Цвет надежды

* * *

— Гарри, дай карту, а?

Они вяло болтали ни о чем уже минут двадцать, и Рона не покидало беспокойство. О Гермионе не говорили, потому что предположения можно было строить до бесконечности, а правда наверняка окажется неожиданной. Да и Гермиона Грейнджер не была похожа на обычную девчонку, а посему возможные причины ее загадочного поведения уводили мысли в самые удивительные дали.

Вот друзья и решили подождать ее рассказа. Или поймать Джинни, если повезет.

— Ты так и будешь каждый ее шаг контролировать? Рон, это уже не смешно.

— Гарри, я ведь не каждый день тебя прошу.

— Слава Богу! А то просыпаться каждый день в шесть утра из-за твоих сердечных дел мне совсем не улыбается, — беззлобно бросил Гарри, протягивая карту.

Рон стал рассматривать страницы, выискивая Гермиону, да так и замер.

Не может быть. Он-то решил, что она шутила, когда говорила, что искала кабинет Снейпа. А вот сейчас на карте ее имя высвечивалось рядом с именем «Северус Снейп».

Мерлин, да что же это? Что их может связывать?! Мир сошел с ума.

Вполуха слушая Гарри, Рон продолжал следить за маленькой точкой, подписанной именем Гермионы. Точка медленно двигалась в сторону гостиной Гриффиндора. В какой-то момент Рону стало совестно, и он все же отыскал имя Аманды в комнатах Когтеврана, мысленно послал поцелуй и снова стал следить за Гермионой. Наконец Гермиона приблизилась к гостиной. Рон не стал дожидаться, чем все закончится, и направился к портрету.

— Ты куда? — удивленно откликнулся Гарри.

— Живоглот, кажется, просится.

Гарри свесился с подлокотника, глядя на пол. Рон толкнул портрет и дождался, пока войдет Гермиона, пожавшая его руку в знак благодарности.

— И где он? — Гарри поднял взгляд на друга.

— Показалось, — пожал плечами Рон.

— И с каких пор ты стал проявлять такую заботу? Не далее как вчера он еще был блохастым рыжим уродом…

Рон развел руками.

Спустя двадцать минут Гермиона спустилась в гостиную и присоединилась к друзьям. Гарри то и дело бросал на нее внимательные взгляды, словно что-то отыскивая на бледном лице. Гермиона улыбалась в ответ на их улыбки, участвовала в обсуждении квиддича и планов на учебу после школы. Согласилась пойти завтра в Хогсмит и послезавтра отправиться в Лондон, если Дамблдор позволит. Потом в гостиную спустилась Кэти, и Гарри незаметно передал Рону Карту Мародеров. Рон, который нарочито не смотрел в сторону Гермионы весь прошедший час, пододвинул ей старый пергамент. Девушка покачала головой, беззвучно поблагодарив.

Утро потеряло смысл. И день потерял смысл. И когда Кэти вспомнила про праздничный обед, Гермиона с удивлением поняла, что сегодня праздник. День, когда сбываются мечты, когда на землю спускаются ангелы, и мир становится светлее. А потом Кэти отвела Гарри в сторону и протянула ему подарок, и Гарри на миг оглянулся на друзей, а Рон с Гермионой одновременно вскочили с дивана и бросились каждый к своей комнате. Гермиона быстро подхватила с полки свертки в подарочной бумаге и, стараясь не задерживаться, выбежала в гостиную. Они обменивались подарками. Шумно радовались и благодарили. Все было, как всегда. Только рядом с Гарри сидела сияющая Кэти, а Рон торопился увидеть свою Аманду, хотя и делал вид, что это не так. А Гермиона? Гермиона смотрела на друзей и понимала, что какая-то ее часть уехала в черной карете, скрывшись за стеной метели. И никогда не вернется. А значит, уже ничто не будет так, как прежде. У ее собственной сказки получился грустный финал.

Кэти предложила пойти на завтрак и, к огорчению пятикурсницы, приглашение приняли все присутствующие. Они вышли из гостиной. Кэти слегка потянула Гарри за рукав, стараясь отстать. Гарри бросил взгляд на Гермиону и позволил себя увести. Гермиона же прибавила шагу, подхватив Рона под локоть.

— Спасибо тебе. Ты самый лучший друг на свете, — искренне проговорила она.

— Гермиона, кто он? — прошептал ей Рон почти в самое ухо, оглядываясь на Гарри с Кэти.

— Твоя Аманда, — с облегчением откликнулась Гермиона и помахала рукой когтевранке, с которой до этого перемолвилась едва ли парой слов.

Рон покачал головой и направился к своей девушке, а Гермиона незаметно свернула в соседний коридор. Ей расхотелось идти на завтрак.

Она медленно шла по широкому коридору. Удивительно, но плакать не хотелось. Ей не было даже грустно или горько. Было пусто и холодно.

Она смотрела на натертые до блеска каменные плиты под ногами и думала о том, что целая жизнь может пройти всего за несколько дней. И за эту короткую жизнь она успела побыть бесконечно счастливой и безгранично несчастной. Почувствовать поддержку друзей и тепло губ любимого человека. А теперь это все закончилось. Как недочитанная сказка, как недоигранная мелодия. Гермиона остановилась. Ей показалось, что слуха достигали смутно-знакомые звуки. Она сделала несколько торопливых шагов. Так и есть. В соседнем коридоре неотчетливо звучала мелодия из ее сегодняшнего сна. Мелодия, которую она никогда не слышала наяву, но узнала сразу. Повинуясь зову неведомого волшебства, Гермиона пошла на звук. Только сейчас она различила, что это звуки рояля — никак не трубы. Но это казалось неважным. Она все равно слышала последнюю песню неведомого смельчака. И вновь вспомнила свою отчаянную просьбу, обращенную к сероглазому лучнику. Хотя наяву хейнал наверняка звучал совершенно иначе. Но разве это важно?

Дверь музыкальной гостиной была чуть приоткрыта, и Гермиона остановилась у этой створки в другой мир, боясь заглянуть, потому что почти верила в то, что увидит наяву эту самую башню, и боялась нарушить таинство веков.

Она почти никогда не бывала здесь. Один или два раза, пожалуй, когда исследовала замок еще в начале учебы. Но девушка читала об этой комнате в «Истории Хогвартса». О славной Кандиде, оставившей здесь заколдованный рояль. Гермиона не помнила, какие именно мелодии играет рояль — волшебство ли это или же память об однажды кем-то сыгранных произведениях. В то время ее еще не интересовали подобные вещи, а потом было недосуг. Сейчас же девушке стало жаль, что она не знает, чьи руки наиграли эту мелодию.

А потом она вдруг подумала о том, сколько не успела, постеснялась, не нашла сил, не сумела сделать за последние несколько недель, что стоять здесь и гадать, что там происходит, показалось глупым. Гермиона решительно распахнула дверь и замерла на пороге.

Почему, когда очень-очень ждешь чуда, оно не приходит? Почему, словно в насмешку, оно является тебе, когда ты уже перегорел. Когда все, что так и не было сказано наяву, уже произнесено в душе миллион раз, и каждый — с надрывом, слезами, заверениями. До пустоты в душе, до самого дна. И теперь, кажется, казни, но не сможешь вымолвить ни слова из того, что уже выстрадано в никуда.

Все эти мысли обрывками пронеслись в голове, когда она увидела человека, сидящего у рояля. Наверное, в другой раз она бы подумала, что это романтично, если бы не… Если бы не черный свитер вместо шелка рубашки, не тусклое зимнее солнце в наполовину затянутом узором окне вместо россыпей свечных бликов, не сутулость плеч вместо уверенности и раскрепощенности.

Она отстраненно смотрела на то, как его напряженные пальцы, словно во сне, скользят по клавишам, рождая тревожные звуки. Гермиона не разбиралась в музыке и не могла сказать, достаточно ли хорошо он играет. Может быть, это искусно, а может, просто талантливо. Может, умело, а может, напротив, слишком напряженно. Она не знала. И даже в моменты, когда его руки словно тяжелели, и их движение замедлялось так, что внутренним чутьем ей хотелось его чуть поторопить, она не знала, плоха или хороша была его игра.

Наконец он очнулся, словно почувствовав ее присутствие. Удивительно, но, видимо, он настолько увлекся, что не слышал скрипа двери. А вот теперь медленно обернулся, и музыка прервалась. Не на самой высокой ноте и не по вине неведомого лучника из минувших столетий. А лишь потому, что он увидел ее, и его левая рука соскочила с клавиш, сфальшивив и смазав мелодию, а правая замерла в воздухе в нескольких миллиметрах над инструментом.