Фельдегеря генералиссимуса (СИ)

— Она жива? — еще не веря сказанному, переспросил князь Андрей.

— Жива, жива, — скороговоркой проговорил старый князь, перелистывая какую-то конторскую книгу. — Ступай! — сказал недовольно, видя, что князь Андрей все еще никак не может отойти от потрясения.

— Так я… — не договорил фразу князь Андрей и порывисто направился к двери.

— Постой! — остановил его старый князь. Остановил вовремя. Несомненно, князь Андрей в горячке наговорил бы Бутурлину такое, что только двумя пистолетами потом отредактировать можно.

— Вот что… — начал наставительно говорить сыну князь Николай Андреевич, но тут в кабинет вошел его секретарь Христофор Карлович Бенкендорф. Разумеется, он не просто так вошел. Старый князь его вызвал, нажав случайно или в забывчивости на потайную кнопку, вделанную снизу в крышку стола. Раздосадованный его появлением князь замолчал, но прочь прогонять не стал, да это было и не возможно! А казалось бы — чего проще? Так прогнать или извиниться — сказать Христофору Карловичу, что ошибся и случайно, по забывчивости вызвал его к себе звонком в кабинет. Христофор Карлович не обиделся бы и удалился. Но это было не в правилах князя. Он приучил всех — и, главное, приучил себя, что он никогда не ошибается.

— Христофор Карлович, надо сделать внушение управляющему, — обратился он к своему секретарю, не переставая читать и делать пометки в конторской книге. — Он опять напутал в свой карман! Тех лошадей ему напомните.

— Гнать его надо! Что с ним, вором, церемониться? — решительно заявил Христофор Карлович.

— Ох уж ваша остзейская непреклонная честность! — захохотал старый князь. Христофор Карлович происходил из остзейских немцев. Его ясный ум не мог постичь, зачем воровать, если рано или поздно поймают?

— Непременно прогнать!

— Прогоню, а толку. Другой придет воровать. — Закончил старый князь просматривать конторскую книгу и раскатал по столу чертеж пушки. — Так что сделайте внушение!

— В последний раз сделаю, — простодушное сердце Христофора Карловича не могло постичь, как можно прощать вора за то лишь, что он вор? И тут его немецкое сердце и немецкий ум воссоединились вместе, и он сказал: — А уж потом под трибунал его, вора.

— Видишь, князь, — продолжил старый князь прерванный разговор с сыном (в руках он уже держал циркуль и вычерчивал им на чертеже окружности), — как у нас Христофор Карлович с ворами и обманщиками поступает. А ты с Бутурлина сатисфакции потребуешь. Не стоит он такой чести. — Старый князь оторвал свой взгляд от чертежа и посмотрел на князя Андрея. — Ступай! — вдруг вскрикнул он громко и сердито. — Ступай!

— Батюшка! — взревел в свою очередь князь Андрей, чем и поверг в неописуемый восторг старого князя. Неописуемый свой восторг он выразил в сдержанной улыбке в сторону Христофора Карловича:

— Смотрите-ка, — сказал он ему, — наконец-то голос у младенца прорезался.

— Батюшка, — уже спокойно повторил князь Андрей. — Только что вы говорили, что я под Бутурлиным хожу! — Не о чем таком старый князь ему, конечно, не говорил, но так оно на самом деле и было. Ходил — и, как говорится, вприсядку юный князь Ростов под Бутурлинскую скоморошью дудку, ох, и всласть наплясался! — Так я решительно заявляю, что это далеко не так! — Князь хотел сказать, что Бутурлин сам у него под надзором ходит, но не сказал, так как это была откровенная ложь. — Кстати, батюшка, — вдруг вспомнил он про голубой пакет, — вам послание от графа Ростопчина. — Просил меня лично передать его вам. — И протянул пакет.

Старый граф взял пакет, положил на стол и сказал:

— Завтра прочту.

— Нет, он просил непременно тотчас прочесть и тотчас дать ответ.

— Что за спешность такая? — удивился старый князь.

— А вы прочтите — и тотчас узнаете, что за спешность такая! — Князь Андрей, в сущности, все еще оставался ребенком! И это непреложно доказывало слово «тотчас», которое ему вдруг так понравилось, что он его принял за волшебное, и потому три раза его повторил, чтобы уж непременно и, разумеется, тотчас исполнилось то, что он загадал. А загадал он вот что.

Если старый князь, т. е. его отец, прочтет сейчас у него на глазах письмо Ростопчина — и тут же даст ответ на него, то он, князь Андрей, женится на Параше!

Верней было загадать, скажу откровенно, на что-нибудь другое. Например, на жару тропическую посредине нашей зимы лютой или на что-то такое, совсем уж невообразимое, которому даже и названия нет, потому что нет его, невообразимого, и никогда не будет на белом свете!

— Полно, князь. Нынче мне недосуг ни до писем ваших, ни до тайн ваших! — вскипел старый князь, а письмо в руки все же взял — письмо от Александра Васильевича Суворова, генералиссимуса нашего непобедимого (третий месяц оно лежало у него на столе нераспечатанным), — да и отложил решительно в сторону! Но или день у князя Николая Андреевича такой выдался, или князь Андрей так сильно пожирал его своими умоляющими глазами, что он отвлекся на одну секунду и случайно, по ошибке вскрыл голубой пакет — и стал читать письмо Ростопчина.

Письмо старый князь прочитал молниеносно, а было оно на трех листах написано убористым почерком графа Ростопчина. Доверить писцу написать письмо граф не решился, и не потому, что оно было секретным, нет, секретов там никаких не было, а потому, что письмо, если бы оно было написано писцом, старый князь читать бы не стал. О том, что оскорбился бы неимоверно, я и не говорю.

— Напиши ему, Христофор Карлович, — бросил старый князь прочитанное письмо на стол и продиктовал текст письма: — Пусть приезжают. — Проверил, так ли написал Христофор Карлович. Расписался. — Вечером отправим, — сказал князю Андрею. — Довольна твоя душа?

Душа юного князя ликовала! Знала бы она, кому смертный приговор подписал старый князь, подписавшись под вроде бы пустяшным и довольно странным письмом из двух слов «пусть приезжают»! Впрочем, что время торопить. Пусть детская душа его еще порадуется.

По солнечному паркету дворца сквозь воздушную анфиладу счастья — надежды — любви — летел князь Андрей — и часовые, истуканами стоявшие возле дверей, глазами, только одними глазами, хотя и это было уже вопиющим нарушением устава караульной службы, улыбались ему!

Глава пятнадцатая

– Бутурлин, голубчик! — со счастливой улыбкой на лице влетел в комнату к Бутурлину князь Андрей. — Что же, свинтус ты порядочный, батюшке моему наговорил? Ведь я тебя ненароком там, на плацу, мог бы убить!

— Помилуй, Андре, — развел руки в стороны Бутурлин. — Сам не понимаю, как со мною этакое чудо могло случиться? — Весь его растерянный вид был серьезным донельзя, и лишь глаза его одни смеялись: «Но, согласись, Андре, ловкую историю я на ходу для твоего батюшки про нашу Жаннет сочинил? И она, молодец, не растерялась. Точно мне подыграла. Ведь мы с ней заранее не сговаривались!»

— Да что за день удивительный такой? — вслух произнес князь Андрей свою мысль, пришедшую к нему в голову. — Только глазами со мной все и разговаривают! Сейчас — ты; только что — часовые, батюшка!

— И о чем же?

— О чем? — задумался князь Андрей. — О чем часовые, я тебе пока не скажу.

— Да мне и не надо говорить. Я сам знаю, о чем часовые с влюбленными разговаривают!

— Знаешь? — неподдельно удивился князь Андрей.

— Что же ты думаешь, я не влюблялся никогда?

— Да, конечно, извини. Ты и сейчас, наверное, в кого-нибудь влюблен! — и князь Андрей посмотрел на Бутурлина: — В кого? — Бутурлин помрачнел. — В Жаннет? — Бутурлин не ответил. — Да как же я раньше не догадался? — густо покраснел князь Андрей и быстро заговорил: — Милый, Бутурлин, голубчик, я готов!

— Готов? К чему готов?

— Стреляться готов с тобой!

— Стреляться? — удивился Бутурлин. — Из-за чего нам с тобой, Андре, стреляться?