Одиссея "Варяга"

       Переход Средиземным морем был сделан при идеальной погоде. Адмирал периодически давал "тревоги", мы стреляли по щитам, которые тащили миноносцы, и боевыми снарядами и стволиками. Наш командир во время третьей стрельбы высказал опасение, что так можно разбросать половину боекомплекта, но его успокоил старший офицер, еще в Танжере узнавший, что снаряды нам довезут с Черного моря к Суэцу. Командир наш это тоже слышал, но находясь... не вполне в здоровом состоянии, не запомнил, наверное. Раз от разу стрелять получалось у наших артиллеристов все лучше. В это время по вечерам и ночью мы три раза учились отбивать групповые минные атаки, а миноносцы в эти атаки ходить. Честно говоря, у них это получалось пока лучше. Наш "Сисой" два раза "учебно-условно" потопили. За что наш командир и кое-кто из артиллеристов получили персональные "фитили".

       Придя в Суду, мы начали принимать уголь. На больших броненосцах, кстати, погрузка эта весьма быстро была прекращена, что даже поначалу вызвало у нас некоторое недоумение. Но вскоре пришло известие, что в соответствии с расчетами штаба, эти корабли должны вступить в Суэцкий канал имея в ямах не более трети нормального запаса кардифа. Делалось это из соображений уменьшения их осадки.

       После угольного аврала адмирал приказал отпускать команду на берег - тут началось такое пьянство команды на берегу, скандалы, драки и прочее, что представить себе было нельзя. Из 100 человек пьяными возвращались, по крайней мере, 90. Число нижних чинов достигало колоссальных цифр - при 150 человеках, гуляющих на "Сисое" доходило до 80, а на "Мономахе" до 120. По вечерам, после возвращения команды, посылались по несколько обходов с офицерами на берег и в темноте разыскивали пьяных нижних чинов, валяющихся по дорогам, по канавам, между Судой и Канеей, и по улицам и кабакам Канеи.

       Между офицерами "Сисоя" пьянства не было; пили, но мало и прилично. То же относится и к другим кораблям.

       Командующий довольно часто посещал "Сисой" и входил решительно во все мелочи судовой жизни и обучения, причем проявлял всегда редкий здравый смысл и прямо-таки энциклопедические знания. Он касался даже, технической части и, призывая к себе специалистов, расспрашивая о какой нибудь неисправности механизмов, быстро вникал в суть дела и "очков" себе "втереть" не дозволял. Все сильно подтянулись, зная, что ежеминутно каждого может призвать в себе адмирал для расспросов и разнести.

       Разносы он делал часто и всегда по делам. Так, зайдя во время учения в батарейную палубу, Иессен обратился к артиллерийскому квартирмейстеру с просьбой рассказать ему про оптический прицел на пушке, а когда тот сделать этого не мог, то был призван старший артиллерист, и получил разнос за то, что не обучил комендоров прицелу. А затем и ему самому было предложено самому рассказать про прицел, и, о ужас, артиллерийский офицер, очевидно, и сам не знал устройства оптического прицела и начал нести вздор, и сел в лужу, будучи сильно изруган адмиралом. Вообще, влетало часто всем, мне в особенности, за беспроволочный телеграф, но все же к чести офицерского состава "Сисоя", если и влетало за промахи, то, во всяком случае, не за такие, как это выше приведено со старшим артиллеристом, действительно мало смыслящим в артиллерии и вообще, по-видимому, к ней особенной любви не питавшим.

       Насколько командующий был дееспособен, - настолько же и его штаб, немногочисленный по составу, но хорошо подобранный, за исключением флагманского штурмана полковника Осипова, который всегда был велик на словах и мал на деле и, будучи от природы довольно ограниченным человеком, воображал о себе и о своих способностях бог знает что такое. Чтобы ни случилось, даже не относящееся вовсе до его специальности, постоянно, по его словам, оказывалось, что он это предвидел и будто даже предупреждал, но его умным советам не следовали.

       Как штурман, по моему мнению, он тоже был не на должной высоте, несмотря на его многолетние плавания. Иногда, когда не было никаких причин к этому, он был не в меру осторожен, выписывая курсами отряда какие-то ломаные линии среди чистого моря, и в то же время, уже недалеко от Порт-Саида, едва не усадил отряд на банку, на которую мы шли, и если бы не сигнал конвоирующего нас египетского парохода, то мы бы устопорились на банку, почти единственную в том районе моря.

       Кроме Осипова в штабе адмирала состояли: флаг - капитан командующего капитан 1-го ранга Дриженко, флаг-офицеры лейтенант барон Косинский и мичманы Трувеллер и светлейший князь Ливен. Дриженко был грамотным и рассудительным штаб-офицером. Еще до войны он участвовал в подготовке и проведении военных игр в ГМШ, так что лучшего начальника штаба можно было и не желать. Барон Косинский, если и был, судя по отзывам раньше, человеком с пороками, за что был однажды даже списан, кажется, с "Разбойника" едва ли не по настоянию кают-компании, однако во время пребывания его на "Сисое", еще до похода, он показался мне очень милым, доступным для всех человеком, и в то же время разумным и талантливым помощником адмирала, ведущим штабные дела просто, ясно и без излишней переписки. Оба младшие флаг-офицеры были премилые люди, быстро сошедшиеся с офицерством и, несмотря на свою молодость, очень трудоспособными и деятельными. В особенности мичман Трувеллер - отличный морской офицер, будучи англичанином по рождению, имел все хорошие качества этого народа, а именно: положительность, спокойствие и хладнокровие. Однако, отвлекшись несколько в сторону, продолжаю повествование о походе дальше.

       В Суде мы простояли около пяти дней. На третий день адмирал пресек береговую вольность на корню. Увольнения были запрещены. На следующий день стоянка отряда ознаменовалась бунтом на "Мономахе". В точности я не помню причины бунта, да она, кажется, была, как и всегда, фиктивная, - на счет строгости командира и недовольства пищей,- но вообще бунт выразился в том, что команда, собравшись толпой, подошла рыча к мостику и начались выкрики ругательств и проклятий по адресу командира. К активным действиям толпа не приступала. Командующий ездил на "Мономах", заставил команду просить прощения и выдать виновников, которые, кажется были взяты под арест, - наверно не помню. Теперь ясна подкладка бунта - появившаяся еще тогда агитация левых партий.

       Когда отряд вышел в направлении к Суэцкому каналу, командующий, как мы думали тогда, чтоб занять чем-то экипажи, либо блеснуть шиком перед англичанами, неожиданно приказал привести корабли в идеальное внешнее состояние, начали все подкрашивать и драить, каждый день стали проводить строевые занятия. Все происходило так, как будто мы опять готовились к императорскому смотру. Но это было немыслимо, ведь царь отбыл в Петербург, проводив нас из Либавы. В завершение всего адмирал провел смотр вверенных кораблей и остался доволен.

       Из-за случавшихся поломок в пути, было решено оставить в Суде, под присмотром транспорта "Горчаков", наши три "циклона" для ремонта. Шторм в Бискайке, беганье со щитами, а в последние дни и минные атаки раздергали их машины совершенно. Без заводских запчастей им дальше идти было просто нельзя. Вероятно, миноносцы присоединятся ко второму отряду, тем более, что, как мы слышали, на Балтике готовились к походу на восток еще три таких же миноносца, что с нами выйти не успели. Значит, скорее всего, пойдут за нами вместе.

       При подходе к Порт-Саиду телеграфная станция "Сисоя" начала принимать какие-то радиограммы, на нашей волне, но шифром и подписанные "Три Святителя". Я решил, что у радиотелеграфиста от жары помутилось сознание, и сам прочел ленту - действительно "Три Святителя"! Но этого быть не могло! "Три Святителя" должен находиться в Черном море, и не может пройти через Босфор, неужели его телеграфную станцию слышно из Черного моря? Слышимость была отличная. Опять чертовщина какая-то, как с "Камчаткой" у Доггер-банки...