Истребители. Трилогия

… Их восемь, нас двое – расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть.

Степа, держись, нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину

Мне цифры сейчас не важны,

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,

Надсадно завыли винты,

Им даже не надо крестов на могилу,

Сойдут и на крыльях кресты.

«Я первый, я первый, они под тобою»,

Я вышел им наперерез,

«Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою»,

В бою не бывает чудес.

Степан, ты горишь, уповай, человече,

Теперь на надежность строп.

Нет, поздно, и мне вышел «мессер» навстречу,

Прощай, я приму его в лоб.

Я знаю, другие сведут с ними счеты,

Но по облакам скользя,

Влетят наши души, как два самолета,

Ведь им друг без друга нельзя…

…Мы крылья и стрелы попросим у Бога,

Ведь нужен им ангел‑ас,

А если у них истребителей много,

Пусть пишут в хранители нас.

Хранить – это дело почетное тоже,

Удачу нести на крыле.

Таким, как при жизни мы были со Степой,

И в воздухе и на земле.

Таким, как при жизни мы были со Степой,

И в воздухе и на земле.

(В. Высоцкий).

Прижав пальцами, струны я пытался унять сильно бьющееся сердце. В эту песню я вложил душу что уж говорить.

– Как вы слышали, окончание было другим, но и пришла она мне не в спокойной обстановке. Менять ее я не стал. Несмотря на итог боя, задание было выполнено, причем непросто выполнено, но даже перевыполнено. Мы воспользовались этим налетом чтобы вызвать неразбериху в войсках противника и нанесли мощные бомбово‑штурмовые удары по крупному узлу железнодорожной станции и аэродрому. Потери немцев сейчас подсчитываются. Многие бойцы и командиры спрашивали, не верующий ли я? Скажу честно: нет. Я атеист в полном его понимании. Религия, возведенная на убийствах и казнях для меня неприемлема. Это я о Владимире Святославиче, о том который Красное‑Солнышко. Но людям это нужно, так что пусть будет.

Знаете, когда нам встретились разведчики, я уже думал что все, так и не выберусь из этих гор, однако парни молодцы, чуть не за шкирку вытащили нас. Причем самая большая проблема оказался я. Так что разведчики фактически несли меня на руках, у меня оказались слишком серьезные травмы и ранения для похода по горам. Я вообще им удивляюсь, безбашенные парни, все‑то у них ловко получалось. Именно им я хочу посветить свою следующую песню. Она тоже про разведчиков, то только не армейская, а батальонная, на данные момент ничего я просто не успел написать.

Парни, это для вас:

…А на войне как на войне

А нам труднее там вдвойне.

Когда взойдёт над сопками рассвет,

Мы не прощаемся ни с кем,

Чужие слезы нам зачем?

Уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег.

Мы не прощаемся ни с кем,

Чужие слезы нам зачем?

Уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег.

Батальонная разведка

Мы без дел скучаем редко,

Что ни день, то снова поиск, снова бой.

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой!

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой!

А если так случится вдруг

Тебя навек покинет друг,

Не осуждай его, война тому виной.

Тебе наш ротный старшина

Отдаст медали, ордена,

В разведке заработанные мной.

Тебе наш ротный старшина

Отдаст медали, ордена,

В разведке заработанные мной.

Батальонная разведка

Мы без дел скучаем редко,

Что ни день, то снова поиск, снова бой.

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой!

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой!

Когда закончится война,

Мы все наденем ордена,

Гурьбой усядемся за дружеским столом.

И вспомним тех, кто не дожил,

Кто не допел, не долюбил,

И чашу полную товарищам нальём.

И вспомним тех, кто не дожил,

Кто не допел, не долюбил,

И чашу полную товарищам нальём…

…Мы до свадьбы доживём ещё с тобой.

Ба‑ата‑альон‑ная разведка

Мы без дел скучаем редко,

Что ни день, то снова поиск, снова бой.

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой!

Ты, сестричка в медсанбате,

Не тревожься, Бога ради,

Мы до свадьбы доживём ещё с тобой.

(Морозов И.)

Песня была удивительно длинной, но я спел ее полностью. Что уж говорить она была одной из моих любимых, которую я знал назубок, даже те ее варианты, что были переделаны, но сейчас исполнил в авторском тексте.

Поморщившись, потер плечо, оно доставляло мне все больше и больше проблем. Двигалось так же, но болеть стало сильнее.

– На чем я закончил? А, как решил поговорить с пленным летчиком. И первый вопрос был таков. Почему они убивают женщин и детей. Мне часто приходилось это видеть, и я не раз поражался бесчеловечной жестокости немецких летчиков буквально уничтожавших с воздуха колонны беженцев и санитарные поезда. И знаете, что он мне ответил?..

– Да где? – ворох листов рассыпался по полу. Упав на колени комиссар Мерецков стал шустро ворошить их ища нужный.

– Точно тут был? – пыхтел рядом главный редактор, бегло изучая каждый листок, но пока им не попадался нужный.

– Да был. Тут все не то. Это бухгалтерия, а нужны были приказы, а в них конверта не было. Может я его в сейф убрал? – остановившись, задумался комиссар.

Бормочущее на средней громкости радиорепродуктор на стене, выдал новый перл Суворова.

– Твари! – отвлекшись от поисков высказался редактор прислушавшись к глухому голосу летчика который довольно подробно рассказывал про какой‑то план «Ост».

– Угу. Запись идет? – забеспокоился Мерецков, копаясь в сейфе.

– Конечно, был же приказ.

– Хорошо. Есть! Вот он, – замахал комиссар конвертом, в котором обычно перевозили приказы.

Редактор Симанович с облегчением вздохнул. Теперь им есть чем прикрыться от проверок из политуправления штаба фронта. Слишком уж за гранью шел эфир.

– Не знаю, кто его прислал, но человек, пославший этот приказ не мешать, товарищу Суворову, умен, причем очень, – задумчивым голосом пробормотал редактор, не отвлекаясь от прослушивания.

– Умный – это да… Тут личная подпись наркома товарища Берии, – ответил комиссар, от чего Симанович от неожиданности закашлялся.

Похлопав его по спине, Мерецков кивнул на репродуктор:

– Сейчас звонки начнутся, переводи все на меня, а пока иди в комнату записи контролируй там все. Я сейчас бойца пришлю, пусть охраняет. Это же такая бомба.

– Так не мы одни пишем…

Штаб 11‑й армии.

– Чушь какая‑то. «Ост», недочеловеки… – говорил командующий 3‑й Королевской Румынской армии генерал‑лейтенант Пётр Думитреску. Морщась, он слушал перевод немецкого офицера, стоявшего у большого радио разукрашенного вырезанными барельефами с Африканской охотой.

– Обычная пропаганда, – нервно вытирая платком блестящую лысину ответил генерал Ганс фон Зальмут.

– А вы что скажите герр командующий? – поинтересовался Думитреску.