кайзер?

— Да, дружище, а почему ты спрашиваешь?

— Я давно не видел вас таким. Пожалуй, с тех пор, как мы были в Швеции.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы веселы и приветливы, улыбаетесь и шутите со всеми, как в те далекие времена. В последнее время вы мало походили на того принца к которому мы нанялись в Дарлове. И теперь я очень рад, что он вернулся. Неужели эта девочка вернула вам душевное равновесие? Если так, то нас привела сюда счастливая звезда.

— Не знаю, Кароль, скорее душевное равновесие мне вернуло мое седло и возможность не слезать с него сутками. Мне ужасно осточертел дворец и надутые боярские физиономии. Здесь в походе, слава богу, все по-другому. Впереди враг, рядом друзья и мы, вне всякого сомнения, победим. Хотя, наверное, ты тоже прав, эта юная маркитантка действительно прелесть, и если по утрам мне хочется скакать на коне в бой, то вечером я с удовольствием возвращаюсь в свой шатер.

— Она милая девушка и, похоже, это заметили не только вы.

— О чем ты дружище?

— О вашем почетном телохранителе — рынде. Никак не привыкну к здешним чинам.

— Ты о Романове?

— Да, мой кайзер, этот мальчишка смотрит на нее точно так же, как мой несчастный брат смотрел на ту проклятую полячку.

Хм, но юная пана была дочерью воеводы, а Лизхен просто маркитантка…

— Господи, ваше величество, да этому парню нет еще и семнадцати. Кто в таком возрасте думает о таких вещах!

— Это да, но и чувства у таких молодых людей не долговечны, к тому же юный Романов ужасно влюбчив. Похоже, строгость матери сыграла с Мишей злую шутку. Стоит ему увидеть новую женщину, хоть немного не похожую на окружавших его монахинь и боярынь, и он сразу сражен наповал. Впрочем, возможно, ты прав. Как доберемся до Смоленска, я найду этому мальчишке другую службу. К примеру, пошлю в Москву сообщить о наших победах. Солдат из него, скажем прямо, так себе, а гонец получится не хуже иных. Что-то еще?

— Да, мой кайзер, у нас совершенно нет денег.

— Я знаю, поэтому надо как можно быстрее закончить с этой крепостью и идти на соединение к Черкасскому. В его обозе не только порох и осадные пушки…

— Государь, — привлек мое внимание Михальский, — мне кажется, что в Белой что-то происходит.

Действительно, на бревенчатой стене стояло несколько человек, один из которых определенно подавал нам знаки. Взявшись за подзорную трубу, я попытался разглядеть происходящее, но без успеха. Просто диву даюсь, что могли рассмотреть эти два обалдуя. Между тем убедившись, что мы обратили на него внимание, подававший знаки вдруг взялся за лук и выстрелил в нашу сторону. Стрела, разумеется, не долетела и половины расстояния, но один из казаков повинуясь приказу Корнилия поскакал чтобы ее забрать. Через несколько минут у меня в руках было таинственное послание, обернутое вокруг стрелы. Памятуя о печальной судьбе монаха читавшего письмо Марины, я взялся за него в перчатках. Текст гласил: — «Сегодня ночью будьте готовы».

— Похоже, это Лермонт, — задумчиво проговорил я.

— Вы узнаете его руку? — заинтересовано спросил Михальский.

— Да откуда, говоря по совести, я не знаю даже, умеет ли он писать. Однако посмотри, как написаны эти буквы. Немцы пишут иначе, у нас в ходу готический шрифт, а это написание мне кажется, называется гэльским.

— Не могу сказать, ваше величество, но в гарнизоне Белой чертова прорва шотладндцев и ирландцев и один бог знает, как они пишут эти проклятые буквы.

— Ты прав, но нас ведь просят только быть наготове, не так ли? Так давай будем, тем более что мы и так это делаем.

Вернувшись в лагерь, мы застали весьма интересную картину. Площадка перед царским шатром представляла собой сущий бедлам. Столы и стулья раскиданы, навес держался на одной подпорке, а мои бравые рынды и верные слуги стояли друг против друга с оружием в руках готовые немедля пустить его в ход. Между ними метался как раненый тигр мой постельничий Матвей Шемякин, очевидно пытаясь предотвратить кровопролитие.

— Что за бардак! — крикнул я, подъезжая, — всех на кол посажу, если не прекратите!

Присутствующие немедля упали на колени, лишь Мишка с Федькой и сам Шемякин ограничились поясными поклонами. Постельничий мой, надо сказать, был человеком незаурядным. Довольно пожилой уже для своего чина дворянин, выслужившийся в постельничие еще при Годунове, да так и застрявший в них. Когда Лжедмитрий сверг Федора с престола, он один из немногих кто отказался присягнуть самозванцу и уехал из Москвы. Впрочем, из-за незначительности фигуры Шемякина, никто на этот саботаж внимания не обратил. Василий Шуйский также не вызвал служебного рвения в сем достойном муже, равно как и королевич Владислав. И только когда стали собирать ополчение старый дворянин сел на коня и отправился на войну. В соборе выбравшем меня на царство он не участвовал, но сразу после выборов приехал на службу. Поскольку роду он был не слишком высокого, в местнических спорах замечен не был, за любое поручение брался с охотою. В отличие, от других придворных рожу когда царь одевал иноземное платье не кривил, хотя и видно было что не одобряет. Собственно поэтому я его в поход и взял. Кого-то надо, а этот хоть голову не морочит.

— Не вели казнить великий государь, — начал он, первым подбежав ко мне, — а ссору твои рынды первыми начали!

— В смысле, — удивленно переспросил я, — что за ссору и кто начал, а самое главное, из-за чего?

— Не ведаю, государь, а только Михаил Федорович дал Семке Косому в рыло, и сулился шкуру с него спустить, а когда холопы твои верные оттащить хотели боярича, схватился за саблю. А потом и Федька Панин за саблю взялся, тут уж и слугам пришлось ослопы похватать, уж я насилу их разнял.

— Понятно, ну-ка всем разойтись немедля. Ты Матвей батькович допроси слуг хорошенько, а с этими орлами я сам поговорю. Потом сличим, кто что сказал, глядишь и дознаемся до правды.

— Все сделаю государь, а только чего Михаил Федорович-то холопей твоих бьет? У него своих много вот пусть и лупит!

— Ладно-ладно, разберемся, за что хоть бил то?

— Да пес его знает!

Отпустив Шемякина, я слез с коня и подозвал к себе «виновников торжества». Мишка с Федькой тут же подошли, причем если у Романова вид был виноватый и упрямый, то Панин смотрел так наивно, что сразу было видно — знает, сукин сын, в чем дело.

— Ты чего дерешься, Миша? — почти ласково спросил я своего рынду.

— За дело, — насупился боярич.

— За какое дело? — продолжал расспрос я тем же тоном.

— Лаялся собака бесчестно, — отвечал мне Миша немного подумав.

— О как! Ну, так ты бы мне и пожаловался, он все-таки мой человек, я бы его и наказал.

Романов в ответ только насупился, всем своим видом показывая, что ничего более не скажет даже на дыбе.

— А ты чего в драку полез, Федя?

— Так, на Мишку полезли с дубьем, а я вступился, — попробовал прикинуться дурачком Панин.

— Ну, это правильно, сам погибай, а товарища выручай! А в чем там дело было, стало быть, не ведаешь?

— Истинно так государь!

— И как холоп мой лаялся не слышал?

— Как лаялся слышал, а на кого не ведаю.

Нехорошее предчувствие кольнуло меня, и я спросил:

— А где Лиза?

Легкая тень, мелькнувшая по лицам парней, подсказала мне, что я на верном пути. Фон Гершов тем временем шагнул к шатру и громко позвал маркитантку. Через минуту немного испуганная девушка вышла и склонилась в книксене.

— Что здесь произошло, дитя мое? — спросил я ее по-немецки.

— Я не совсем поняла, ваше величество, но, кажется, ваши телохранители повздорили со слугами.