Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.

Обсуждая насущные проблемы международного рабочего движения, мы вступили на закопченный заводской двор…Впрочем, слово «двор» здесь совершенно не годилось. Между огромными, вздымающимися под самые угрюмые снеговые тучи красно-кирпичными цехами пролегали не то что улицы, но настоящие шоссе и целые проспекты, над которыми тесно нависали изогнутые арки разноцветных трубопроводов, кабелей и целые покрытые шифером воздушные галереи, под которыми змеились уходящие вдаль железнодорожные рельсы и серел заметаемый снежком асфальт…

Рявкнув клаксоном, длинную колонну рычащих моторами, тяжело нагруженных, так что оси прогнулись, грузовиков обогнал сверкающий черным лаком лимузин, за занавешенным шелковой шторкой которого мелькнуло надменное лицо человека в полувоенной фуражке, из-под которой торчали оттопыренные петлястые уши.

— Зальцман поехал (Зальцман Исаак Моисеевич, большевистский лидер, С 1938 года — директор завода «Красный Путиловец». Прим. Переводчика) (Не точно. С 1934 года завод носит имя коммунистического лидера, главы Петрограда Кирова. Прим. Редактора), мой крестный отец …, — усмехнулся Вершинин.

— Как же он может быть крестным, коли он еврей и коммунист? — не поверил я.

— Да вот так…Как меня из онкологического отделения Гааза снова перевели в расстрельный корпус Крестов, однажды забрел ко мне на огонек товарищ Лацис. И, поскольку мне уже было все равно ничего никому не рассказать (с дыркою в башке не очень-то чужие секреты разгласишь!) — показал мне чертежи новой советской капонирной пушки, конструкции товарисЧа красного инженера Маханова. Мол, как Ваше просвещенное мнение? Н-ну, я и говорю: бронезащита шаровой установки кажется мне выше всяких похвал, а сама пушка — точно, редкостное дерьмо. Он удивился — как так? Да она только что прошла весь цикл испытаний, две тысячи снарядов отстреляла?! А я говорю: не надо две тысячи! Чтобы понять, что окорок тухлый, вовсе не нужно есть его целиком. Давайте, говорю, сделайте еще только три выстрела — два на самую большую дальность при возвышенном стволе, а потом еще один — с максимальным углом склонения… И посмотрите, что будет! Лацис усмехнулся. Говорит — если не будет ничего интересного, я тебя сам, сволочь белогвардейская, исполню!

Да, проходит день, другой…Никто не идет. Вдруг, заходят в мою кутузку незнакомые конвоиры, берут меня под белы руки — и как есть, босого, расхлестанного, сажают в роскошный лимузин и везут на Завод…Вот, представьте, в огромном кабинете под сияющей люстрой в сто свечей на кресле красного дерева сидит, как богдыхан, товарищ Зальцман, рядом с ним Лацис хитро улыбается, а на красном ковре стоит красный, как вареный рак, их этот самый красный инженеришка…

Вот меня Зальцман и спросил: Как я заранее все знал?! Они ведь, мне не поверив, последовательно три пушки в металлолом отправили … [28]

Что тут удивительного? — отвечаю. Ведь ваш гениальный конструктор один к одному передрал чертежи французской капонирной пушки системы «Шнейдер», образца 1902 года, которая как раз и имеет такой вот неустранимый конструкторский дефект. Мы это дело еще в Академии изучали, в виде примера, как не надо пушки проектировать! Ведь умные на чужих ошибках учатся…. А зачем он хотя бы у Круппа чертежи не скопировал? Ведь Крупп нам всю отечественную артиллерию ставил, пока царский дядя, великий князь, не увлекся французскими певичками…

Тут Зальцман мне и говорит: Согласны у нас в Опытном цеху консультировать? Как же не согласен, отвечаю! Да только боюсь, долго я не поконсультирую, зане приговорен к ВМСЗ (эвфемизм, означающий у красных смертную казнь. Прим. Переводчика).

Ну, весело говорит Лацис, мы это дело мигом поправим! И перевели меня в хорошую, уютную тюрьму… А несчастного интеллектуального воришку — на моё место. В расстрельную камеру. (Вот она, зверская сущность большевистского режима! У нас в стране за кражу интеллектуальной собственности виновный получил бы наказание максимум в виде исправительных работ или даже штрафа. Прим. Редактора) (Русский инженер был виноват не в краже чужой интеллектуальной собственности как таковой, а в краже скверной интеллектуальной собственности. В противном случае он получил бы не расстрел, а премию. Прим. Переводчика) Н-ну вот, и стал я на Заводе консультантом…

— И что, Вам и «вышку» отменили? — безмерно удивился я.

— Как не так. Отсрочили только. Вроде как, временная ремиссия, ха-ха…Да я помилования от красных и не принял бы! Считаю, что я был тогда, в восемнадцатом, прав. И делал всегда только то, что было должно.

— Но…

— Отчего я тогда не убегаю? Н-ну, во-первых, я Лацису честное слово дал! (Ха-ха-ха! Честное слово русского! Прим. Редактора) (У нас в Финляндском полку г-да офицеры бывало, стрелялись, коли не могли сдержать честного слова. Прим. Переводчика) А во-вторых, проезжая через Финляндию… Вы, коллега, когда на Карельском в последний раз были?

— Да перед Войной! Мы как раз летнюю сессию сдали, и всей группой завалились в Куоккалу, на дачу к одной курсистке-бестужевке…

— Вот! Значит, Вы бы богоспасаемую дачную местность нынче и не узнали бы… Я ведь не просто строевик, я же «момент»! (Выпускник Николаевской Академии. Меня туда не взяли из-за моей национальности! Проклятые русские шовинисты! Прим. Переводчика) (В русскую Императорскую Военную Академию принимали только лучших офицеров. Прим. Редактора). И прекрасно поэтому могу отличить страну, готовящуюся к обороне своих границ, от отлично оборудованного ПЛАЦДАРМА… А поскольку сами финны могут только исподтишка гадить, то ясно — это готовят агрессию либо англичане, либо французы, либо немцы…(Гнусная русская пропаганда. Прим. Переводчика и Редактора). Конечно, с НАШИМИ я воевать бы не стал — пусть меня красные хоть трижды расстреливают! А с иноземными супостатами, отчего нет? Хоть с англичанами, хоть с готтентотами… Н-ну, вот и наш Опытный…Добро пожаловать!

Я открыл дверь в высоких, похожих на деповские, воротах, в которые уходил рельсовый путь, переступил высокий порог… И в свете шипящих дуговых фонарей увидел ЕЁ… Она была поистине ПРЕКРАСНА…

11

Царь-пушка и Царь-колокол! Как много это говорит русскому сердцу!

Никому не придет в голову усомниться, что «кремлевский дробовик», Царь-Пушка, есть изумительное чудо из чудес, сработанное русскими мастерами колокольного дела. Её потрясающие размеры, удивительная четкость и красота декора, высокие технические данные вызывают всеобщее восхищение. Создание таких произведений искусства явилось закономерным итогом длительного развития бронзолитейного мастерства — старейшей отрасли русского ремесла.

Русские литейщики — пушечных и колокольных дел мастера — Андрей Чохов, Проня Федоров, Микита Проворотов, Дружина Романов, Богдан Молчанов, Игнат Максимов и многие другие, не только были хорошо знакомы с технической стороной дела, но и уделяли много внимания красоте своих изделий. Почти каждый орудийный ствол имел свои, только ему присущие характерные особенности — его могли, например, внешне выполнить в виде свитка, или украсить его изображениями трав и цветов. Скобы для перетаскивания орудия делали в виде рыб или играющих дельфинов. Многие орудия, получившие, как тогда было принято, имена собственные, мастер снабжал литыми украшениями на винграде (выступ на казенной части ствола, выполнялся в виде декоративной виноградной кисти или шара. Прим. Переводчика) или на торели (задняя стенка ствола орудия, изготовлявшаяся в виде круглого, плоского диска с фигурным профилем по краю. Прим. Переводчика). Литье отличалось тщательной проработкой всех деталей, выполнялось с большим художественным мастерством. Украшения многих орудий соответствовали их названиям. Например, знаменитая своей мощью чоховская стенобитная пищаль «Лев» была украшена свирепой мордой разъяренного царя зверей. (Взятая у русских с бою под Нарвой, ныне она хранится в шведском замке Гринсгольд. Прим. Редактора).