Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия

Очень хорошо, сказал я, но что происходит, если разница в голосах незначительна?

В соответствии с нашими принципами и согласно правилу, в подобных случаях вопрос снимается с обсуждения, и даже большинство, если оно так незначительно, должно подчиниться, то есть все остается status quo (При прежнем положении (лат.). Надо сказать, что на деле меньшинство очень редко настаивает на этом правиле и обычно действует дружественно.

Но знаете ли вы, сказал я, что все это очень похоже на демократию? А я думал, что уже многомного лет назад демократию признали смертельно больной.

Глаза старика сверкнули.

Я согласен, что наши методы имеют этот недостаток. Но что поделаешь! Вы не найдете среди нас ни одного, кто жаловался бы на то, что общество не всегда дает ему действовать посвоему. Каждый не может иметь такую привилегию. Да и что можно сделать?

Право, не знаю, сказал я.

Я могу представить себе только такие возможности: вопервых, мы могли бы избрать или воспитать группу высокообразованных людей, способных судить по всем вопросам, не советуясь с соседями. Короче говоря, мы могли бы создать для себя то, что называют аристократией ума; вовторых, в целях сохранения свободы личности мы могли бы вернуться к системе частной собственности и опять иметь рабов и рабовладельцев. Что вы думаете по поводу этих двух возможностей?

Есть и третья возможность, сказал я, устроить так, чтобы каждый человек был совершенно независим от других, и, таким образом, уничтожить тиранию общества.

Он пристально посмотрел на меня, а затем от души рассмеялся. Признаюсь, я присоединился к нему. Успокоившись, он кивнул мне и сказал:

Да, да, я совершенно согласен с вами, да и все мы согласны.

Во всяком случае, сказал я, меньшинство у вас не чувствует себя подавленно. Возьмем, например, вопрос о постройке моста: никто не обязан работать, если он не согласен с проектом. По крайней мере мне так кажется.

Старик улыбнулся и сказал:

Очень остроумно, и все же это точка зрения жителя другой планеты. Если представитель меньшинства чувствует себя обиженным, без сомнения, он может утешиться, отказавшись участвовать в постройке моста. Но, дорогой сосед, это не очень действенное средство против "обиды", причиненной "тиранией большинства". Ведь в нашем обществе всякое дело либо полезно, либо вредно для каждого члена общества. Например, от постройки моста человек выгадывает, если строительство оказалось полезным, и терпит ущерб, если оно оказалось вредным, независимо от того, приложил он к нему руку или нет. А между тем своим трудом он помог бы строителям. Я не вижу для него никакого утешения, кроме удовольствия сказать: "Я говорил вам!" если постройка нанесла ему ущерб; а если он получил выгоду, ему остается только молчать. Ужасная тирания наш коммунизм, а? Народ часто предостерегали от этого "несчастья" в прошедшие времена, когда на одного сытого, довольного человека приходилась тысяча несчастных голодающих. Что же касается нас, мы живем здоровыми и счастливыми при нашей тирании, которую, по правде сказать, ни в какой микроскоп не разглядишь! Не бойтесь, мой друг, мы не станем накликать на себя беды, обзывая наше миролюбие, изобилие и счастье плохими словами, значение которых мы даже забыли.

Он замолк и сидел задумавшись, потом встрепенулся и промолвил:

Есть ли у вас еще вопросы, дорогой гость? Пока мы с вами беседовали, утро незаметно прошло.

Глава XV

О НЕДОСТАТКЕ ПОБУДИТЕЛЬНЫХ ПРИЧИН

ДЛЯ ТРУДА В КОММУНИСТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Да, сказал я, но Дик и Клара могут появиться с минуты на минуту. Есть ли еще время задать вам вопросдругой, прежде чем они придут?

Попытайтесь, дорогой сосед, попытайтесь! ответил старый Хаммонд. Чем больше вы будете спрашивать, тем больше доставите мне удовольствия. Во всяком случае, если они войдут во время моих объяснений, им придется спокойно посидеть, делая вид, что они слушают, пока я не кончу. Они от этого ничего не потеряют: им будет приятно сидеть рядом, чувствуя взаимную близость.

Я невольно улыбнулся и сказал:

Хорошо, я стану говорить, не обращая на них внимания, если они войдут. А теперь вот что я хотел вас спросить: как вы достигаете того, что люди работают, и притом усердно, если нет платы за труд?

Нет платы за труд? задумчиво повторил за мной Хаммонд. Плата за труд жизнь! Разве этого недостаточно?

Но нет награды за особенно хорошую работу, настаивал я.

Целый ряд наград, возразил старик, радость творчества, например. Как сказали бы в прежнее время, это плата, которую получает бог. Если вы станете требовать плату

за радость творчества, сопровождающую совершенную работу, мы, наверно, скоро увидим счета за зачатие детей.

Да, усмехнулся я, но человек девятнадцатого века сказал бы, что существует естественное стремление к деторождению и естественное стремление не работать.

Да, да, сказал Хаммонд, я знаю эту старинную шутку, плоскую и лживую. В наших глазах она лишена всякого смысла! Фурье, которого все высмеивали, понимал дело лучше.

Почему вы считаете это бессмыслицей? спросил я.

Потому что тогда выходит, будто всякий труд страдание, а мы бесконечно далеки от этой мысли. Как вы уже могли заметить, нам вдоволь хватает материальных благ, но среди нас растет смутное опасение, что вдруг нам не хватит работы. Труд не страдание, а удовольствие, которое мы боимся потерять!

Да, я это заметил и собирался вас об этом спросить. Но что вы имеете в виду, утверждая, что труд для вас удовольствие?

Всякий труд теперь приятен, ответил он, или благодаря надежде на почет и улучшение жизни, надежде, которая сопровождает работу и радостно возбуждает даже тогда, когда работа сама по себе тягостна; или же в силу того, что труд превратился в приятную привычку, как в случае так называемой механической работы; или, наконец, потому (и это чаще всего), что у мастера своего дела возникает чувство глубокого удовлетворения выполненною работою.

Понимаю, сказал я. Но можете ли вы теперь сказать мне, как вы достигли этих счастливых условий. Откровенно говоря, это отличие от условий старого мира кажется мне гораздо более значительным и важным, чем все перемены, касающиеся преступлений, политики, собственности и брака, о которых вы мне рассказывали.

Вы правы, сказал он. Вы могли бы даже сказать, что эта перемена и сделала возможными все остальные. В чем цель революции? Конечно сделать людей счастливыми. Революция принесла с собой неизбежные изменения, но как предотвратить контрреволюцию иначе, как сделав людей счастливыми? Разве можно ожидать устойчивости мира там, где царит несчастье? Кто может собрать виноград с терновника и финики с чертополоха? Как невозможно это, так невозможно и счастье без радостного повседневного труда.

Совершенно верно, вставил я, подумав, что мой старик увлекся проповедью. Но ответьте на мой вопрос: как вы достигли такого счастья?

Скажу кратко, ответил он, отсутствием принуждения и предоставлением каждому свободно делать то, на что он более всего способен, а также изучением вопроса, какие продукты труда нам действительно необходимы. Должен признаться, что к решению этого вопроса мы шли медленно и мучительно.

Продолжайте, сказал я, расскажите обо всем подробнее, так как этот предмет меня живейшим образом интересует.

Хорошо, сказал он, но тогда я должен начать со скучного разговора о прошлом. Вы не возражаете? Контрасты необходимы для ясности.

Нет, нет, успокоил я его. И он заговорил, поудобнее расположившись в кресле для долгой речи.

Из всего, что мы слышим и читаем, явствует, что в последний период цивилизации люди попали в порочный круг в области производства товаров. Они достигли удивительного развития производства и, для того чтобы максимально использовать эти средства, постепенно создали необыкновенно сложную систему купли и продажи, которая называлась "мировым рынком". Этот мировой рынок, раз возникнув, заставлял вырабатывать все больше и больше товаров, независимо от нужды в них. Таким образом, помимо затраты труда на производство всего необходимого, приходилось еще изготовлять множество бесполезных предметов, удовлетворяя мнимые или искусственно созданные потребности. По железным законам мирового рынка эти виды производства сделались столь же важны, как и производство товаров первой необходимости, нужных для поддержания жизни. Поэтому люди взвалили на себя гигантскую работу только для того, чтобы сохранять в действии эту уродливую систему.