Успокой моё сердце (СИ)

Мальчик был взволнован и вопрошающе смотрел на меня и мои ноги, когда я вернулась. Он беспокоился и не хотел, чтобы мне было больно. Чашка опрокинулась случайно – у малыша просто дрогнула рука. Я ведь тоже не ожидала прихода Эдварда в тот момент. Может, я бы тоже не удержала её?..

Эдвард…

Похоже, теория о моем сумасшествии, выдвинутая ещё вчера, все же оправдана. Либо у меня чересчур живая фантазия и все, что отражалось на лице мужчины, мне привиделось, либо…

Стоп! Но он ведь действительно волновался! Он разговаривал со мной и помогал, когда это было необходимо! А в довершение всего сопроводил на собственных руках в спальню, на кровать! Ну не показатель ли это того, что наши отношения становятся более доверительными?

Если это так, у меня больше шансов узнать его.

Надеюсь, то, что я благодарна ему, он смог увидеть самостоятельно, без лишних объяснений…

Джерри вздыхает. Маленькие пальчики чуть сильнее сжимают мою ладонь, устроенную на простынях рядом.

Нежно улыбаюсь, глядя на расслабленное, спокойное личико мальчика.

В мои слова о том, что все в порядке, он поверил не сразу. Хмурился, заглядывал в глаза, искал правдивого ответа…

Мой ангел был готов пожалеть меня, если это было необходимо. И он пожалел. Грустно улыбаясь, Джером гладил мои волосы, преданно смотря в глаза.

Кажется, именно в эту секунду я полюбила его ещё сильнее, чем раньше, если это, конечно, возможно.

Сейчас он спит. Ему нужен сон, постельный режим и хорошее питание, чтобы как можно скорее пойти на поправку. Правда, ко всему этому ещё прибавляется ежедневное промывание ран, которые расчертили его спину на три равных части.

Сегодня этой процедуры ещё не было. И вряд ли будет.

Но завтра…

Завтра мне предстоит не менее сложный день, чем сегодняшний.

Это похоже на мазохизм. Я постоянно представляю себе, как Джерри будет больно, и прокручиваю этот момент в голове десятки раз. Его слезы, беззвучные просьбы, невозможность избежать необходимой процедуры…

И самое страшное во всем этом, что страдания, которые малыш будет испытывать, причинять ему будем мы с Эдвардом. Сознательно, в трезвом уме и здравой памяти. И плевать, что они из благих побуждений. От этого легче не становится…

Резко выдыхаю, освобождаясь от тревожных мыслей. Завтра будет завтра.

Сегодня – сегодня.

___________________________________

Жду ваших комментариев!

========== Глава 34 - От меня ==========

Всю следующую неделю меня не покидает чувство, что я сплю. Мне снится бредовый, полный болезненных подробностей сон. Он настолько живой, настолько красочный, что усомниться в нем кажется невозможным.

Но усомниться все же приходится. Хотя бы потому, что мои сновидения не пестрят подробностями, вроде тех, во сколько будет завтрак и когда придет Эдвард, чтобы помочь обработать Джерому раны. Получается, это все же не сон…

«Сегодня» ничем не отличается от «вчера». Пасмурно, серо, мрачно и холодно. Внутренне, конечно. Во внешней атмосфере детской настолько жарко, что хочется распахнуть все окна, снести все стены, лишь бы пустить внутрь немного свежего воздуха. К сожалению, в комнате моего ангела одно-единственное окно, да и то запаяно наглухо. Его можно только отодрать от стены, но никак не открыть. Нет.

Я просыпаюсь, инстинктивно нащупывая тельце Джерома - теплое, родное и маленькое, прижатое к моему правому боку. Малыш крепко спит, тихонько посапывая. Его руки обвились вокруг моей ладони.

Нежно улыбаюсь, осторожно, чтобы не разбудить, погладив светлые волосы свободной рукой.

Во всей сложившейся ситуации радует то, что на время болезни сына Эдвард снял запрет на наши совместные ночевки. Спальню мальчика я отныне покидаю только с полудня до четырех – это время он проводит с отцом. Ночи же в полном моем распоряжении. Каллен не появляется на расстоянии пушечного выстрела, что немного меня настораживает, если говорить откровенно.

С ним вообще последнее время происходит нечто странное. Например, обед Марлена приносит на двоих, но одна порция всегда остается нетронутой. Совсем.

Или то, что теперь вместо всегда гладковыбритых щек мой похититель допустил у себя на лице трехдневную щетину. И это уже не затрагивая тему о синеве под глазами и морщинах, число которых резко удвоилось.

Если бы дело касалось только переживаний за мальчика, я бы могла помочь. Я пыталась. Но на мои вопросы не поступает ни единого ответа. Эдвард не желает ничего обсуждать. Что же, если так, то я тоже. Хватает Джерома. Нам обоим.

Несмотря на то, что светловолосый ангел лишен способности говорить, понять его для меня труда не стоит. Достаточно заглянуть в глаза и прочитать, как в книжке, ответ на заданный вопрос. Делать это приходится часто. Зрительный контакт просто необходим, психологи не врут. Без него Джерри бы не почувствовал моего участия.

Эдвард избегает прямого взгляда и при нем малыш ведет себя сдержаннее. Наверное, так и лучше – для него. Но не для меня. Сразу после ухода отца мальчик начинает горько и безудержно плакать. Успокоить его – задача не из легких. Не всегда удается понять причину слез, не говоря уже о том, как их остановить…

Сейчас полдесятого. В десять, как и заведено, Марлена принесет завтрак.

Надо отдать должное мисс Браун за её старания. Кухарка пытается разнообразить пищу для малыша как можно больше. Омлеты, творожные запеканки, блинчики – это далеко не полный список. Чай из меню исчез. Его место заняли соки, кисели и компоты, подающиеся исключительно теплыми (после строгого выговора домоправительница за этим пристально следит, хотя она клятвенно клялась, что проверяла чай, когда принесла его малышу, в чем я, если честно, не минуты не сомневалась).

…Кстати о моих ожогах – они сходят на нет гораздо быстрее, чем я могла представить. Теперь не нужны даже повязки. Чудо-мазь Марлены проявила себя в действии.

После завтрака наступает самое тяжелое и нервозное время – промывание ран. Эдвард приходит к одиннадцати и вместе с ним – Марлена. На подносе у женщины свежие бинты и спирт в зеленой пластиковой баночке. Джером, при виде этого арсенала для пыток, сжимается и пробует уговорить меня отменить болезненную процедуру.

Невероятно сложно, глядя прямо в молящие детские глаза, принять поднос и тем самым дать свое согласие снова сделать ему больно.

Немного утешает то, что я не одна. Эдварду не легче. Каждый раз он появляется на пороге детской с хмурым выражением лица, которое не освещают все те лживые улыбки, что он пробует на него нацепить. Джером наоборот расстраивается больше, наблюдая за всеми попытками папы скрыть истинные эмоции. Он видит его насквозь. Он чувствует его. Это взаимно.

В первый раз было сложно придумать, как облегчить Джерри боль. Хоть каплю успокоить. Его слезы сводили с ума и меня, и мужчину. При всем желании спрятать их это у него не выходило.

Я касалась повреждений краешком ватки, чего хватало, чтобы расстроить малыша, но было явно мало, чтобы «запенились» раны. При таком подходе можно было часами терзать ребенка.

Это и сподвигло на поиск более совершенного решения.

И оно было найдено, несмотря на мои сомнения в начале.

Теперь Эдвард не держал Джерома, а обнимал его. Крепко, как и полагается, но в тоже время с нежностью, которую мог у себя выкроить.

Я же, склонившись над детской израненной спиной, опрокидывала зеленую банку вниз, точно на красные отметины. Они не заставляли себя ждать, буквально взрываясь белой пеной. Малыш, конечно, рыдал громче, но так все хотя бы быстрее заканчивалось. И остатки нервных клеток удавалось сохранить до завтра…

Качаю головой из стороны в сторону, прогоняя ненужные мысли. Процедуру, именуемую «обработкой» я выучила не хуже любой медсестры. Хоть сейчас могу идти в клинику и заниматься больными.

Я вздыхаю, наклоняясь к Джерому и легонько чмокая его в макушку. Мой малыш должен знать, что я рядом. Всегда. Чтобы не случилось.