Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Когда-то просил знакомого принять Кэндиса в доме, а теперь извинялся за доставленные неудобства. Кэндис не знал наверняка, чем объяснил его отсутствие отец, но не сомневался, что тот способен выдать любую версию. Вплоть до громкого заявления о смерти сына. Этот вариант для Альфреда был, пожалуй, предпочтительным.

Нет человека, нет проблемы.

Нет сына, нет причин его стыдиться.

Предчувствия оказались верны. Когда Кэндис показался на пороге дома, отца там не было. Зато столкнулся с Ингой и Патрицией.

Первая вела себя подчёркнуто вежливо, моментами старалась наладить контакт, проявив заботу, но Кэндис отреагировал холодно, и она оставила попытки, сосредоточившись на повседневных заботах.

Тиша наблюдала за ним, стоя в гостиной и вцепившись в дверной косяк. Кэндис с ней не заговаривал, она с ним, впрочем, тоже.

Сказать друг другу было нечего.

Кэндис, сложив руки на груди, вспоминал момент прощания с этими стенами. Крики, боль, царапающее прикосновение мраморной крошки, которой были декорированы стены, к щеке.

Вспоминал собственные попытки зажать разбитый нос рукавом и кровь, хлещущую без остановки.

Вспоминал, как, уходя, обернулся и в окне одной из комнат увидел лицо сводной сестры. Она улыбалась, а потом помахала ему и что-то сказала. Судя по движению губ, оригинальностью текст не отличался. Всего лишь одно слово, повторённое дважды.

Пока-пока.

Она искренне радовалась.

Кэндис… радовался тоже. Странно, но он действительно не жалел о том, что так получилось.

Ему было всё равно, куда идти. Куда угодно, на самом деле, только бы не обратно. Только бы не в этот благополучный с виду дом, внутри которого царят своеобразные порядки. Тюрьма, а не место, куда хочется возвращаться.

Здесь есть белоснежные скатерти, накрахмаленные и оттого приятно хрустящие в руках, свежие цветы в изящных вазах, отличные манеры, связанные не только со столовым этикетом, и лоск обитателей, всегда одетых с иголочки.

Но здесь нет свободы, а, значит, нет и счастья. Учитывая характер хозяина, не будет никогда. Он сломает всё, что попадётся на пути. Он уничтожит всё, что ему не по нраву.

Кэндис легко отделался, получив билет в новую жизнь.

Придя к Мартину, он, признаться, рисковал. И не был до конца уверен, что его примут с распростёртыми объятиями.

Наверное, следовало первым делом наведаться в дом кузины, попроситься переночевать, умыться, постирать окровавленную куртку.

Привести себя в порядок, если коротко.

Прокручивая в мыслях эту версию, Кэндис представлял, какой ворох вопросов обрушится на него, стоит только признаться, что это творение рук Альфреда, а не результат неудачной встречи с какими-нибудь подвыпившими хулиганами.

Прикидывал, что ему придётся посвятить в тайну ещё одного человека, и решимость тут же испарялась.

Он не хуже Мартина понимал, что их роман – в ближайшее время – не подлежит огласке, а потому нелепо трепаться об этом на каждом углу. Вот и пришёл к Мартину, предварительно загадав для себя определённые условия.

Он не стал бы сидеть под дверью до победного конца, ожидая, что его пустят. Не стал бы кричать, требуя уделить ему внимание. Если бы Мартин, окинув его оценивающим взглядом, дверь захлопнул, Кэндис не стал бы отчаиваться.

В конце концов, у него имелся запасной вариант.

Он бы просто сделал определённые выводы и убрался восвояси, получив от жизни урок. Не самый приятный, достаточно болезненный, но от того – не менее, а то и более ценный, нежели все остальные. Что-то вроде постель – не повод для знакомства, и если в ней двоим было хорошо вместе, не обязательно столь же хорошо будет и за её пределами. Поебались и разбежались.

Картинка из жизни среднестатистического человека.

Ему не обещали сказочных отношений. Финал ожидаем.

Мартин его не прогонял и не собирался этого делать в дальнейшем, хотя теперь Кэндис мог съехать, сняв квартиру и более чем неплохо прожив пару лет на полученный за свой роман гонорар.

Впрочем, вопрос с поиском жилья никто на повестку дня не выносил, а потому потребность в его решении отпала сама собой.

Кэндис возвращался в общежитие академии. Он мог, конечно, действовать окружающим на нервы, уезжая по вечерам вместе с Мартином и появляясь по утрам с ним же, но тут снова напоминал о себе рационализм.

Не стоит столь активно демонстрировать всем свои отношения, лишь подстёгивая сплетников, подталкивая их к дальнейшим подвигам. Один раз проблему удалось решить на начальном этапе, но во второй раз это вряд ли прокатит.

Находясь на людях, держать дистанцию. До экзаменов и выпускного вечера.

А там – хоть трава не расти.

Кэндису казалось, что за две недели он практически полностью отвык от школьной жизни, а потому, разглядывая собственное отражение в зеркале, немного удивился. Непривычно было смотреть на себя, облачённого в униформу, но вместе с тем, приятно.

Чёрно-белая вариация одежды.

Весна окончательно вступила в свои права, и на территории «Чёрной орхидеи» произошла очередная смена дресс-кода. Чёрные униформы отправились обратно в шкаф. Выпускники этого года отслеживали данную смену времён года по одежде в последний раз.

Кэндис думал, что очередной терм начнёт в новой школе, и был рад ошибиться.

Он не жалел о принятом решении ни секунды. И как бы пафосно это не прозвучало, впервые за долгое время поймал себя на мысли, что снова не сомневается в своих силах. Ощущает сумасшедшую уверенность в том, что сможет осуществить любую мечту, независимо от того, сколько преград возникнет на пути. Они его не сломают, лишь сделают сильнее. Вопреки ожиданиям посторонних людей, не питающих к нему тёплых чувств.

– Длительное безделье довольно быстро превращается в привычку и отбивает желание возвращаться к активной работе, – заметил Кэндис, продолжая стоять перед зеркалом и старательно застёгивая пуговицы на пиджаке.

В его действиях проскальзывала некая нервозность, руки немного подрагивали. Периодически возникало чувство, будто что-то не так, хотя о драке с Альфредом больше ничего не напоминало.

Следы её окончательно сошли, и Кэндис вновь был юн и свеж, как майская роза.

Он мысленно примерял данное определение, перекатывая на языке и посмеиваясь над столь возвышенными мыслями, поскольку уж кем-кем, а розой себя не видел.

Если только шипы посчитать за сходство.

Но они есть и у других растений, так что здесь больше подходила характеристика «чертополох обыкновенный» – живучий, способный выбраться из передряг разной степени сложности, не сломавшись окончательно, не потеряв чувства собственного достоинства и не впав в глубокую депрессию после всего того, что было сказано Альфредом в качестве наставления. Своеобразное пожелание сыну. Пожелание, которое невозможно позабыть, сколько бы времени не прошло.

Мартин столь явную озадаченность заметил. Она не осталась незамеченной, не утаилась от его взгляда.

Забрал из рук Кэндиса шейный платок, собираясь самостоятельно его завязать, а, точнее, вновь сколоть значком, раз уж это было своего рода традицией. Теперь, правда, никаких надписей не было, только чёрная клякса на белоснежном фоне, вместо привычного розового покрытия с белыми буквами.

Осторожно убрал волосы от шеи, чтобы не мешали.

– Это намёк? – поинтересовался, по-прежнему придерживаясь выбранной тактики поведения.

Профессиональная сдержанность, что не раздражает, но только подстёгивает, подталкивает к решительным действиям.

– Последний шанс, чтобы воспользоваться моим предложением, – заметил Кэндис, перехватывая концы однотонного галстука и потянув за них, наматывая оба на ладони. – Тем самым, что не было однажды воспринято всерьёз. А, между прочим, оно до сих пор не потеряло актуальности. Значит, в силе. Но оно ограничено, времени совсем мало.

– Запереть тебя здесь?

– Ага.

– И не выпускать?

– Ага.

– И ключ забрать?

– Точно, – хмыкнул Кэндис, вновь разматывая ленту и отстраняясь, при этом не упустив возможности провести ладонью по торсу, скрытому тканью рубашки.