Успокой моё сердце (СИ)

Сомневаюсь, что тоже бы решилась. Кажется, если как-то не так повернуться, мальчик разобьется на тысячу осколков. Никогда ещё он не выглядел таким хрупким, как сейчас.

Просьбы белокурое создание не трогают. Игнорируя предлагаемый чай (а это, судя по всему, именно он), мальчик жмурится сильнее.

За моей спиной хлопает дверь.

Домоправительница вздрагивает, едва удерживая в руках чашку.

Увидев меня, женщина облегченно вздыхает.

- Изабелла! – восклицает она, оставляя свою ношу на подносе и направляясь ко мне.

На деревянных ногах двигаюсь ей на встречу. Глаза не отпускают Джерома, сжавшегося настолько, насколько позволяет израненная спина.

- Доброе утро, Марлена, - здороваюсь я, когда домоправительница оказывается совсем рядом. Она выше меня на полголовы, но смотрит почему-то снизу вверх.

- Изабелла, я очень рада, что вы пришли, - женщина оглядывается на мальчика и прикусывает губу.

- Давно он проснулся? – с беспокойством спрашиваю я, с трудом собираясь с мыслями. Очень трудно контролировать себя. Малыш здесь, он в относительном порядке, в полной безопасности… но испуган. Испуган моим присутствием с легкой руки своего отца. Что делать? Как вернуть доверие, показать, что не опасна?..

Задач множество и все сверхсложные. Эдвард держит мои мозги в тонусе, не позволяя расслабляться.

- С полчаса назад, - женщина нервно смотрит на закрытую дверь, - я пыталась покормить его или напоить, но ничего не выходит.

Ещё бы. Джерому, как и мне, сейчас не до еды. Хотя стоило бы. Мы в последний раз вместе ужинали два дня тому назад.

- Я попробую? – не отдаю себе отчета, что говорю. Хочу попросту подойти к ребенку и попытаться. Попытаться… все вернуть.

- Хорошо, - женщина уступает мне дорогу, - чай и еда на подносе. Я буду за дверью, в любой момент можете позвать.

Даже не удосуживаюсь поблагодарить Марлену. Из головы вылетает все, за исключением мальчика перед глазами. Единственного ценного для меня существа в этом мире. Единственного ребенка в мире, которого я полюбила.

Дверь хлопает во второй раз.

Теперь мы одни.

- Джером? – зову я, преодолевая, шаг за шагом, разделяющие нас метры.

Малыш ничего не отвечает, но зато открывает глаза.

Малахиты, светящиеся непонятным сиянием, предстают на обозрение. Опухшие и красные от невыплаканных слез и невысказанных мыслей. Именно такими надо изображать детей-сирот, для которых собирают деньги. Я бы пожертвовала все, что у меня было, для такого ребенка.

И я сделаю это для Джерри, если понадобится.

- Мой маленький, ты дома, - не могу совладать с лицом. На нем наверняка просматривается бессилие и страх быть отвергнутой, несмотря на натянутую улыбку. – Ты дома, со мной и с папой. Все страшное закончилось.

Несдержанный, вырвавшийся наружу всхлип становится самым громким звуком в комнате.

Джером напрягается. Всеми силами старается не заплакать, хотя нижняя губа уже выпячивается вперед, а брови сходятся на переносице.

Невероятно жалкое зрелище.

- Я соскучилась! - слова произносятся сами собой. Скатываюсь до откровения, сама того не замечая.

В «драгоценных камушках» проскальзывает удивление. Чуть-чуть, совсем каплю, но уловить его успеваю.

Получается, мнение моего ангела ещё окончательно не закрепилось. У меня есть шанс исправить ситуацию. Это вдохновляет.

Придавая улыбке всю нежность, которую испытываю к этому маленькому человеку, всю ласку, которую готова подарить ему, подхожу к самой кровати.

Джером храбрится и смотрит мне прямо в глаза. Догадываюсь, какого труда ему это стоит, глядя, как подрагивает детское тельце.

Я приседаю у изголовья, тем самым оказываясь максимально близко к ребенку.

- Мое солнышко… - шепчу и поднимаю руку, чтобы погладить малыша.

В тот же момент одинокая слезинка скатывается вниз по пухлой щечке, оставляя после себя крохотное пятнышко на подушке.

Джером всхлипывает. Теперь уже без сдерживания.

- Я с тобой, - уверяю, убирая с его лба светлые волосы. - Я всегда была и буду с тобой, Джерри. Не бойся. Пожалуйста, не бойся меня.

То ли на мальчика так действует моя просьба, то ли ему просто не хватало прикосновений, но оковы, сооруженные им внутри себя, разлетаются на части. Поток слез, хлынувший из маленьких малахитов, сначала пугает меня, но удается быстро взять себя в руки.

Наклоняюсь к малышу, приникая к нему и лаская каждый доступный участок тела.

Ладошки, отрываясь от одеял, оказываются у меня на шее. Держат некрепко, едва ощутимо, но я догадываюсь, какую силу мой мальчик хочет вложить в эти объятья.

Прячась у меня на груди, он горько плачет, разрезая тишину комнаты громкими всхлипами.

Не нужны банальные слова, чтобы понять, что ему больно. И не только физически, но и морально.

Весь пережитый ужас от случившегося, боль, поселившаяся внутри и невозможность получить должного успокоения выплескивается с этими слезами. Без них ему не полегчает. Они необходимы.

- Все хорошо, милый, - бормочу, целуя его шею и наполняя легкие самым лучшим на свете запахом. Ни один парфюм, ни один цветок не затмит его. Я готова отдать что угодно, лишь бы ощущать его каждый день. – Поплачь. Поплачь и все пройдет. Пройдет…

Джером изгибается, обхватывая меня сильнее. Слезы текут быстрее, давая понять, в чем дело.

Он хочет на руки. Ко мне.

Выверяя каждое движение, дабы не сделать малышу ещё больнее, с величайшей осторожностью просовываю руки под его бедра и шею, поднимая со снежных покрывал.

Мальчик прижимается ко мне так, будто хочет раствориться внутри. Его пальчики впиваются в мою кофту, лицо вжимается в грудь.

Я молчу, но при этом ни на миг не перестаю гладить его. Все, что вижу и чувствую под пальцами.

Уверения не помогут. Сейчас.

Джером видел слишком много того, что не должен был. Слышал, знал, чувствовал то, чего не ощущают миллионы взрослых людей.

Маленький ангел, сполна заплативший за чужие грехи и не получивший должного утешения.

Я дам ему это, если не смог никто другой.

Я помогу.

Я утешу.

Я защищу.

От всего. Ото всех.

Тягучие секунды рыданий превращаются в минуты. Мне неизвестно, сколько их проходит с того момента, как я пришла сюда, но видимо, много.

Джерри постепенно успокаивается. Затихает.

Рыдания переходят в категорию угасающих судорожных всхлипов. Ладони, сжимающие мою одежду, расслабляются. Объятья теряют свою силу.

Кажется, теперь можно подключать и слова, ранее не имевшие никакого значения.

- Милый, - чмокаю малыша в макушку, немного ощутимее лаская его плечи, - любимый мой мальчик.

Джером резко вздергивает голову. Замирает.

Лишь проиграв свои слова в голове ещё раз, вижу, что приковало его внимание.

Улыбаюсь, глядя прямо в калленовские глаза. Не хочу, чтобы он подумал, будто я сказала это случайно.

Самое время признаться.

Самое время произнести давно заготовленные, важные слова.

Я немного волнуюсь, как мальчик воспримет их, но показывать это не стоит.

Надеюсь…

Просто надеюсь.

- Я люблю тебя, - говорю, разрушая все его малейшие сомнения, если они и были.

Ещё мгновенье Джером смотрит на меня, ища подтверждение во взгляде. Ответно гляжу на него, забираясь внутрь, в самую глубину маленьких малахитов. Мимо меня снуют сомнения, вкрапления удивления, но самое главное – восторг. Самый настоящий, ни на секунду не вымышленный.

Внезапно малыш опускает глаза вниз и заворожено глядит на свои колени. Секунда и мальчик уже хватает мою ладонь, устроенную на них и крепко прижимает к груди.

Изумленно наблюдаю за тем, как малыш сжимается в комочек вокруг руки, стараясь коснуться её всем телом. Он… показывает…

Теплота, затопившая меня ещё в момент признания, достигает немыслимых пределов. Такого количества хватит, чтобы век обогревать всю землю.

Оно взаимно! Мое признание взаимно! Со стороны Джерри, похоже, даже больше!