Литургия Барбарисовой Живописи (СИ)

            Я подарила лепесткам тень и прохладу. Я накрыла их собственным телом. Я сгорела во имя нежности, и мне практически не было больно….

                                                           * * * * ** * * * * * * * * * * * * * *

Восторженные шепот одиночества наклонился над раковиной прошлогоднего безумства. Преданные пальцы ожидали симфоний, которые беглым «стока-то» разбудили бы заснувшую страсть. Реки остановили свой привычный и жизненно важный бег. Они не ринулись в спять, они просто перестали дышать.

            Брошенное и забытое даже стервятниками тело, лежало подле берега неподвижной реки, умирая от обезвоживания. Когда-то была изнывающая жажда – теперь не стало и ее. Тело бесхозно продолжало лежать, замедляя функции осеннего дерева. Без ласки и цветов, без животворящей любви, утратив даже возможность надеяться и ждать, засохшие ветви склонились в покорном приветствии смерти.

Солнце же никогда не сходило, ибо даже горизонт и небо отсутствовали там, в немеющей и беспомощной  долине  Утраченных грез..

И умерло б древо и не познало б любви, но вдруг! Восхитительная метель закружила миллиарды твердых упругих молодых снежинок. Торжество юности ворвалось в пространство на краю пропасти. Это не было жестокой метелью, это не было похоже на месть или войну – это был просто ликующий снег. Снег , который несомненно умрет, но оставить или прервать который, подвластно разве, что могущественной силе Господа Бога. Это снег, который благодаря естественному холоду, способен сохранить свою красоту даже прекратив свой полет. Он, возможно, будет просто лежать, но при этом не перестанет сиять. Он будет неподвижен и незыблем ночью, но он сохранит свой свет даже во мгле, ибо он способен видеть и отражать далекие звезды в вышине. Это снег живущий всей полнотой и радостью, благодаря неуловимости умирающего мгновения. В осознании неизбежной смерти – его сила и торжество!

            Укрытые гроздьями снега, ветки барбариса, впитали позаимствованную красоту холода. Насытившись юностью, ягоды барбарис налились алым соком, а белоснежные объятия юности, заново и по новому подчеркнули великолепие и шарм зрелого кустарника. Холод подарил барбарису последний эскиз красоты и очарования, согрев его насыщенными красками любви. Находясь у самой пасти пропасти, ягодам барбариса несказанно повезло, ведь возможность красиво и умиротворенно предстать перед смертью, недоступна практически никому. Однако холодные кристаллы бесполезно лежали вывернув наружу усеченные тела. Барбарис сиял огнем на тлеющем в разлуке снегу. Красные ягоды манили своим сладко-горьким ядом, однако сока в них было совсем не достаточно, чтоб утолить жажду практически омертвелых корней, а холодные кристаллы были неподвижны и сломаны. Снежные равнины казались недоступными в своем однозначном холоде и нереальны в ледяном сиянии синеющих вод.

- Я обязательно вспомню тебя. А если не вспомню имени, узнаю по движению нежности. – прозрачный шепот зашевелил снежное полотно. Солнце с присущей ненавистью сверкнуло огнем, и вся пробивающаяся из холода нежность воз горела присутствием знакомой и близкой ей любви. Снег начал гореть и растопил образовавшиеся глыбы льда. Вечность обрушилась мучительной влагой на таинственные черные ветки Старости. Она просочилась в нее всем своим естеством, впиталась и отравила ее, не оставляя без внимания ни единой морщины.

Пропасть отделявшая жизнь и смерть, развернулась бесконечным знаменем неизбежного пространства. Она стала еще более глубокой, четкой, очевидной, и она оказалась совсем близко с погибающим кустарником. И уже не было дрожи в корнях, и не было алых слез. Это была настолько яркая и явная безысходность, которая возникает в сознании один единственные раз. Даже мысль о неизбежности смерти, не настолько страшна, как само ее присутствие у самых губ погибающей жизни.

- Лучами рассвета, я сохраню память по тебе. Градом росы, я запечатлею каждый твой жест. Изгибами радуги, я напомню о твоем добром сердце. А лепестками звезд, я наполню безмолвие, во славу тебе. А ночной прохладой увенчаю запах твоей тишины. – серебристый, временами искристый голос, легким дуновением ветра коснулся содрогнувшейся шеи. Выступившая изморозь на печальных ветках, дрогнула и несмело кивнула хрустящей выжженной листвой. – Никто из погибающих не достоин одиночества. Букетами света, обязан быть приветствован каждый, шагнувший на тропу смерти! – хрусталики снежной Юности вспыхнули желтеющим огнем и молниеносным движением пламени, скинула Юность покрывало инея с разомлевших плеч старости. – Где начинается любовь – отступает смерть. Ни назад! Просто в сторону, пропуская нас в себя. Не стоит бояться ее. Теперь ты не одна, и ты не заметишь, когда ты умрешь. – Юность влагой утреннего тумана коснулась губ, уже зеленеющих надеждой листьев Старости и пространство вокруг изменилось отчетливо и навсегда…

удко повезло эскиз красоты и очарования, согрев его насыщенными красками любви и отражать далекие звезды в в  - Ты видишь, как танцуют обнаженные костры? Посмотри, как сильно они любят друг друга. Незачем скрывать изящной наготы. Зачем, если жар пламени, все равно уничтожит занавес тактичной осторожности, а пепел мирских предрассудков, лишь замарает собственную невинность.

-  Мне холодно.

- Разденься.

- Я замерзну.

- Никогда…

            Неподвижное эхо замерло в робком недоумении. Шершавая крона кустарника невольно улыбнулась и полу высохшими стеблями попыталась коснуться интригующего его эхо. Однако это было невозможным:   мелкая дрожь в плечах, спугнуло воздух и застенчивое эхо умчалось прочь, растворившись в оживающих в весне облаках.

            Когда-то очень давно, барбарисовый кустарник видел и помнил весну. Сейчас же нагибаясь над самой пропастью, Старость не верила в то, что ей еще предстоит повстречать и уж тем более пережить весну вновь, в полной ее красоте.

- Пусть это будет твой последний смех. Но он будет, и он будет твой. Пускай это будет твой последний плед осенних листьев, но он укроет и согреет тебя. И не важно, что ты умрешь зимой, главное, что ты успеешь ощутить поцелуй снега на собственных глазах. – Юное облако, за которым скрывалось упругое тело, обнаженными лучами подошло к иссохшему кустарнику. Непревзойденная Юность коснулась губ увядания и преобразило навсегда собою пространство внутри самой старости. Юность не смогла нейтрализовать пропасть, но силой любви она изменит суть и качество предстоящего. Ибо то, что пропасть неизбежна это остается фактом, но вот какой именно угодит в нее Старость, зависит от упругости Юности, обретая сокровенный опыт отдаст увяданию свою красоту.

            Траектория ветра, сопряженная с излучением вновь ворвавшегося солнца, изменила свое направление. Трансформация пространства немедленно преобразовывало и изменяла все вокруг, придавая окружающим вещам и предметам, совсем иной новый смысл. В начале, барбарисовый кустарник был удивлен и настороженно следил за не прошеными изменениями, однако после первых лиловых дождей, согласился и смиренно растворился в победившей его Юности. Больше, реальности не стало, она исчезла как таковая, так как изменился сам принцип взаимодействия вещей в природе. Сущность проявления объектов стал совершенно иной, и привычные законы зрения, слуха и осязания были изменены в корне своего предназначения.

            Юность вступила в свои права и Старость более не противилась ей. Они стали одним целым, в слиянии своем создав отдельный элемент субъективной реальности…

            На краю заката, Юность приветствовала Старость. Она целовала ее. Она отдавала ей свою молодость и с благодарностью принимала от нее опыт увядания. Она была обнажена и ей было стыдно перед собственной юностью. Ни морщин, ни складок ни единого шарма: только наглое, сплошное и дерзкое совершенство. Обнаженный бамбук, перед корой старого кустарника, был гибкий и стройный, манящий своей невинной зеленью. Он обвивал его сочными, хрупкими стеблями. Он изгибался над ним и целовал алмазами первозданной росы. Он заигрывал с ним и увлекал в бескрайние просторы нежности и укрывал его плечи прохладой таинственной ночи.