Истребители. Трилогия

Второй Ли‑2 уже развернулся и встал на освобождённое место, подсвечивая посадочными огнями хвост первого, тот пошел на взлет.

Открылась дверца в борту и выглянул штурман, это, кстати, их обязанность при посадке проверять, что твориться вокруг. Отойдя от стоявшей под деревьями туши бронетранспортера, я подбежал к люку.

– Глуши! – махнув рукой, приказал я.

Штурман меня сразу опознал, хоть я и был в летном комбинезоне и в тени. Не освещался посадочными фонарями.

– Что, товарищ подполковник? – спросил он, стараясь перекричать рев правого мотора.

Подойдя уже ближе, повторил:

– Глуши. Вторая группа не вернулась, будем ждать, пока не вернётся.

– Ясно, товарищ подполковник, – кивнул он и исчез внутри самолета. Через десяток секунд рев моторов стал стихать, пока совсем не пропал. Покрутившись еще немного, замерли и лопасти винтов.

В слабоосвещенном салон появилась вместе с штурманом и пилот воздушного корабля. Видимо командир экипажа.

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Долго ваших будем ждать?

– Пока не вернуться, – вздохнул я: – Час, два… сутки, неделю. Не можем мы без них улететь.

– Давно должны были вернуться? – закуривая папиросу, поинтересовался пилот.

– Два часа назад.

В это время взвыл мотор бронетранспортера, и сдвинулась его махина.

– Это кто? – отбросив папиросу, напрягся пилот. Борт‑стрелок продолжавший находиться в люльке, повернул ствол пулемета на бронемашину, беря ее на прицел.

– Свои, на трофей. Часть пассажиров, – спокойно ответил я.

Из остановившейся рядом машины появился сперва Шатун, потом батя. Степки я почему‑то не видел.

На опушке осталось нас всего четверо. Я, отец, Шатун и Степка, мы решили не разделятся. Остальных отправили первым рейсом.

– Лесник сбежал, жену бросил и ушел, – первым делом сказал Шатун.

– Давно? – поинтересовался я.

– Во время посадки второго, часовой отвлекся вот он и незаметно дал деру.

– Значит, минут пятнадцать назад.

– Два часа у нас есть, если группа не вернётся, придётся улетать без них, – нехотя сказал отец.

– Что происходит? – поинтересовался пилот, с интересом нас слушавший.

– Пленный сбежал. Ему до города часа три топать, примерно в два раза меньше, в такой‑то темени, обратно, – прикинул я.

– Будем ждать наших до предела, и надеяться, – подтвердил батя.

– А Степка где? То есть, рядовой Раевский?

– Жену лесника охраняет, – махнул куда‑то в сторону деревьев Шатун.

– Толку теперь от нее. Гнать на все четыре стороны, – поморщился я.

– Ночью? В лес? – теперь морщился батя.

– Она жена лесника. Вячеслав прав, для нее это дом родной. Не пропадет, – согласился со мной Шатун.

Отошедший батя, довольно быстро вернулся со Степкой. Шатун не ошибся, как только ей сказали, что она свободна, то женщина быстро затерялась среди деревьев.

Пока летчики с интересом изучали трофейную бронетехнику, подсвечивая фонариками, мы стояли у хвоста самолета и обсуждали наши дальнейшие планы.

– Если они не вернуться, значит, их угнали в противоположную сторону не дав прорваться сюда, – говорил Шатун, задумчиво покусывая сорванную травинку.

– Может тоже рекой вернуться, прорабатывали же этот вариант? – спросил я.

– Слышите? – встрепенулся Степка.

Мы прислушались, замерев. Вдали часто, как будто застучал дятел, заработал и умолк пулемёт.

– Недалеко, звук отражением от берега принесло. Километра три, не меньше. Если бы дальше, то не услышали, деревья звук гасят, – определил Шатун.

– Значит, их сюда гонят, – обрадованно спросил Степка.

– Ничего это не значит, – судя по голосу, Шатун поморщился: – Если бы гнали тут такая бы стрельба стояла. Это больше похоже на предупреждение. Не подходи, убью.

– По времени, туда как раз лесник должен был добраться, – прикинул я.

– Может и его… Ладно, если в течение часа они не вернутся, взлетаем, а то скоро рассветёт. Лейтенант? – окликнул штурмана Шатун.

Штурман как раз сидел на заднем борту бронетранспортёра, и через открытые двери, свесив ноги наружу, рассматривал нечто темное в руках. Когда он повернулся к нам, я понял что это футляр с чисткой оружия к пулемету.

– Я, товарищ подполковник? – откликнулся он.

Пилот был старшим лейтенантом, а продолжавший охранять нас борт‑стрелок, старшиной. Я успел представить экипажу своих спутников, так что звания они знали.

– Когда начало рассвета?

– В четыре часа, товарищ подполковник. Совсем рассветает, в четыре тридцать семь.

– Сейчас два часа семь минут. В полчетвертого вылетаем, это крайний срок. Саш, проверь еще раз, – попросил он отца.

Тот достал рацию, и попытался связаться с Командиром.

– Не достаёт, видимо далеко, – через пару минут бесполезных вызовов, ответил он, убирая рацию обратно в карман.

– Или зарядка кончилась, сколько берегли, уже должна была, – сказал я.

Потянулось тревожное ожидание. Летчики устроились в салоне самолета и откровенно дремали с шумовым эффектом. Борт‑стрелок, продолжал сторожить, воинственно поворачивая пулемет то в одну сторону, то в другую. Не спал, бдил.

– А если это лесника встретили, и сейчас сюда движутся немцы? – задумчиво поинтересовался я.

– Все может быть, – лениво пробормотал Шатун.

– При внезапном нападении шансов взлететь, у нас фактически не будет. На транспортнике брони нет, расстреляют к черту, – пробормотал я сонным голосом. Дремота напала не на меня одного, Степка еще минут десять назад ушёл к летчикам, пробормотав, что давно хотел посмотреть на самолет изнутри. Через минуту к общему храпу присоединился еще один.

Мы чутко прислушивались к тишине, изредка вставая и отходя от бронетранспортера, разминая ноги.

– Я пробегусь вокруг, что‑то меня совсем в сон бросает, – сказал я отцу. Он задумчиво стоял у пулемета внутри бронемашины, о чем‑то размышляя.

– Хорошо, только недалеко.

– Угу.

Пробежка по ночному лесу – это не по дневному. Шансов выколоть глаз повышаются в разы, поэтому я шел быстрым шагом, проверяя перед собой дорогу, руками. Я сделал полукруг по опушке, углубившись метров на двести, а где и на триста. Иногда замирая, я чутко прислушивался к ночному лесу. Ветер шумел, теребя верхушки деревьев, но слышимость была пристойная. Посторонний звук вплелся в ночную тишину минут через тридцать, резким диссонансом отмечая, что появились посторонние. И эти посторонние люди были явно военные. Слышался шум амуниции. Позвякивании, когда железо казалось железа.

Это могли быть и наши, но на всякий случай, отстегнув клапан на кобуре, я достал «маузер» и левой рукой взведя курок, чутко прислушался.

– Шайсе! – тихо воскликнул кто‑то, на него мгновенно зашикали. Вскинув пистолет, я дважды нажал на спуск, стреляя в источник шума.

Стрелял больше для своих, чтобы подготовились к взлету, чем попасть в кого‑то. Почти мгновенно развернувшись, я побежал обратно, взяв самую большую скорость, на какую мог рассчитывать.

Когда выбежал на луг, самолет, ревя моторам, уже стронулся с места, набирая скорость. Заметив, что я хромаю, дядька с отцом спрыгнули на землю и помогли попасть мне в салон самолета. Почти сразу взревев двигателями, он пошел на взлет.

– Ранили? – тревожно спросил отец, проверяя меня на предмет ранений.

– Нет, – отмахнулся я, вытирая кровавую юшку из‑под носа: – В дерева на бегу врезался. Дерево оказалось крепче.

Тут тряска прекратилась, и я понял, что мы оторвались от земли. Куда‑то короткими очередями бил борт‑стрелок.

Батя помог мне сесть на лавку у одного из иллюминаторов, и мы все вчетвером смотрели на оставшуюся позади ночную освещаемую вышедшей из‑за туч луной, землю.

Рев моторов не позволял нам общаться, поэтому привалившись к переборке, мы молчали, каждый по‑своему переживая за оставленных внизу друзей и родственников. Группы капитанов Вечернего и Рябова под командованием полковника, так и не вернулись. Где‑то там они пропали, и не смогли выйти к своим. Вспомнив Толика, я только вздохнул. Будем надеяться, что они смогут оторваться от погони и уйдут в безопасные места, не возвращаясь на старое место встречи, уверен, что немцы поставят там засаду.