Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Принять как данность.

Смириться.

Убедить себя в правильности и правдивости умозаключений.

Школьные годы оказались позади, отгремели фейерверки, расцвечивающие ночное небо миллионами разноцветных огней, остались в шкафу чёрные мантии и такого же цвета шапочки.

Успешно сданы экзамены A-levels.

Впереди забрезжил свет, открылось множество новых дверей. Наступила очередная осень и начинается новая жизнь, в которой найдётся место для новых знаний, новых знакомств и новой любви к человеку, возможно, куда более достойному, чем мистер Марвел. Младший, само собой.

Но…

Чем чаще Роуз размышлял об этом, тем чаще приходил к выводу, что школьная любовь, в его случае, оказалась на удивление сильной и крепкой. Наверное, она по многим пунктам не дотягивала до определения идеала, не ей было тягаться с классическими историями, запечатлёнными на бумаге, но… Он, в общем-то, и не претендовал на подобное. Не желал, чтобы его жизнь увековечивали на страницах романов. Он, как и большинство других людей, просто хотел жить и быть счастливым.

Он не рыдал по ночам в подушку, не изводил носовые платки в промышленном масштабе и не коротал вечера за распитием алкогольных напитков в попытках унять тоску. Его лето и начало осени получились яркими, с насыщенной культурной программой. Время, свободное от учёбы, оказалось заполнено многочисленными событиями, принимая участие в которых, практически невозможно заскучать, только если очень постараться.

Однако иногда накатывало, и Розарио думал о причинах, толкнувших его в объятия Гаррета.

Это случилось не во время учебного года и не на выпускном вечере, где-нибудь за сценой, отделённой тяжёлым занавесом, пока никто не видит. Нет, совсем нет.

Подобный расклад был нелеп.

Роуз продолжал придерживаться мнения, что заводить «служебные» романы – не его стезя. Риск велик и неоправдан. Себя Роуз рисковым не считал, потому предпочитал подстраховаться на всякий случай и держаться от Гаррета на расстоянии, во избежание разного рода двусмысленных ситуаций. Получалось прекрасно. Наступившая пора экзаменов не способствовала пестованию романтичных настроений и активным охам-вздохам при луне.

Роузу хотелось показать максимальные результаты, хотя, признаться, он не претендовал на попадание в число тех пятнадцати процентов учеников, что после академии поступали в Кембридж или Оксфорд.

Амбициозность Розарио проявлял умеренную, понимая: в научную деятельность он точно не пойдёт, великих открытий не совершит, революцию в области исследований не произведёт. Ему будет достаточно покрасоваться перед самим собой, погладить себя по голове и сказать без иронии и сарказма что-то вроде «Роуз, ты умница». Тем и успокоиться.

Насколько Роузу было известно, Кэндис после выпуска не собирался покидать пределы Лондона. Перспективы, связанные с Манчестерским университетом, окончательно канули в Лету, а на повестке дня остались столичные университеты. Кэндису так захотелось, и он не переживал совершенно. Выбор места для изучения литературы и языков не был для него принципиален.

Многие, услышав это, удивлялись. Брайту пророчили тот самый Оксфорд, а он отзывался о прославленном университете с прохладцей и равнодушием.

Роуз до недавнего времени не знал, куда податься. Единственное, что определил для себя давно и в дальнейшем решение не менял, так это направление образования. Вполне предсказуемо, ничего поразительного и сколько-нибудь новаторского, сплошная рутина. Общественные науки, экономика.

Письма он рассылал во многие учебные заведения. Многие же и ответили согласием, нужно было только экзамены сдать достойно.

Осенью Роуз окончательно пришёл к выводу, что в Лондоне не останется. Хотя бы потому, что после выпускного вечера успел оставить свой след в истории, а именно – связаться с Гарретом. Не то чтобы он об этом жалел. Скорее, приходил к выводу, что пожалеет в дальнейшем, если раскиснет, окончательно пропитается розовым сахарным сиропом влюблённости, позабудет о предосторожностях и поверит в ответные чувства.

После получения аттестата он некоторое время метался в сомнениях, не зная, как поступить.

Задавался вопросом: стоит ли открывать рот или лучше прикусить язык, продолжая хранить тайну собственных чувств к однокласснику?

В итоге, решимости Роузу не хватило. Он промолчал, хотя, несколько раз ловил на себе взгляд Марвела, смотрел в ответ, не отворачиваясь, но ожидая, пока это сделает оппонент.

Роуза поведение Гаррета ставило в тупик с завидным постоянством.

И тогда – тоже.

Казалось, ещё немного, и он откроет рот. Скажет всё, что крутится на языке, перестав гипнотизировать взглядом. Недосказанность разрушится, как по волшебству, а вместе с ней исчезнет и напряжённость в отношениях.

Роуз разговаривал с Кэндисом, Гленом, Оливией, Сибиллой. Общался с другими одноклассницами и одноклассниками. Смеялся вместе с ними и чувствовал себя по-настоящему свободным.

Беседы получались непринуждёнными, лёгкими и интересными. Как будто с окончанием школы завершился тот странный период жизни, когда уверенность Роуза сидела в тёмном уголке, боясь показаться на свет. Период, отмеченный многочисленными событиями не самого приятного толка, начавшимися с предательства друга и скандала с вызовом в школу родителей.

Признаться, Роуз ждал, что хотя бы сейчас Гаррет с ним заговорит. Предлог найти не составило бы труда. Достаточно лишь извиниться за тот случай, не потерявший актуальности за давностью лет, и беседа польётся сама собой.

Тем не менее, Гаррет не предлагал ему поговорить. Просто смотрел, чем действовал на нервы и провоцировал некое раздражение, сродни лёгкому зуду.

Роуз оборачивался, перехватывал взгляд и, добившись от Гаррета реакции, вновь возвращался к своим собеседникам.

Для себя решил, что так тому и быть.

Иногда молчание – источник всех проблем. Не прояснишь некоторые моменты, позволив окружающим самостоятельно додумать, что к чему, и результат не заставит себя ждать.

Но вместе с тем… Не зря же говорят, что молчание по своей цене сравнимо с золотом. Меньше слов – меньше последствий, ими порождённых.

В его случае, так однозначно.

Он молчал несколько лет, наблюдая за Гарретом, пересекаясь с ним на территории учебных аудиторий почти каждый день. Тщательно пестуя в себе эти чувства, понимая, что, несмотря ни на что, продолжает по-особенному относиться к человеку, сделавшему гадость – не случайно, а преднамеренно. Гаррет ведь знал, к каким последствиям это приведёт.

Тем не менее.

Да, тогда Роуз с ним постоянно пересекался. Разве что на каникулах встречаться не доводилось. Казалось бы, множество дней, проведённых вдали друг от друга. Но, возвращаясь в академию, он резюмировал обречённо, что по-прежнему выделяет Гаррета из общей массы школьников.

Не презирая и ненавидя, как делал Кэндис.

Совсем наоборот.

Если хранил молчание тогда, ныне и вовсе несложно будет провернуть подобный трюк. Он не будет писать Гаррету в сети.

И звонить не станет.

Вероятнее всего, они вообще не увидятся в дальнейшем.

Роуз уедет из Лондона, а вместе с ним исчезнет и эта тайна.

А там, глядишь, и больше нечего будет хранить в секрете, потому что вдали от Гаррета – не несколько недель, а годы, отмеченные разлукой, – чувство влюблённости прикажет долго жить, исчезнет, подобно туману, растворившемуся под яркими лучами полуденного солнца.

Не тут-то было.

Напоследок жизнь решила основательно над Роузом пошутить, то ли вручив подарок, то ли, наоборот, приложив по голове, чтобы не расслаблялся в дальнейшем и пестовал чувство вины за неумение держать себя в руках. Испытание на прочность, проверка силы воли.

Периодически, пересекаясь в сети с бывшими одноклассниками, Розарио, начиная разговор или же подхватывая инициативу, подсознательно готовился услышать – прочитать обезличенное сообщение в пару строк – о себе очередную новость, сфабрикованную на скорую руку, а потом распространённую по проверенным каналам. Что-то вроде тех мерзких слухов, что распускают по школе обиженные парни, брошенные девчонками. Как будто случайно обронённое в разговоре замечание о сифилисе или любой другой венерической гадости, лечить которую долго и совсем непросто, и вот уже имя обидчицы у всех на устах, обсуждение идёт полным ходом, при встрече каждый считает своим долгом – ткнуть пальцем и похихикать, считая себя по-настоящему остроумным.