Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Команды «отбой» сегодня не будет!

— Ура! — в интонациях всё равно чувствуется неуверенность. — Ура?

— Гип-гип ура! Хочу кататься на коньках!

— Павел! — возмущается супруга.

— Царь я, или не царь? — хорошее настроение захлёстывает с головой, и тянет подурачиться. — Ну, что молчим?

— Царь! — подтверждает Николай.

— Царь-батюшка, — соглашается с ним Михаил.

— Императорское Величество! — поправляет обоих Нечихаев.

— Вот! — победно смотрю на Марию Фёдоровну. — А потому самодержавной монаршей властью объявляю сегодняшнюю ночь волшебной, с исполнением заветных желаний.

— Ура! — опять кричат дети.

Глаза императрицы вспыхивают загадочными многообещающими огоньками, и спешу поправиться:

— А кое для кого всё заветное откладывается на утро!

— И утром я найду под ёлкой настоящий пистолет?

— И шпагу?

Кажется, сыновья восприняли обещание перенести часть волшебства на потом слишком буквально. Ладно не попросили чего-то несбыточного — оружие в нынешнее время для детей не игрушка, а часть жизни, причём немаловажная. Не забыть бы только спрятать подальше расписных деревянных лошадок на колёсиках… обидятся.

— Все на каток! Где мои царские коньки?

Появление императорской семьи на льду Фонтанки вызвало некоторый интерес, переходящий в нездоровое оживление. Зачем? Не люблю суеты и с удовольствием остался бы инкогнито. Но нет, постоянно забываю о двух взводах охраны, которые и мешают сохранить тайну.

Так, а это что? Пустое, сделаем вид, что не заметили полуштоф, выпавший из-под полы енотовой шубы прилично одетого господина. Водка вовсе не под запретом, как уверяют некоторые недобросовестные недоброжелатели, просто очищенная с казённых заводов отнесена к предметам роскоши и облагается чудовищным налогом. Этот тип или на самом деле богат, или получил взятку бутылкой. Пусть его… в такую ночь мелкие грехи прощаются.

Коньки мы принесли с собой — удивительно, но они нашлись в кладовых Михайловского замка, причём и не искали долго. Попросил, и принесли. Поначалу боялся ступать на лёд. Сколько не катался? Но оказалось не так страшно, как думалось. На велосипеде точно так — один раз научился, и на всю оставшуюся жизнь. Кто говорит, будто велосипеды ещё не изобретены? Неправда ваша, прошлым летом видел нечто подобное не то в Ярославле, не то в Рыбинске. Сам на громадное деревянное чудовище залезать не стал, но люди ездили без трагических последствий.

Фонтанка освещена горящими в больших железных жаровнях кострами, а на чугунной ограде набережной неизвестный эстетствующий благодетель развесил разноцветные фонарики. И всё это сверху украшено крупными звёздами неожиданно ясной ночи.

— Лови! — игриво шлёпаю императрицу по… хм… будем считать, что безадресно шлёпаю, и бросаюсь прочь. — Догоняй!

Дети с визгом возглавляют погоню, но Мария Фёдоровна на провокацию не поддаётся — чуть поддерживая рукой длинный подол, она катится неторопливо, как и подобает царственной особе. Это я, в бекеше с мерлушковой выпушкой и сбитой набекрень мохнатой папахе, больше похож не на императора, а на сбежавшего от строгого присмотра семинариста. В неверном свете возраст точно не разглядеть, а росточком не вышел, чего уж скрывать.

А где мои загонщики, отстали? Ну, правильно, куда им угнаться за опытным конькобежцем. Но вместо них откуда-то слева выныривают две подозрительных личности. Ой, зарвался ты, твоё бестолковое величество, покушение не впрок пошло? Сейчас сунут нож под рёбра…

— Сударь, не желаете ли выпить с приличными людьми? — личности пьяны до изумления, и покушаются лишь на мою трезвость.

— Водку?

— Как можно? — удивляется первый, удерживающий себя на коньках с помощью роскошной трости с набалдашником из слоновой кости. — На честные капиталы водку пить зазорно, а воровать совесть не позволяет.

Второй если и потрезвее, то самую малость. Он заговорщицки подмигивает:

— Мы с братом на заводике нефть перегоняем для нужд военного ведомства, а уж сообразить сделать из дешёвого лафиту что-то более-менее приличное… Вам, сударь, это любой аптекарский ученик изготовит, а уж нам, образованным промышленникам, сам Бог велел.

— Не поминайте всуе.

— Да, вы правы, — согласился первый и достал из кармана запростецкого овчинного тулупчика бутылку. — Позвольте представиться — Модест Иванович Кручинин. А это мой брат — Амнеподист Петрович Вершинин.

— А-а-а…

— Мы двоюродные, — успокоил нефтезаводчик. — С кем имеем честь?

— Романов, — в свою очередь пришлось представиться мне. — Павел Петрович. Я, так сказать, по государственной части…

— Вот как? — восхитился Модест Иванович. — И государя-императора тоже так зовут.

За спиной захрустел лёд под коньками — кто-то на большой скорости остановился с разворотом, обдав нас веером брызнувшей снежной пыли, и очень знакомый голос произнёс:

— Боюсь вас огорчить, господа, но это и есть Его Императорское Величество.

Странная тишина, нарушенная стуком выпавшего из рук штофа. Я повернулся к подъехавшему так неожиданно Бенкендорфу:

— Александр Христофорович, вам не стыдно перед людьми за испорченный праздник?

Этого не спутаешь ни с кем — небрежно наброшенная на плечи шинель не скрывает ни мундира с орденами, ни пистолетов в поясных кобурах.

— Я им сочувствую, государь. Прикажете арестовать для полноты картины?

— Зачем? — смерил разом протрезвевших братьев оценивающим взглядом. — Лучше пригласите их ко мне для беседы. Ну, скажем так, послезавтра. Господ образованных промышленников устроит такая дата?

— Не нужно приглашать, Ваше Императорское Величество, мы сами придём, — за обоих ответил Амнеподист Петрович. По всему видно, что от падения на колени его удерживают лишь опасения более не подняться. — Прямо с утра и придём!

— К обеду, — надо поправить, а то и в самом деле припрутся ни свет ни заря. — И доложитесь у дежурного офицера. А теперь не смею больше задерживать, господа!

— Придут? — с сомнением спросил Александр Христофорович, глядя в спину удаляющимся нефтепромышленникам.

— Думаю, явятся обязательно. Знаете, мне они показались вполне приличными и честными людьми.

— Каспийские промыслы? — догадался Бенкендорф.

— Именно. Сейчас, когда наши южные границы несколько… хм… отодвинулись, настала самая пора вплотную заняться разработками. Промышленность растёт, и крайне нерегулярные поставки нефти не обеспечивают… не обеспечивают… вообще ничего не обеспечивают!

Бум! Что-то стремительное, мягкое и мелкое ткнулось в поясницу. Ещё один удар, и в то же самое место. Они тормозить когда-нибудь научатся?

— Там Кутузов! — сообщил запыхавшийся Николай.

— Михайло Илларионович! — подтвердил Михаил.

Сержант Нечихаев, умеющий останавливаться самостоятельно, опять поправил обоих:

— Его Высокопревосходительство фельдмаршал Голенищев-Кутузов испрашивают незамедлительной аудиенции.

— Он разве не в Париже?

— Никак нет, Ваше Императорское Величество, сидит в возке на набережной.

Принесла нелёгкая… Что за срочные дела образовались, требующие покинуть Францию и явиться в Санкт-Петербург? Война с Бонапартом? Да пошёл он к чёрту! Пусть втроём идут — сам Наполеон, Мишка Варзин и Михаил Илларионович. Последние двумя разумами, но в одном лице, но всё равно — к чертям собачьим! В Рождественскую ночь хочется почувствовать себя человеком, а не императором!

Фельдмаршал прорвался ко мне ближе к вечеру, на традиционном балу, даваемом скорее из обязанности, чем для собственного удовольствия. Я скрывался в курительной комнате от назойливых поклонниц, требовавших исполнения новых песен или стихов, вот там Мишка и подловил, начав с упрёков. Точно Варзин, потому что Михаил Илларионович Кутузов не обращается к царю на «ты» и по имени.

— Паша, имей совесть, а? Тут ночей не спишь, делая по сотне с лишним вёрст в сутки, а он принимать не желает и рожу воротит. Это друг называется? Не ожидал, честное слово.