Камаэль (СИ)

- Отвечай! - прошипел Виктор, подойдя ко мне вплотную и с силой укусив за сосок. В какой-то момент мне даже показалось, что, если бы его зубы были острее, он бы обязательно откусил этот никчёмный и ненужный кусочек мяса. Но, видимо, до такого он не додумался, а потому оставил его просто болеть, хотя, не могу поспорить - эта боль была более чем приятной.

Некоторый стыд окрасил мои уши, заставляя боль в голове на миг утихнуть, а затем вспыхнуть с новой силой. Вот уж чего я от себя точно не ожидал - в тот миг, когда от меня все отвернулись и помощи ждать не от куда, когда родной брат и самое важное на свете существо в одном лице пытает меня и причиняет адскую боль не только предательством, но и “пыткой”, я, тот, кто должен стать Королём Светлых, думаю о сексе и о том, какие нежные у него всё-таки губы. Эта несуразность, некоторая даже оплошность меня немного развеселила и болящие, потрескавшиеся губы изогнулись в улыбке, отчего тонкая корочка лопнула, выступила кровь, но это меня мало волновало. Торс мой готов был покрыться синяками, кое где кожа была покрыта тонкими царапинами, но я понимал, что через полчаса-час кожа моя приобретёт нежно-синий оттенок, а дышать я буду через раз, борясь с болью в лёгких. Я не отвечал на вопрос брата, упиваясь его недоумением на лице. Там так и сиял вопрос: “какого чёрта ты улыбаешься, мразь?!” Чуть ухмыльнувшись, я поглядел в его полные непонимания и бешенства глаза, затем не сдержавшись и хрипло засмеявшись, заклекотав. Смех этот - булькающий, каркающий, испугал даже меня, не то что бы брата. Он напоминал карканье ворона или какой-то другой птицы, такой же умной и подлой. Страх - вот, что заставило меня так смеяться в те мгновения, вот, отчего так бешено в те долгие мгновения билось сердце, вот, отчего я готов был разреветься и умолять брата перестать меня мучить. Я боялся, что не выдержу всех его ударов, сломаюсь под гневом и ненавистью, что читались в его взгляде.

- Не смей сдаваться, - прошелестел Павший, и я уцепился за его силу, за его отпечаток, след, стараясь вытерпеть ещё один сильный удар, которые теперь градом, один за другим, сыпались на мои ноги.

Слёзы скопились в глазах от боли, хотелось кричать, но из груди рвались только хрипы. Тонкие нити сил оплетали мои руки и залечивали, почти неощутимые и бестелесные. Боль в руках медленно сходила на нет, но этих нитей было недостаточно для того, чтобы залечить мои рёбра и ноги, они меркли и гасли, не желая выдавать своей природы, своего хозяина. Тошнота поднималась всё выше кислым, колючим комком, ворочалась внутри меня морским ежом и заставляла стискивать зубы и сжимать губы лишь более яростно, лишь более остервенело. Но что я мог поделать, лишь просто напросто раскачиваясь на цепях под хлёсткими, но уверенными ударами Виктора? “Павший, - пронеслось в моей голове, как только наступило затишье, и я смог без сил повиснуть в цепях, чувствуя, как от боли колотит дрожь. Не мурашки - а крупная, видимая невооружённым глазом дрожь, которая холодит всё внутри и мучает, истязает. - Вот, что интересует всех Тёмных - Павший. И как его подчинить, как надеть на него ошейник и заставить выполнять их приказы. С такой мощной силой они могут уничтожить не только Светлых, но ещё и другие миры, подчиняя их себе. В конце концов, он умеет переходить из одного мира в другой и, если бы они научились этому, превратились бы в жуткие, безумные машины для убийств. Впрочем, нет. Это было бы хуже. Они бы убивали с хладнокровной расчётливостью и жестокостью, для удовольствия и ради войны. Дурак… ты дурак, Льюис. Следовало бы… а что, собственно? Все они пытались сделать одно и то же - перетащить одеяло на себя и взять надо мной верх, тем или иным путём - ведь для них не важно, как именно они будут меня ломать. Как он сейчас - физически, или как некоторое время назад - ментально. Много увидел, но ничему не научился”. Я прикусил губу и приоткрыл глаза, стараясь понять, почему Виктор вдруг остановился и перестал меня пытать, почему он вдруг решил, что с меня хватит?

Вампир стоял возле приоткрытой двери и молча кому-то кивал. Я слышал тихий, едва слышный шёпот, но слов разобрать не мог. Точно ветер шелестел листьями, а не человек говорил. Виктор выглядел тихим и словно бы слегка пришибленным, затем чуть отступил в сторону, и я успел разглядеть сквозь пелену и тьму колыхнувшийся подол чёрного плаща. В комнату скользнул обращённый эльф, низко опустив голову. Вампир проводил его бешеным взглядом, но, судя по тому, как вздрогнул следом - человек за дверью его одёрнул. Блондин принялся сноровисто промывать ссадины и смазывать синяки, но не смотря на меня, всякий раз судорожно и быстро уводя взгляд, если я его вдруг улавливал. Наверное, глаза эти, теперь полные страха и боли, раньше были яркими, полными жизни и интереса, почти как у маленьких детей. И я помнил, как выглядело это несчастное создание, когда я увидел его впервые - надменный, нервный, немного вспыльчивый, но мы никогда не знаем, сколько человеку - и не только человеку - нужно натянуть на лицо масок, чтобы он смог жить и существовать. И вот, видимо, что-то сломило юношу и сорвало с его лица последнюю маску. Он словно бы сжимался под моим взглядом и взглядом Виктора, становился более блеклым, незаметным. Его было жаль. Пожалуй, в моём положении глупо жалеть того, кто помогает моему мучителю, но я не мог спокойно глядеть на него, словно бы внутри меня появилось что-то, что давало чувствовать состояние других существ вокруг. Но чувствовать ко своей боли ещё и чужую было слишком, чересчур для меня в те моменты, когда оболочка вместе с душой истощались, когда разум готов был загореться огнём безумия, лишь бы отвлечься от этого, лишь бы не думать о том, что здесь, лишь бы…

Несколько тихих шагов, сопровождающихся скрипом закрывающейся двери, а затем едва слышное потрескивание пружин сидения. Виктор опустился передо мной в кресло и закинул ногу на ногу, чуть покачивая ступнёй и сжимая подлокотники так крепко, что, похоже, они собирались треснуть под его пальцами. Меж бровей пролегла морщинка, а губы изогнулись в недовольном оскале, чуть подрагивала верхняя губа, как у пса, которому не дают впиться в шкирку другого. Меж тем обращённый тихо отошёл в угол, сливаясь с тенью и покорно опуская голову, завешиваясь пологом некогда явно шелковистых и ухоженных волос.

- Что такое, Вик? Большой босс не даёт вредить сосуду? - хрипло прокаркал я, уже не удивляясь крови, что стекала по подбородку и падала на грудь. - Строгий ошейник затянули потуже?

- Захлопнись. Или, клянусь Куартом, я не пожалею этот прекрасный ковёр и выпотрошу тебя, как свинью.

Голос дрожал, как натянутая тетива лука - в нетерпении, гневе, желании сорваться и поразить врага точным, острым наконечником. Ноздри его раздувались, он напоминал быка, перед которым трясут красной тряпкой, но держат в загоне. И выглядело это столь забавно, что я даже не стал жалеть собственные потроха и рассмеялся, закрывая глаза, в которые целенаправленно сыпали жгучий песок. Не было сил снова поднять голову и поглядеть на мужчину, она болталась, как безвольная, у трупа. Всего меня трясло от смеха, а кровь заливала горло, от двимерита раскалывалась голова и раз за разом сильнее подступала тошнота. Облизнув собственные зубы, я глянул на вампира исподлобья, переступая через боль:

- Так всё же, Вик… что же это за шишка отхлестала тебя мокрой тряпкой? От чьего вида ты так покорно поджимаешь хвост, шлюха ты продажная?

Смех всё не прекращался, а меж тем от солоноватой крови, от боли, от холода в конечностях началась икота. Меня словно раз за разом вздёргивали на виселице, а затем вновь давали почувствовать почву под ногами. Кислый ком рвоты наполнил рот, до отвращения-ярко омывая нёбо и язык, заставляя раскрыть губы и вывернуться “наизнанку”.

- Хватит! Ты же видишь, он больше не может висеть в двимерите! - вскричал бывший некогда эльфом изуродованный вампир, кидаясь к моему брату и хватая его за руку. - Сними оковы! Дай перевести дыхание. Он… он всё равно никуда не убежит, пусть он хоть чуть-чуть передохнёт!