Аналогичный мир - 2 (СИ)

— Гришей, а что?

— Верно, — сразу сказал Фёдор. — Грег — это же Григорий, значит, Гриша.

— Спасибо, — сказал по-русски Грег и опять перешёл на английский. — Кончилась чужая война, Роман, а наша война ещё идёт.

— Чужая, да не совсем, — голос Фёдора необычно серьёзен. — Но ведь выжили. А значит, и проживём. Как думаешь, Мороз?

— Хуже, чем было, уже не будет, — задумчиво ответил Эркин. — Всё так, но… Нет, страшно, конечно, но обратного хода нет. Обратно только в Овраг, больше мне некуда.

— Не тебе одному, — с непривычной резкостью сказал Ив.

— И это верно, — хмыкнул Фёдор и по-русски: — Ладно, мужики, спим?

— Спим-спим, — Роман шумно вздохнул и повернулся, скрипнув пружинами.

— Спим, — согласился Эркин.

Он лежал на спине, закинув руки за голову. Как всегда. Как привык. Как приучили в детстве. И слушал, как сопят, храпят и вздыхают во сне его… кто они ему? Друзья? Да, получается так. Но завтра они уедут в Центральный лагерь, а там… там они могут и не попасть в одну комнату. И из Центрального в Россию они же тоже не вместе поедут. Все говорят, что их будут по всей России распихивать, чтобы не скапливались в одном месте. И что же получается? Получается, что опять: только подружились и разлучили. А Ив? Ив остаётся. И ведь тоже… хороший парень, а больше не увидимся. А Мартин? Арч? Одноухий? Губач? Грошик? Проныра? Ну, Проныру убили, да и не был тот ему другом. А парни в госпитале? Он даже имён не запомнил. Да чего там, не спросил. Они его из своих пайков накормили, промазали всего, а он… И раньше… Нет, раньше он сам себе воли в этом не давал. Всё равно беляки отнимут, изгадят, надсмеются… Одному было легче. Когда ты один, тебя только по телу бьют, душу не затронут, не достанут до неё, а откроешься кому-то другому — вот тут тебе по самому больному и вдарят. Как этот… майор, вроде, всё хотел по душе. За Женю, за Андрея, даже за Фредди и Джонатана. Про Алису, видно, не знал, а то бы и её приплёл. Сволочь мундирная, охранюга. «Отреклись от тебя». Дурак, мне же легче от этого. Раз отреклись, значит, за меня их не потянут. Они сами по себе, я сам по себе. А… а всё равно больно. Ну, Джонатан, он — лендлорд, ему главное — выгода, одно слово — управляющий, но Фредди-то… ведь в самом деле, у одного костра спали, ведь Фредди сам себя пересиливал, в жгут скручивался, чтоб… чтоб с ними на равных стать, и держался этого уже до конца. А в Мышеловке… прискакал тогда, так даже страшно стало, что с кольтом на автоматы пойдёт, приготовился часового за ноги валить, чтоб хоть как-то на себя отвлечь… А Фредди… Без звука оружие отдал, нет, потом и права качал, и слова всякие говорил, но видно же было, что испугался. И в Крутом Проходе Фредди тоже… от страха психанул. Значит, и здесь… не сумел от погонника отбиться, подписал, что велели. Хотя… а кто я ему, чтобы за меня на пулю нарываться? А всё равно. Умом понимаешь, а сердцу больно.

Эркин глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Ладно, всё это уже в прошлом. Отрезано. И думать об этом нечего. И не такую боль зажимал, заставлял себя забыть. Он повернулся набок, натянул одеяло на плечи и подсунул угол под щёку. Вот так, чтобы всякая дрянь прошлая в голову не лезла. Не проспать бы завтра, ждать его никто не будет. И будить специально — тоже. Все уже спят. Один он дурью мается, прошлое перебирает. Грег прав. Нет, Гри-ша. Живой о живом думать должен. А прошлое что мёртвое. О мёртвом думать — мертвяка накликать. Всё, хватит.

Но спал он плохо. То и дело просыпался, смотрел на часы. Да и остальные так же. И ещё шести не было, как в коридоре захлопали двери, хотя на чай и за пайком сказали приходить к семи.

Эркин в очередной раз посмотрел на часы и рывком вскочил с кровати.

— Сколько? — оторвал голову от подушки Фёдор.

— Без пяти, — Эркин торопливо накручивал портянки.

Кто-то уже включил свет. Проснулся и встал без обычных долгих потягиваний и ворчания Роман. Грег, не выкурив обычной утренней сигареты, уже брился. Вслепую и всухую — без зеркала и мыла — по-фронтовому, как когда-то объяснял ещё Косте. Эркин сорвал со спинки кровати полотенце и побежал в уборную.

Ну вот, — хмыкнул Фёдор, ощупывая только что выбритые щёки, когда Эркин, на ходу растираясь полотенцем, вошёл в комнату. — Мир рушиться будет, а ты за умыванием и не заметишь.

— Ну, так мне же лучше, — рассмеялся Эркин, складывая полотенце.

Комендант сказал вчера, чтобы они бельё и одеяло сложили на тюфяке стопкой, чтоб сразу было видно… одеяло, две простыни, наволочка, полотенце. Ну, вот и всё. Вещи… сразу к Жене…

— Ты чего, в столовую с мешком пойдёшь? — спросил Грег, надевая шинель.

Эркин растерянно затоптался, но, видя, что все оставляют вещи, сунул мешок и ящик обратно.

Небо только начинало светлеть, когда отъезжающие уже собрались у столовой. Эркин сразу заметил своих и подошёл к ним.

Женя улыбалась ему навстречу, держа за руку румяную со сна и от холодной воды Алису. Алиса сразу, как всегда, вцепилась в его руку, но, против обыкновения, молча, без обычного радостного визга.

Открылась дверь столовой, и они потянулись внутрь, заранее доставая талоны, расстёгивая куртки и пальто.

Сегодня рядом с Митревной стояла Маша из канцелярии. Принимала талоны, тут же ловко разбрасывая их по картонным коробкам. Розовые — на завтрак, жёлтые — обеденные, голубые — ужинные, иногда мелькали зелёные — банные. А белых — сигаретных — совсем не было, все срочно вчера отоварили, а то, кто ж знает, как там в Центральном будет, а как раз позавчера на следующую неделю выдали. Удачно получилось. Отдав свои талоны Маше, Эркин принял от Митревны поднос. Стакан с чаем, булка с изюмом, полбуханки чёрного хлеба, два крутых яйца и отрезок — длиной с его ладонь — сухой твёрдой колбасы. У Жени, как всегда, двойной набор. Эркин быстро переставил всё со своего подноса на её и, сунув пустой поднос обратно, понёс их паёк к столу, где ждала Алиса.

В полупустой столовой негромкий, словно шелестящий гул голосов.

— Женя, тюк не трогай, — снова сказал Эркин. — Как комендант у меня койку примет, я приду.

— Хорошо, Эркин, — Женя складывала их паёк в сумку, с которой в Джексонвилле ходила за покупками. — Тебе не голодно будет? Возьми половину моей.

— Нет, Женя, я сыт, — Эркин улыбнулся. — Я же здесь уже сколько не работаю, а только ем и сплю.

— Две недели как раз сегодня, — улыбнулась и Женя. — Ты пятого приехал, а сегодня девятнадцатое. Ровно две недели.

— Да, — кивнул Эркин, допивая чай. — Тогда я сейчас…

— Сейчас сразу к себе иди, — решила Женя. — В прошлый раз комендант с вашего барака начал.

— Хорошо.

Они встали одновременно со всеми, пошли к выходу, но Женя вдруг повернула обратно, к стойке раздачи, и звонко весело сказала Митревне и остальным, уже готовящимся к основному завтраку.

— Спасибо вам за всё. До свидания.

— На здоровье, — обернулась к ней Митревна. — Счастья тебе и удачи. До свиданья.

— Спасибо… До свиданья… — поддержало Женю множество голосов.

На дворе Женя не дала Эркину провожать их.

— Иди-иди, мы тебя ждать будем.

Он кивнул и побежал к себе. Все уже были на месте. Сидели на кроватях и ждали коменданта. Проснулись и уже оделись и Алёшка с Ивом. И тоже сидели молча. Эркин вытащил из-под кровати ящик и мешок, поставил их возле тумбочки и сел на кровать. Грег крутил в пальцах незажжённую сигарету.

Сколько они так молча просидели, Эркин не понял, не почувствовал. Он словно вырубился, в отключку ушёл. И очнулся, только услышав голоса и шаги в коридоре.

Комендант снял с их кроватей бирки-номерки, кто-то из его помощников собрал бельё и одеяла.

— Счастливо, мужики, — бросил комендант, выходя.

Как только за ним закрылась дверь, Эркин вскочил на ноги бежать к своим, но, увидев глаза сидящего напротив Ива, понял: нельзя так просто уйти. Ив, поймав его взгляд, встал. Проход между койками узкий, и они сразу оказались вплотную друг к другу. И объятие вышло очень естественным.