Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

- Он тебя утомил?

- Что?

- Ты выглядишь уставшим.

- Нет, это скорее из-за травмы, - Одинсон легко похлопал себя по плечу. – Локи меня мало удивляет.

- Шрамы действительно останутся, - с сожалением отметила Наоми. – Молод ты еще для подобных вещей.

- Ваш сын уже загорелся идеей, чем мне эти шрамы забить. Я имею ввиду татуировку.

- О, я не в восторге от подобных идей, но коли другого выхода нет, то пусть будет так.

- Для себя он сделал довольно неплохой выбор, так что я ему верю.

- Знаешь, у меня возраст уже не тот, да и я прекрасно знаю, что однажды и мой сын может не пережить очередной «выход в свет», - Наоми улыбнулась той самой «материнской» улыбкой и положила руку на ладонь Тора. – Но теперь я спокойна. Вы еще очень мало вместе, пережили всего пару ссор, но, думаю, все будет отлично. Ты только не обижай его, хорошо? Знаю, у тебя есть брат, так что ты в курсе каково это - заботиться о ком-то, а я слишком опекала Локи, и вот что из этого вышло. Но я не могла иначе. Даже если он не будет показывать вида, ты лучше спроси, по его реакции будет понятно беспокоит его что-то или нет.

- Вы так говорите, словно он фарфоровый.

- Все мы внутри фарфоровые, особенно рядом с теми, кто нам дорог. Кто угодно может сказать Локи, что он недостоин или плох в чем-то, но поверит он лишь паре людей, и ты один из них. Чем ближе человек, тем проще ему будет сделать тебе больно. Поверь, я переживала его первую любовь больше, чем он сам.

- Тут эта «первая любовь» недавно от меня в «бубен» неплохо получила.

- Знаю, - женщина тихо засмеялась и потерла уставшие глаза. – Только по секрету – Локи потом мне еще дня три хвастался. Это ты видишь в нем начальника, человека, который хочет показаться сильным, а для меня он всегда останется маленьким наивным ребенком, который любит задавать вопросы. Наверное, мне стоит дать тебе последний и самый важный совет.

- Да?

- Говори с ним. Говори, как можно больше. Да, дела важны, но Локи слеп, зато он прекрасно умеет слушать и слышать. Когда человек молчит, он не видит его.

- Не видит? – складывая недавние обвинения Лафейсона и слова Наоми воедино, Тор начал понимать, в чем был его промах.

- Именно. Он чувствует людей по речи, по интонации, по тембру голоса. Ты довольно молчалив, так что ему с этим сложно. Он пытается читать по лицу, по мимике, но обычно Локи делает неправильные и поспешные выводы.

- Хорошо. Я Вас понял. Не знаю, как у меня это выйдет, но я попытаюсь.

- Я верю, что у тебя все получится. И еще – прекрати разговаривать так, словно ты до сих пор не отошёл от армии. Локи точно этого не понимает.

- Хм… Мог бы и сказать.

- Ты думаешь, он сам об этом знает?

- А разве нет?

- Эх, дети, чувствую вы еще столько дров наломаете.

- Без «дров» в нашем деле никуда.

- О, Тор, ты даже не представляешь, насколько я с тобой согласна.

========== S04E02 Thor: The Dark World ==========

Ненавижу дилеммы. Это самое страшное, что только может случиться в человеческой жизни. Метания из угла в угол никогда не приводили ни к чему хорошему. А еще я ненавижу чувство стыда. Это не вина, не груз ответственности, это хуже. Одному Богу известно, насколько часто я испытывал это отвратительнее ощущение – сначала дилемма, после принимаешь неправильное решение, а потом стыд. Хотя нет, не так. Решение принимается верное, да только потом мнение в корне меняется, и вот ты уже сидишь у разбитого корыта, и та цель, которая преследовалась в самом начале, уже не кажется столь привлекательной.

Я ненавидел Локи. Ненавидел всей своей душой, я хотел отомстить, сделать так, чтобы этот человек, который думает, что он в состоянии вершить судьбы, почувствовал на себе, каково это было находиться на моем месте. Спас он меня… Конечно! Боже. Лафейсон, я должен был погибнуть вместе со своей командой. Уйти вместе с ними на тот свет и совершенно не важно, поприветствовала ли бы меня толпа девственниц или котел. Если бы хоть кто-нибудь знал, что мне пришлось пережить после убийства Миллера. Да, сперва был суд, после была радость спасения, а потом депрессия. Затяжная и невыносимая депрессия, когда каждый день тянется невероятно долго, когда невозможно уснуть. Когда не хочется ничего. Больше нет целей, желаний, снов. Ничего. Пустота. Тогда я потерял всех своих друзей, и с тех самых пор у меня больше не было близких людей. Родители, братья и сестры, жены и дети моих сотоварищей смотрели на меня с жалостью, с некой скорбью. Уж лучше бы в их взгляде был гнев и обвинения, а не это разрывающее чувство, которое делало мое состояние только хуже.

Мать с братом звали меня домой, но я не мог появиться в таком состоянии. Только не на глазах у Бальда. По тем временам он был слишком мал для подобных вещей. Как бы я объяснил ребенку, почему я больше не хочу его веселить, почему я больше не могу посидеть и порисовать с ним, почему я больше не могу рассказать ему очередную веселую историю или почему не могу взять с собой к старшим ребятам. Моя семья, кроме отца, не должны были знать о том, что я натворил, так что я остался в своей квартирке, которую мне любезно выделила армия.

Я точно не помню, сколько именно прошло времени, сколько дней, часов, минут, прежде, чем я решился. У меня, наконец, появилась цель. Моя последняя и самая легкая цель, путь к которой я обдумывал с неким садистским удовольствием. Женщина-психолог, имени не помню, которая навещала меня, говорила, что я иду на поправку, но еще понадобится очень много времени, прежде чем депрессия меня отпустит, я в ответ лишь улыбался и говорил, что все будет в порядке, что меня к этому готовили, так что справлюсь. Бред и вздор! После такого люди больше никогда не возвращаются к нормальной жизни. Более того. Подобного понятия для меня больше не существовало.

Сонливость, потеря сознания и остановка дыхания в последующем меня не пугали. Так что мой выбор пал на неплохую дозу алкоголя и морфия. Морфий, как оказалось, довольно сложно найти, так что недолго думая я заменил его на героин. Признаться, по-первости даже было весело – ощущения совершенно новые, не похожие ни на что другое. Это нельзя сравнить с чем-либо, чтобы стало понятно, но потом я все же отключился. Следующее, что я помню, как лежу на больничной койке и меня выворачивает наизнанку чуть ли не в прямом смысле. Меня спасли. Снова. В госпитале меня продержали около двух недель, пока состояние не стало стабильным.

Дальше была наблюдательная палата. Кто не попадал в психиатрические больницы, тот понятия не имеет, каково это быть ее пациентом. В «Нормане» я пролежал около трех месяцев. Знаете, что будет с вами, если вы решите свести счеты с жизнью, но не получится и об этом кто-то узнает? Вас положат в комнату размером в десять квадратных метров, где на окнах будут решетки и никакой мебели, кроме кровати. Меня постоянно зачем-то привязывали, хотя я не выказывал совершенно никакой агрессии, более того – я даже забыл, что такое, когда испытываешь хоть что-то. Постоянные и долгие монологи психиатров утомляли, но помогали уснуть, антидепрессанты и прочая химия, что выдавали мне медсестры, на вкус были противней некуда и пользы никакой не приносили. Таким образом прошло около месяца безуспешного лечения, и мой отец решил, что он за зря выписывает баснословные чеки, следовательно произошло то, чего я ожидал – меня перевели в психиатрическую лечебницу для военных.

Видели фильмы ужасов про дурдомы? Так вот я лежал в одном из них. Теперь не было уединенной палаты с постоянным присмотром персонала, вместо этого появилась общая и здоровая комната, где находилось более 25 человек совершенно разных возрастов и с совершенно отличной и неподходящей друг другу травмой. Единственный, кого я очень хорошо помню, был Отис, во всяком случае он сам так себя называл, а еще… Еще он постоянно рыдал по ночам во сне. Причем не просто рыдал, а выл. На мои просьбы хоть что-то с этим сделать ответили полным игнором, а потом через пару недель в отместку за неуважительное поведение поставили «точный» диагноз, именующийся резистентной депрессией, словно я проторчал в больнице уже несколько лет и окончательно привык к препаратам. Знаете, чем лечат подобный вид расстройств? Один из самых неприятных и болезненных способов является электроконвульсивная терапия. Да, я не понаслышке знаком с током, так как его довольно долго и часто пропускали через мой мозг. Разряды в одну-две секунды приносили невероятнейшую боль, но я начал забывать. Жаль одно – забывал я не только то, что не хотел помнить.