Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— А на каторгу не хочешь за оскорбление величества?

— Нет, не хочу.

— Тогда в морду. Ты бы ещё в спальню ко мне припёрся. Дружба дружбой, но столь далеко она не простирается.

Михаил Илларионович улыбнулся каким-то своим мыслям, но далее продолжил предельно серьёзно:

— Наполеон собирается в Россию.

— Он очумел? Кто же кроме нас с тобой зимой воюет? Какими силами?

— В одиночку.

— Не понял…

— В гости напрашивается, по душам поговорить хочет.

— А ты?

— А что я? В Москву пригласил.

— В Москву? Шутник… жестокий шутник, однако. Жаль этой шутки оценить некому.

— Но ты-то оценил?

— Ладно, пусть приезжает. Надеюсь, ключи от города на подушечке не обещал?

Глава 12

Денис Давыдов угрюмо смотрел на утонувшие в сугробах верстовые столбы и бережно баюкал висевшую на перевязи руку — порубленная кривым персидским шамширом, она до сих пор не заживала и постоянно напоминала о себе ноющей болью. Как бы антонов огонь не случился!

— Тревожно мне что-то, Александр Фёдорович.

— А что так?

— Боязно государю на глаза появиться.

Беляков хмыкнул, погладил свежий шрам, пересекающий левую щеку и прячущийся в бороде, но ничего не ответил. И самого терзают подобные мысли — послали делать дело, а они на полпути его бросили, ввязавшись чёрт знает во что. Захотелось непременно поймать и примерно наказать сбежавшего обидчика, вот и кинулись в погоню, наплевав на всё. Месть сладка, а праведная — сладка вдвойне. Но затягивает не хуже зелена вина, заканчиваясь жутким похмельем под названием совесть.

Но кто же знал, что всё так закрутится? Эх, не будем кривить душой — знал. Ясно стало ровно в тот момент, когда изъятые для пополнения экипажа канонерки офицеры астраханского гарнизона явились на пароход в сопровождении солдат. Понятно, что их благородиям без денщиков обходиться тяжко, но зачем по пяти человек на каждого? Тем более если сами временно определены в рядовые…

Впрочем, откровенное желание и тех и других поправить финансовое положение набегом, понятно и простительно. До провинциальных городов запущенная государем военная реформа толком не дошла и денежное довольствие оставляло желать лучшего, а тут возможность порадеть за Отечество и общество одновременно…

Полковник Суровицкий, провожая добровольцев, несколько раз напоминал:

— Господа, прошу обратить внимание на добротное сукно для мундиров и на кожи, а также железо и свинец, буде таковые попадутся под руку. Да вы сами знаете наши нужды! Но, на всякий случай, возьмите список…

— Всё в счёт общей доли в добыче, — присутствовавший при том разговоре Беляков поспешил расставить точки над i. — Любая вещь стоимостью выше рубля поступает в походную казну и подлежит разделу только после окончания экспедиции.

— Разумно, Александр Фёдорович, — согласился Суровицкий.

— Да, — кивнул министр. — И чтоб никаких баб-с! Найду — утоплю лично! Обоих!

— А если по обоюдному согласию? Помните государево стихотворение?

— Которое?

Полковник взглядом показал на книгу, лежащую на краю стола, и с чувством продекламировал:

— Его Императорское Величество может разговаривать с менялами о чём угодно, хоть о влиянии соловьиного пения на надои в Херсонской губернии, нам сие непозволительно.

Впоследствии никто и никогда не привлекал менял в качестве толмачей при объяснении с женщинами. Но особым шиком у солдат и офицеров стало не просто изъять деньги из лавок бедняг, а заставить громко прокричать на главной площади признание в любви к верблюдицам и ослицам. На персидском языке, разумеется.

Примкнувшие казаки из Войска Донского, неизвестным образом узнавшие о начале похода, были менее разговорчивы и после допроса и реквизиций милосердно перерезали глотки допрашиваемым, не выставляя тех на всеобщее посмешище.

— Воспоминания одолели, Александр Фёдорович? — едущий в тех же самых санях полковник Тучков легонько ткнул министра локтем в бок. — Оставьте это неблагодарное занятие.

Гвардейцу вольно зубы скалить… он-то поставленную задачу выполнил пусть не в срок, но точно, и может не беспокоиться за свою дальнейшую судьбу. А что ждёт Белякова? В каторгу и тюрьму не верилось, но всё равно какая-то неуютность чувствуется. Обошлось бы снятием с министров, и то ладно…

Александр Андреевич не унимался:

— А помните, как мы того гуся жарили?

— Гуссейна, господин полковник, — поправил лейтенант Давыдов.

— Нет, Денис Васильевич, того вы вместе с дворцом зажигательными ракетами спалили, а я про того гуся, что в саду под красное вино употребляли.

— Это павлины.

— Да? — удивился Тучков. — То-то вкус подозрительным показался.

— Надобно было пить во время еды, а не до неё или вместо, — не удержался от укора министр. — Куда павлиньи перья потом дели, тоже забыли?

— Э-э-э… — полковник задумался, и через минуту смущенно признался. — Запамятовал, господа. Но пусть это останется между нами, хорошо?

— Забывчивость, или…

— Или.

— Договорились, Александр Андреевич, — согласился Беляков и опять отдался во власть воспоминаний.

Упомянутый полковником случай с павлинами произошёл в Баку, куда батальон Красной Гвардии подоспел в разгар уличных боёв. Громко сказано, конечно, про бои… немногочисленные защитники города не смогли организовать полноценную оборону, ограничившись отдельными очагами сопротивления. Таковые преимущественно образовывались вокруг дворцов и домов богатых горожан, что в определённой степени создавало трудности. Мало приятного копаться в дымящихся развалинах, да и укромные места хранения самого ценного лучше всего узнавать у пока ещё живых пленников. А терять людей в бессмысленных лобовых атаках…

Вот в те поры Александр Фёдорович и отдал приказ, укрепивший во мнении местных жителей кровожадную славу Беляк-шайтана, а среди собственного воинства — репутацию до невозможности мягкого, но весьма дальновидного человека. Через казаков, владеющих местным наречием, он объявил о запрете на ведение боевых действий в бедных кварталах, а буде найдутся добровольцы, готовые присоединиться к экспедиции, то таковым препонов не чинить, и полагающуюся часть добычи выделить в полной мере и без проволочек. Но исключительно после полного взятия города.

Кто откажется почти безнаказанно пограбить, особенно если до последнего момента сам не чаял остаться в живых? По всеобщему убеждению русские войска непременно уйдут, как уходили два раза за последние сто лет, а обиженные соседи останутся. Так что погромы и изъятие неправедно нажитого сопровождалось беспримерной резнёй с громадными потерями для всех сторон. Казаков и гвардейцев Беляков предусмотрительно расположил в стороне.

Трое суток продолжались бесчинства, а потом министр преподал опьянённой кровью толпе показательный урок — резиденция местного правителя Гуссейна Кули подверглась обстрелу зажигательными ракетами. Работали две установки разом в течение часа, после чего было объявлено о размере справедливой доли. Огорчение населения компенсировали обещанием ходатайствовать перед императором Павлом Петровичем о присоединении новых земель к России, и клятвой добиться снижения податей вполовину и сроком на пять лет.

Павлины появились значительно позже, лишь после приведения в должный порядок финансовой отчётности, до которой бывший купец оказался весьма охочим, и отправки добычи в Астрахань.