Техника игры в блинчики (СИ)

"Н-да, заварили товарищи революционеры кашу…"

Мысль не случайная и отнюдь не проходная, поскольку один вариант истории Матвееву был известен, и ничего хорошего левым он не принес. А что следовало ожидать от нынешнего поворота дел?

Разумеется, приход регулярных частей Красной Армии изменил соотношение сил, резко накренив чашу весов в пользу сторонников республики. Но это только начало, а что потом? Да, пожалуй, охота на троцкистов и прочих не выдрессированных левых начнётся здесь гораздо раньше, чем в известной Степану истории, и скорее всего — будет более кровавой и не такой завуалированной. Только в итоге что? Ранний раскол Народного фронта, противостояние внутри антифашистского лагеря быстро переходящее в вооружённую фазу: война всех против всех, отягощённая фактической иностранной интервенцией. А как ещё назвать высадку советских войск в портах севера страны? Интернациональной помощью?

"Не смешно".

Но и националисты ворон не считают. Олег твердо сказал, что ни немцы, ни итальянцы "своих" не сдадут.

Что же делать? Не в смысле Чернышевского, а в самом прямом смысле слова. Им, попаданцам хреновым — что делать? Вероятно, пока имело смысл продолжать "гнуть свою линию", то есть, затягивать, как можно дольше возню вокруг Испании, вовлекая в орбиту конфликта новые страны. Похоже, это как раз тот случай, — пусть и звучит парадоксально, — когда ужас без конца послужит интересам мира гораздо лучше, чем ужасный и скорый конец. Притом любой конец: тот или этот.

А в результате — если получится, разумеется — могла бы возникнуть патовая ситуация, выход из которой возможен только в случае начала большой европейской войны. И не важно, с чьей подачи это произойдёт. Виновника всё равно назначат победители.

"И значит, стоит постараться, чтобы в рядах победителей оказалась и наша "чудная" компания. Почему бы и нет?"

Тем временем, "суета" вокруг собора Святого Семейства вплотную приблизилась к развязке. Назревал, так сказать, катарсис и было в нем, следует отметить, нечто древнегреческое.

"Геростраты, мать их!"

Вот на небольшом свободном пятачке перед дверями храма начала расти гора книг, альбомов, бумаг, свёрнутых в рулоны чертежей. Вот из раскрывшейся папки вылетели на мостовую беззащитно-белые листы с какими-то рисунками, эскизами. Вот, пыхтя и надрываясь, трое мужчин тащат нечто странное, угловатое…

"Да это же макет! — с отвращением понял Степан. — Макет…"

Тщательно выполненная из дерева и картона модель будущего собора. Модель мечты в масштабе один к пятидесяти… или к семидесяти… но сейчас это было неважно.

Резкий хлопок вспыхнувшего горючего вырвал Степана из задумчивости, близкой к состоянию прострации. Сваленные в кучу бумаги и макеты весело пылали, пламя уже поднималось до уровня витражных окон собора, и стены его, объятые огнём, казались плотью от плоти всепожирающей стихии, — настолько линии фасада гармонично сочетались с прихотливыми изгибами языков пламени.

Разгорающийся пожар привёл в неистовство толпу на улице. Многоголосый гомон перешёл в торжествующий рёв победившего человеческий разум исполинского животного. Масса существ — в принадлежности их к людскому роду у Степана вдруг возникли серьезные сомнения — сплотилась и, начала превращаться в одно целое. Воплощение чего-то древнего и безжалостного. Из толпы — в монстра, вызывающего не просто безотчётный страх перед неуправляемой силой, но повергающего в ужас одним только допущением наличия у него подобия разума и воли. Злой воли, исковерканного разума…

"Так вот он какой — Зверь из Бездны… — откуда-то из глубины сознания Матвеева появилась мысль изрядно удивившая его самого. То ли Гринвуд вдруг "ожил", то ли память предков совершенно некстати проснулась. — Предвестник наступления царства Антихриста. Или сам Антихрист. Враждебный всему людскому в человеках. И власть ему будет дана на сорок два месяца… Впрочем, кто ж теперь знает! Тьфу ты! Чертовщина какая-то!" — Степан сплюнул на мостовую и помотал головой, будто таким образом можно было стряхнуть чужие мысли, пришедшие непрошенными.

"Какой Зверь, какой Апокалипсис? Что за причуды? У убеждённого агностика, попавшего в тело безбожника-сибарита?"

Матвеев продолжал удивляться неожиданному взбрыку сознания, выдавшему на-гора из закромов памяти четко сформированный образ с явной библейской подоплёкой. Похоже, всё от того, что революционное безумие сродни религиозному и весьма заразно.

"А разновидность такого помешательства, — "назидательным тоном", словно учитель перед классом, констатировал Степан, — густо замешанная на анархизме и агрессивном антиклерикализме, ещё и способствует регрессу личности, милостивые государи. Да-с, ускоряет его, и вот полюбуйтесь. Всего несколько месяцев, и извольте: вместо человеческого общества — толпа приматов. Точно как сейчас. Даже не прайд, и уж тем более не племя, а так… аморфная масса. Гигантская амёба, руководствующаяся примитивными рефлексами и простейшими потребностями. Смертельно опасная, в том числе и для себя… Вот так-то! А то звери всякие непотребные мерещатся, конец света…"

Бетон, впрочем, как и гранит с базальтом, практически не горят, в отличие от бумаги, картона и дерева. Выгоревший керосин оставил лишь длинные языки подпалин на стенах собора, придав незаконченному шедевру великого архитектора вид полуразрушенного людьми и войной здания.

"Руины дома Бога… Он здесь больше не живёт…"

Обуянное страстью к разрушению, многоголовое чудовище — толпа — прогнала его прочь. И так — практически везде, где у власти оказались анархисты. Теперь и священники, и просто правоверные католики предпочитают бежать в те области, где обосновались сторонники националистов — санхурхисты.

Анархисты, санхурхисты… — день открытых дверей в зоопарке размером с немаленькую европейскую страну. Теперь, когда генерал Франко Баамонде лишь один из многих вождей контрреволюционного мятежа, и ему не скоро грозит стать каудильо, в Испании, по-видимому, уже не будет франкистов. Изящный ход, обошедшийся лишь в стоимость нескольких телеграмм и пары часов телефонных переговоров. Посоветовать редакции родной газеты как можно скорее взять интервью у некоего опального испанского военачальника, живущего в Лиссабоне, и, по возможности, помочь ему с перелётом на родину на борту надёжного, как холландовское ружьё, "Быстрого Дракона". Если какой-то маркиз де Тена смог организовать подобное, то неужели британские джентльмены хуже испанских? И ведь чуть не опоздали, не ведая о переносе сроков начала мятежа…

В результате, генерал Хосе Санхурхо-и-Саканель, маркиз Рифский, благополучно пересёк 10 июля 1936 года границу Испанской республики и вступил в командование силами мятежников. Почти сразу после взлёта, в небе над Эшторилом у него внезапно закружилась голова и перед глазами возникла картина горящих среди сосен обломков маленького самолёта и мёртвого тела в парадном мундире командующего Гражданской гвардии. Лишь добрый глоток рома из походной фляжки помог избавиться от наваждения и странной, щемящей боли в груди.

Напряжённый шепот, внезапно возникший за спиной, заставил Степана вздрогнуть. Мужской голос говорил по-немецки: "Господь всеблагой, вразуми несчастных, ибо не ведают, что творят. Дай им хоть каплю разума, а нам — хоть толику терпения. Не оставь нас милостью своей, Господи!"

Хотелось обернуться, посмотреть в глаза человеку, не страшащемуся гнева толпы и возносящему молитву среди торжества агрессивного безбожия. Боясь спугнуть говорящего неосторожным жестом или резким движением, Матвеев выждал несколько мгновений и, кажется, опоздал. Теперь за его спиной звучал другой голос — громкий, полный самоуверенности на грани спеси. А может быть, и за гранью. Говорил соотечественник Гринвуда. Ну, или почти соотечественник, поскольку особенности его выговора были скорее характерны для человека, долгое время прожившего в колониях.