Смоленский поход (СИ)

По прикидкам путь до Калуги верст примерно двести. Прошли мы его за четыре дня и свалились полякам как снег на голову. Как раз, в этот день командовавший местными поляками полоцкий хорунжий Ян Корсак в очередной раз подошел к стенам города и потребовал от воеводы Жеребцова сдаться. Для чего это ему понадобилось, точно сказать затрудняюсь. Может, хотел сжечь дотла прежде чем отступить, может еще чего удумал, но выйдя со всем своим отрядом к зажатому между двух оврагов деревянному кремлю пан хорунжий оказался в западне. Выставленные им заставы были вырезаны людьми Корнилия Михальского и не смогли предупредить своих товарищей о нашем приходе. Так что известие о том, что русский воевода отказался от сдачи, пришло одновременно с видом разворачивавшихся для атаки эскадронов рейтар. К чести пана хорунжего он не запаниковал, а трезво оценив обстановку попробовал спасти хотя бы часть своих подчиненных и вырваться по дну Березуйского оврага. Однако на другой стороне оврага его уже ждали казаки и Корсаку ничего не оставалось как принимать бой. Под его командованием было шесть хоругвей, две литовских панцирных и четыре казачьих, всего чуть более тысячи сабель и пан хорунжий лично повел их в бой. Видя перед собой превосходящие силы противника храбрецы выровняли ряды и сначала шагом, а затем всё убыстряя аллюр, бросились обнажив сабли в самоубийственную атаку, на приближающихся к ним мерным галопом русских ратников. Казалось, ничто не сможет остановить сближения врагов, и вот-вот бравые шляхтичи врубятся в ряды своего противника. Однако, Корсак с самого начала допустил одну ошибку ставшую для него роковой, он решил что перед ним обычная поместная конница. На его беду это были рейтары обученные по европейски, многие из которых воевали со мной еще в Кальмарской компании и рвущихся вперед шляхтичей встретил ужасающе плотный огонь из пистолетов разворачивающегося на всем скаку эскадрона. Конечно, попасть на ходу из пистолета делая при этом полувольт* на лошади, задача нетривиальная, но и всадник на коне мишень совсем не маленькая. Вот одна лошадь, запнувшись, покатилась по земле, перебросив через голову своего седока. Вот другая, шарахнувшись в сторону от пули оцарапавшей ей бок едва не выкинула своего всадника и сбила аллюр соседу. И наконец, строй их смешался и замедлился, а рейтары как на учебной выездке уже развернулись и уходили от врага в полном порядке.

_______

*Вольт. — Разворот на лошади скачущей галопом на 360ў. Различают большой вольт — 10 м. и обычный — 6 м. Полувольт — поворот на 180ў.

Вид отступающего противника казалось совсем разъярил шляхтичей и они все более теряя строй, рванулись в погоню. Рейтары отстреливаясь продолжали уходить и вывели атакующую хоругвь прямо на спешившихся драгун фон Гершова и стрельцов Пушкарева. Те построившись уже ожидали вражеской атаки, а в промежутках между ротами пушкари устанавливали заряженные картечью пушки. Когда поляки увидели перед собой готовую к бою пехоту, что-то предпринимать было уже поздно. В последней отчаянной попытке дотянуться до врага и утолить свою ярость его кровью, пришпорили они своих коней, но русские пушкари уже вжимали фитили в затравки пушек. Даже каменная картечь выпущенная в упор произвела ужасные опустошения во вражеских рядах, а драгуны и стрельцы тут же довершили начатое и вбили в ослабленный уже строй шляхтичей и почтовых несколько залпов и остановили-таки безумный бег их коней. Выдержать это было уже выше человеческих сил, но когда немногие уцелевшие стали разворачивать коней, на них с двух сторон, подобно железным челюстям капкана обрушились рейтары. Яростные крики атакующих перекрывали жалобные стоны раненых, а лязг сабель казалось, был слышен и на небесах равнодушно взирающих как одни люди безжалостно убивают других, забыв о милосердии и заповедях божьих. Немногие из литвин пережившие этот ужас будут потом говорить о небывалой жестокосердности московитов не берущих пленных и не щадящих сдающихся, забыв при этом, сколько они сами совершили жестокостей в этом несчастном краю. Ибо казалось уже, что не осталось ни храма ими неоскверненного, ни дома не ограбленного, ни женщины не обесчещенной. И павшие в этой жестокой битве лишь платили по своим счетам предъявленным им судьбой.

Впрочем, не все из войска пана Корсака ринулись в горячую схватку. Пока самые доблестные шляхтичи атаковали врага, прочие попытались малодушно спасти свои жизни и спустившись в Городненский овраг прорваться к реке. По дну этого оврага текла к Оке речка Калужка, и он был куда менее проходим чем Березуйский, так что там их не ожидали. Но тут случилось совсем уж неожиданное: открылись ворота и изнемогавшие доселе от осады защитники города сами вышли навстречу бегущему врагу. Впереди взявшихся за оружие посадских и окрестных крестьян бежал прихрамывая и размахивая саблей сам воевода Жеребцов, за ним десятка полтора стрельцов — все что осталось от гарнизона пограничной крепости. Прикрывая вылазку горожан со стен ударили несколько пушек и эта соломинка сломала спину верблюда. Литвины и казаки стали сдаваться, бросая оружие и прося милости. Лишь небольшому отряду врагов удалось ускользнуть оврагом и бросившись в Оку уйти вплавь.

Подскакав к защитникам крепости в сопровождении рынд, я спешился и, подняв с земли бросившегося в ноги воеводу, обнял его и трижды по обычаю расцеловал.

— Федор Жеребцов, за верную службу жалую тебя кафтаном со своего плеча и шапкой! — объявил я ему и выразительно взглянул на рынд.

Помощник одного из них тут же полез в специальный мешок и достав требуемое кинулся вместе с другими надевать награду на воеводу. Помощники эти набираются из дворян родом помельче чем рынды и должны им помогать в службе. В чем эта помощь заключается я так и не понял, но узнав что официальное название помощника — «поддатень» интересоваться перестал.

— Воинов своих сам наградишь, а с посадских и прочих что за оружие взялись, велю в сем году податей не брать.

— Государь, радость какая, — бормотал почти плача воевода пока его одевали, — довелось дожить до светлого дня, а я уж в чистое переоделся, думал не выстоим против супостата.

— Ну, полно воевода, даст бог, поживешь еще, мне такие верные слуги нужны. Ты, кстати, где коня потерял?

— Ой, государь, конь дело наживное. Главное супостата одолели…

Тем временем к нам подтянулись и прочие командиры моего войска и мы приготовились к торжественному вступлению в Калугу.

— А где Анисим? — спохватился я.

— Где-где, — усмехнулся разгоряченный схваткой Никита Вельяминов, — обозом ляшским занялся, поди уж прибытки считает.

В горячке боя мы и вправду не то что позабыли, но как-то выпустили из виду обоз нашего противника. Литвины, конечно, не чета полякам и припасов с собой возят поменьше, однако и тот что имелся у покойного теперь пана Корсака впечатлял. Хозяйственный же Анисим, видя что судьба боя уже решена, окружил вражеские возы стрельцами из второго батальона и пока остальные азартно рубили шляхтичей, он рачительно позаботился об их добре. Ну, что скажешь — молодец.

Войдя в город мы под колокольный звон торжественно проследовали в главный храм Калуги «Покрова Богоматери», где в честь одоления над врагом отслужили благодарственный молебен. Поначалу я не хотел задерживаться в городе и сразу же двигаться дальше, однако сражение не прошло для моего войска даром, хотя потери были не велики. Требовалось позаботиться о погребении убитых и лечении раненых, охране пленных и трофеев, а также послать гонцов в Москву порадовать бояр известием о первой победе. После молебна воевода слезно попросил меня не побрезговать и отведать чем бог послал. Разумеется никаких разносолов в осажденной крепости не было, но отказаться означало кровно обидеть. Выручили нас припасы пана Корсака, спешно доставленные в город и поданные к столу. Впрочем, никаких излишеств я не допустил и сразу после ночевки велел трогаться своему воинству дальше.

— Куда теперь прикажешь государь, — почтительно поинтересовался Вельяминов, едва мы встали из-за стола.