НИКОЛАЙ НЕГОДНИК(СИ)

- Коля, тебе кости укрепить?

- Не знаю.

- Ладно, пусть будет. Сейчас мы из тебя настоящую Мэри Сью сделаем!

- Эй, - забеспокоился я и принялся срывать с себя присоски. - Бабой быть не хочу.

- Это так образно говорится. Сядь на место!

- И все же…

- Да ладно, не бойся, все хорошо будет. Мы же из хранителей сюда разжалованы, плохого не посоветуем.

Действительно, процедуры прошли гладко, не отразившись на внешнем и, по некоторому размышлению, внутреннем облике. Успех закрепили легким обмытием. И еще раз. И еще. Неизвестно, сколько бы продолжались наши посиделки, если бы Израил случайно не взглянул на монитор стоящего на столе компа.

- Коля, а как у вас там хоронят, закапывают или кремируют?

- Кого как, а тебе зачем?

- Мне ни к чему, а вот тебя уже отпевать заканчивают. И певчие, кстати, фальшивят на верхних нотах.

- Вах, Изя, да? Не отвлекай человека, ему пора.

Мы крепко пожали друг другу руки, и я очутился в тесном гробу. Подушка какая-то колючая… А певчие да, и правда фальшивят."

Глава 7

Над городом плыл колокольный звон, торжественный и грустный одновременно. У церкви Перуна-пророка собрался народ, но внутрь почти никто не попал - не хватило места. Стоявшие в оцеплении воины сдерживали толпу, пытающуюся пробиться для прощания с князем, и сдержанно, подобающе моменту, переругивались с самыми настырными.

- Куды прешь, идолище толстомясое, мать твоя кобыла! - суровый, со шрамами на лице, десятник ткнул тупым концом копья в выпирающее брюхо славельского купца, приехавшего в составе посольства, но, по случаю малого чина, на отпевание не допущенного. - Сейчас закончится, и всех допустят.

- А можа пройду, а? - не отставал гость. - А я отблагодарю.

- Чем?

- Вот, - в руке просителя блеснула монета.

- Другое дело! - десятник посторонился, и купчина протиснулся между воинами. Серебряный крестовик незаметно поменял хозяина. - Добро пожаловать, ваше степенство!

Вслед за этими словами в купеческое ухо влетел кулак в тяжелой кольчужной рукавице. Гость коротко ойкнул и повалился носом в пыль.

- За что ты его так, дядя Фрол? - удивился кто-то из толпы. - Ить денежку-то взял.

- И чо? Теперь приказ выполнять не надобно, а? Да за такие слова…

Спрашивающий в испуге отшатнулся и спрятался за чужие спины, а десятника потянул за рукав один из подчиненных:

- Брось ты их, Фрол Твердятыч. Чего они в службе понимают?

- Действительно, - старый воин оглянулся и размашисто перекрестился на церковь. - Вот князь понимал, да. Но ничего, Макарушка, он нас милостью своей не оставит.

- Это как?

- Я слышал, будто митрополит его в святые произвести хочет.

- Да ну?

- От те и ну. Савва, ежели чего обещал, сделает.

- А разве можно?

- Чего бы нет-то?

- Ну как… - Макар понизил голос. - У грекосов монахи годами не моются, святости достигая. Постятся, опять же, а уж на баб и взглянуть боятся. А через то некоторые наложением рук людей исцеляют. Чесотку там али чирьи.

- Ну, ты и дурень - баней проще такое лечить.

- То баня, а то святость.

Тяжелый подзатыльник оборвал рассуждения, а перед носом нарисовался кулак.

- За что?

- Сейчас еще добавлю, тогда узнаешь. Неча совать свой нос туда, куда кобель хвост не совал. Твое ли дело?

- Да я же в хорошем смысле слова.

- А в любом. И не гневи Господа, Макар, а не то женишься на рябой и кривой. Ага, на обеих. И сопливые будут обе.

- Так ведь… Наш князь и выпить любил, и покушать. И прочее тоже.

- Вот! - десятник в подтверждение своих слов выставил указательный палец. - Не липнет к нему грех, понял? Князю, в отличие от твоих грекосов, некогда на всякую хрень отвлекаться.

Макар в задумчивости почесал за ухом.

- Как про живого говоришь, дядя Фрол.

- А то! Дело-то продолжается, город вот этот… Да и прочее. Жить, Макарушка, нужно так, чтобы и сам радовался, и людям на тебя смотреть было радостно. Вот ты, человек служивый, какую главную задачу свою видишь?

- Воевать, конечно.

- Опять дурак. Не воевать, а охранять. Мы же, кроме как мечом махать, и не умеем ничего. Если и умели, так разучились. И потому должны следить, дабы никакая сволочь нормальным людям не мешала. Понял?

- Нет. Причем здесь князь, купец с крестовиком и наша служба?

- А потому что дурак! И хватит пререкаться!

Тем временем позабытый всеми славельский купец пришел в себя, огляделся осторожно, и пополз к церкви, стараясь держаться в тени крестильни. Никто и не заметил, как расплылись черты лица и исказился силуэт, он мелко задрожал, взвился сизым дымом, и потихоньку втянулся в распахнутые настежь двери. Только высокий, с длинной гривой спутанных черных волос человек, по виду иноземец, встрепенулся в непонятной тревоге, положил руку на рукоять узкого меча и оглянулся по сторонам.

- Чего ты, Август, башкой крутишь? - полюбопытствовал молодой леший, так же стоящий на паперти и не решающийся войти внутрь. - Али напекло? Так в тенечек отойди.

Иноземец отрицательно покачал головой и криво улыбнулся. Бахрята был не так уж далек от истины - ночью оборотни чувствуют себя комфортнее. Хотя после крещения стало полегче, даже серебро не жгло руки, а только карман. Правда, это уже другая история, интересная только трактирщикам да развеселым вдовушкам.

Немецкий барон Август фон Эшевальд появился в Татинце чуть более года назад, но считался вполне своим, местным. Неизвестно какие прегрешения заставили его покинуть родной Зальцбург, но в здешнее буйное общество оборотень вписался без особых проблем. Поначалу, правда, чуть было не прибили, но, узнав истинную сущность, здраво рассудили, что ничего необычного в том нет. То есть необычно, конечно, но не больше, чем кикиморы, продающие клюкву на торгу, или водяной, подрабатывающий в свободное время паромщиком. Эка невидаль - оборотень.

Барон городу ущерба не наносил, по крайней мере, видимого, и был приписан к Дикой Дивизии полковника Лешакова на правах отдельного подразделения, с обязанностью регулировать поголовье волков в окрестных лесах. Служба его не тяготила, разве что после каждой исповеди и причастия долго болел. Злые языки поговаривали, что недуг приключался не от самого таинства, а от чрезмерного пития непосредственно перед ним. Боится, мол, фон Эшевальд в церковь ходить и страх вином прогоняет. Врут недоброжелатели, несомненно, врут! Скорее всего, распускали подобные слухи обделенные вниманием старые девы, которые наличествовали в Татинце в количестве пяти штук. И охота им поклеп возводить на честного оборотня!

Сегодня же Август был трезв, как подобает настоящему воину, а потому сразу почувствовал неясную тревогу. Подобное случалось уже лет тридцать назад, когда латинские фанатики взяли приступом родовой замок фон Эшевальдов. Тогда вот так же болела голова, и в ушах стоял неслышный обычным людям звон.

Он встряхнулся, решительно стиснул зубы и шагнул к раскрытым дверям. Тяжело… Еще шаг. Испарина выступила на лбу. Как обычно… И когда это войдет в привычку, ведь не первый раз заходит? Но когда протиснулся внутрь, расталкивая удивленно оглядывающихся славельских послов, сразу полегчало. Лики святых, написанные со значительными отклонениями от греческих канонов, приветливо улыбались со стен добро и понимающе. Только пронзаемый копьем дракон смотрел с неприязнью, будто говорил: - И ты, Брут?

Почти сразу же барона перехватил Хведор Лешаков.

- Август, ты куда?

Оборотень остановился и тихо прошептал полковнику в ухо:

- Федя, у нас гости.

Леший внимательно посмотрел на обеспокоенного фон Эшевальда:

- Чуешь чего?

- Да. Кажется, это кто-то из высших вампиров, баварский или карпатский. Точно не определю, он еще и сильный колдун.