Ноктюрн (СИ)

Я вновь смотрел, он вновь играл. На нем была другая маска – черная баута с золотым узором, наверняка, все из той же жесткой кожи. Аплодисменты зрителей, взлетающие в воздух цветы и шляпы… Что ж, он все это по праву заслужил. Он Бог в своем хрустальном, недолговечно-хрупком мире. Отчасти, я немного завидовал ему. Мне придется гнить в темной келье куда дольше, чем ему страдать от болезни.

Завершающая ноктюрн нота прорезала знойный морской воздух…

***

Страха уже не было, когда этой ночью я услышал скрип оконной рамы. С вечера я хотел ее закрыть, но в комнате образовалась такая чудовищная духота, что я оставил эту затею.

Баута спрыгнул с подоконника на пол и направился ко мне, но я даже не пошевелился в своей постели.

- Сеньор, зачем вы вновь сегодня приходили, хотя я запретил вам приближаться к Франческо?

- Вы не в праве мне что-либо запрещать, – отрезал я, все еще чувствуя расслабленность после сна. – Да и какое вам дело, сеньор, до моих похождений? Или вы также являетесь и к тем другим, кто тоже приходит послушать Феличе? – Баута вздохнул и сел рядом со мной на кровать.

- Я хочу, чтобы вы жили, Анджело. Болезнь может перейти от Франческо к вам.

- А вас не волнует – хочу ли я жить? – прошептал я, садясь. – Может быть, больше всего на свете, я хочу умереть.

- Не говорите таких ужасных вещей! – он встряхнул меня за плечи, - Вы молоды, у вас есть семья и любящие друзья, море возможностей впереди…

- Неужели вам не понятно – я не хочу в монастырь! – процедил я, сбрасывая его руки со своих плеч. – Я силой поставлен на этот путь и мне остается только смириться, или умереть. О побеге я даже помышлять не могу. Я не хочу опорочить на века свое имя и доброе имя моей семьи. Я люблю их. Но даже если поступиться честью, Церковь все равно найдет меня и доставит обратно. Поэтому я обязан продолжить дело отца.

- Меня поражает ваше благородное честолюбие. Но вы хотите ужасной вещи. – покачал головой Баута. Однако, вопреки произнесенным словам, в его осанке появилось нечто задумчивое. Должно быть, он осознавал, что мое положение и впрямь безвыходное.

- Вы мне поможете?.. – сорвалось у меня с языка прежде, чем я успел подумать: а стоит ли спрашивать.

- Исключено. Я не хочу убивать, – решительно отрезал он. - Только не вас.

- Тогда я пойду к Франческо.

- Ни в коем случае.

- Тогда убейте меня вы.

- Нет! – воскликнул Баута.

Я не опасался, что нас услышат: дом был пуст. Отец и матушка отправились на карнавал.

Мой ночной гость все еще сопротивлялся, но я намерен был идти до конца в своей цели. Больше мне было не к кому обратиться с подобной безумной просьбой.

- Я прошу вас, сеньор, пожалуйста…- собрав волю в кулак, я приподнял маску с его лица и неспешно, едва ощутимо, поцеловал в губы.

- Анджело, глупый зеленый бутон…- вздохнул тот, - Ты хоть понимаешь, о чём просишь меня? О смерти! Ты не представляешь, каково это – убить человека. И не знаешь, что значит смерть, не чуешь её ледяного, гнилостного запаха. Я вижу, что не знаешь - иначе бы так не рвался умереть. Неужели тебе настолько невыносима мысль о жизни священника?

- Да, - проронил я, поражаясь своему спокойствию и бессердечию одновременно, - Я буду счастлив, если вы освободите меня. Мне терять уже нечего. Мой отец - епископ, но помимо меня есть ещё двое старших сыновей, рвущихся на его место. Раньше было трое: одного - Марка, убили. Я уверен, - уверен! - что это были они… - сжав ладони в кулаки, я глубоко вздохнул, успокаиваясь, - Поэтому мне и за всю свою жизнь не пробиться к власти. Если же попытаюсь сделать это - то отправлюсь к брату на небеса. А значит, мой удел - быть замурованным в монашеской келье до конца своих дней. Отец - фанатик, он и помыслить не может, что есть иной путь, кроме веры. Поэтому, вместо мучительной смерти длинною в жизнь я предпочту умереть от ваших рук или же от болезни Франческо, но с его музыкой в сердце.

Баута молчал, видимо, потрясённый услышанным.

- Что ж, ладно. Я исполню твое желание… несостоявшийся францисканец, - наконец, ожесточённо процедил он, - хотя соглашаюсь на это с тяжелым сердцем, - Баута накрыл мои руки своими и чуть склонился к моему уху, - Но в обмен на услугу и ты исполни мое.

- Чего вы хотите?

Блеск в прорезях бауты на мгновение померк - гость прикрыл глаза, будто одурманенный зноем.

- Подари мне себя: свою свежесть и чистоту, как тот цветок, что отдал свои соки хлопку на твоей подушке… - сняв перчатку, он коснулся моей щеки, проведя по ней сверху вниз и очертил контур нижней губы пальцем, - Позволь любить тебя, наслаждаться тобой и принести наслаждение тебе. - ощутив невольный трепет от его осторожных прикосновений, я в замешательстве молчал.

Ожидая моего решения, Баута неспешно наклонился и коснулся языком моей шеи. Провел влажную дорожку до уха, и, обласкав его кончик, скользнул рукой под смятую после сна рубашку, пробуждая во мне болезненное волнение и жаркое томление - сладостное и пугающее одновременно.

Я должен сказать “нет”. Потому что всё ещё принадлежу Церкви…

Но вместо ответа я лишь заключил его в объятия, раскрывая губы навстречу поцелую.

В конце-концов, он тот, кто станет моим ангелом смерти. В конце-концов, он тот, при виде кого мое сердце билось также часто, как от двух вариаций ноктюрна Феличе.

***

Проснулся я поздно: солнце уже стояло высоко. Отбросив каштановые пряди с лица, я обвел сонным взглядом комнату. Она была пуста. Мой ночной гость и любовник ушел еще до рассвета, напоследок одарив нежнейшими поцелуями и словами. Его лица я так и не увидел: сначала из-за маски, а после из-за темноты и закрытых глаз. Но то, что довелось мне испытать, когда он ласкал меня, разжигая тысячи огней в моем изнывающем от желания теле, я не смогу забыть никогда. Восторг от теплых объятий и влажных, разметавшихся по подушке спутанных волос был самым сильным из всех испытываемых мною когда-либо.

Всё: я больше не хрупкое растение своего отца. Не непорочный херувим с каштановым золотом кудрей. Моим возлюбленным стал ночной демон, от встречи с которым меня не оградили даже ангелы, на которых имел обыкновение уповать мой падре.

***

А ближе к вечеру, в четыре часа пополудни, умер мой скрипач.

Это ужасное зрелище я застал, когда в очередной раз пришел побаловать свой слух сладостными нотами.

В этот раз он играл великолепно, и как никогда вдохновенно и виртуозно, наполняя вечерний воздух игривыми, упоительно прекрасными звуками. Третья вариация, которой я еще не слышал. Девушки, подбрасывая цветы, рассыпавшие пряную пыльцу в воздухе, кружились по мостовой, развевая разноцветные юбки. Мужчины аплодировали покрасневшими от хлопков ладонями и кидали вверх шляпы, а их жены мурлыкали себе под нос и отбивали каблучками в такт исполняемой мелодии.

Внезапно струны оглушительно звякнули и скрипач, хрипя и кашляя, схватился за горло и зажал ладонью то место на маске, где располагался рот.

Наступившую тишину среди застывших испуганных зрителей нарушали лишь страшные хрипы и уродливые судороги, что ломали тело гения.

За считанные минуты на увитом розами балконе осталось лишь бездыханное тело в черной маске. Соскользнув по краю, за ним отправилась и скрипка, расколовшись с душераздирающим треском о камни мостовой.

Прекрасный сон божества, наполненный кристально-чистыми звуками созданного им же рая закончился навсегда.

***

Лишь после того, как безжизненное тело скрипача унес с балкона какой-то человек в черном камзоле и белой бауте, я смог двинуться и, резко развернувшись, очертя голову бросился бежать, пробиваясь сквозь толпу на рыночной площади. Люди вокруг были взволнованы и встревожены, но я не замечал этого из-за застилающих глаза слез. Лишь добравшись до Сан-Марко пьяцци, я осознал, что что-то не так. От столпившегося вокруг главного монастыря огромного количества народа веяло тревогой и грозой.