Факелы на зиккуратах (СИ)

– Я прослежу, чтобы он научился.

– Ага, времени достаточно. Почту просмотрю после разговора. Я пока ознакомлюсь с досье. А с тем Бриггеном что сталось, что вместо него этого мальчишку подсунули?

– Находится на лечении от наркотической зависимости. Подробности в докладной записке на вашем столе.

– Хм, – многозначительно сказал Первый. – Фабиан.

Тот сжал челюсти, глядя ему в глаза.

– А как вы относитесь к наркотикам? – мягко спросил Первый.

Фабиан содрогнулся. Мягкий тон Первого был обманкой, которая даже не притворялась ничем другим. Под ним отчетливо скрывался все тот же стервятничий интерес.

– Учитывая, что постам в части моего отца несколько раз приходилось отбивать внешние атаки обкуренных асассинов и внутренние – находящихся под воздействием сослуживцев? – он и не подумал притворяться вежливым. – Резко отрицательно.

– И разумеется, вы даже не пьете пиво и какие-нибудь там пунши? – ласково улыбнулся Первый.

– Не пью. – Ответил ему высокомерной улыбкой Фабиан.

Первый ухмыльнулся.

– Десять минут, Эраст, – бросил он через плечо и пошел в кабинет.

Дверь закрылась. Ваан Ардентен стоял у стола и задумчиво барабанил по нему.

– Тебе палец в рот не клади, будущий курсант, – задумчиво признал он. – Тосты он любит хорошо прожаренные и горячие. Сначала сделай кофе, затем принимайся за них.

Фабиан развернулся к нему и оглядел с ног до головы. Ваан Ардентен непроизвольно попятился.

Первый сидел в кресле и задумчиво листал досье.

– Оно у вас толстое, героический сирота Фальк ваан Равенсбург, – задумчиво произнес Первый, следя за ним.

Фабиан поставил поднос на стол, налил кофе. Выпрямился, замер.

– Садитесь, – приказал Первый. Он бросил взгляд на чашку и снова перевел его на Фабиана. – Вы, оказывается, побывали во многих службах здесь. Всех этих безликих канцеляриях, службах, отделах, департаментах. И ни разу при консулах. Даже запросов не подавали. Почему?

Фабиан смотрел ему в глаза. Если он правильно помнил, следующий прием у него через восемнадцать минут. Значило ли это, что все это время великий Первый посвятит практиканту, который даже не курсант? И чего он добивается?

– Не считал необходимым, господин Первый Консул, – прищурившись, ответил Фабиан.

========== Часть 6 ==========

Насколько тяжелой оказалась практика в приемной Первого Консула, Фабиан понял в пятницу вечером. Он обнаружил себя стоящим перед зеркалом в ванной комнате, держащимся за край раковины и дышащим редко и при этом поверхностно. Незначительный вдох – несущественный выдох; незначительный вдох – несущественный выдох. Кран был открыт полностью, индикатор расхода тревожно моргал красным, и постепенно развеивалась перед глазами черная пелена. Фабиан закрыл кран и потянулся за полотенцем, в задумчивости приложил его к лицу и закрыл глаза. Оно пахло гадским интернатским мылом. Наверное, то мыло мешали в одном чане и отдушку добавляли одну и ту же для него, для прочих моющих средств, для дезинфектантов и для неведомо каких еще веществ. Фабиан повернулся к зеркалу, и встретился в нем взглядом с бледным сопляком с гневно прищуренными глазами. Наверное, так видел его Первый. Фабиан отвернулся, присел на раковину и бросил полотенце на унитаз. С какого испугу, скажите на милость, он расценил скупые похвалы Госканцлера как объективную оценку его способностей? Или, если прав Содегберг, а Первый – гребаный извращенец, то у него действительно есть потенциал? Или прав все-таки Первый, размазывавший его по ковру с завидной регулярностью и с нескрываемым удовольствием: мальчик привлекателен, но на этом его достоинства заканчиваются?

Фабиан механически бросил взгляд на индикатор расхода воды – инстинкт, вбитый в него еще в гарнизоне, в котором он рос, и подпитываемый в школе, отметил, что почти приблизился к необоснованному излишеству, но на наставительное «Как не стыдно» у него не хватило сил. Он дошел до кровати и рухнул на нее. Через полсекунды он спал. А в полночь проснулся и перевернулся на спину. Он открыл глаза, и в полуночной темноте ему показалось, что по потолку и стенам ползут знаки, цифры, слова, графы, таблицы, которыми он объелся до блевоты за свою первую неделю с Первым. А впереди было еще пять. Возможно, нежелание отправлять на верхние этажи Консулата желторотых птенцов было не в последнюю очередь основано на милосердии – так работать они, вчерашние ученики, пусть даже отмучившиеся без малого семь лет в юнкерской школе, все же не были приучены. А тот же Эраст был бодр, благоухал любовью к жизни и источал флюиды благодушия направо и налево. При этом Фабиан был уверен, даже не находя сил на то, чтобы замечать: Первый загружал работой и его. И брала злость на Первого, требующего невероятного, на Эраста, который играючи исполнял любые, даже самые замысловатые поручения, а особенно на себя – тупившего, не понимавшего с первого раза, чего от него хотят, исполнявшего поручения небезупречно, а самое главное – устававшего. И вдвойне был зол Фабиан, потому что Первый и Эраст, чтоб его, ваан Ардентен это видели. Первый, уходя на какой-то шабаш, организуемый мадам первой, пожелал Фабиану как следует отдохнуть на выходных. И тому захотелось стереть эту понимающую, насмешливую, высокомерную усмешку каким-нибудь абразивом погрубее до самой кости, до самого мозга.

Время текло, казалось студенистой рекой, теплой на ощупь и чистой, лениво покачивало Фабиана, умиротворяло, и ему становилось все проще дышать; он раскинул руки и прикрыл глаза, затем рывком сел на кровати и потянулся за коммуникатором, чтобы проверить, сколько денег у него на счету. Как оказалось – предостаточно. Ни выпускные не претерпели ущерба, ни стипендия государственного сироты не была обкоцана. Более того, Фабиан ухмыльнулся, увидев, что к ней сколько-то там единиц было прибавлено: ходатайство о ее увеличении в связи с успешным окончанием школы, успешными же экзаменами на зрелость и успешным зачислением в Академию было удовлетворено. Деньги были. И было настроение показать всем этим дряхлым, самовлюбленным и узколобым государственным мужам средний палец. И Фабиан вскочил, не ощущая легкости, но успешно притворяясь, что ощущает обратное, и отправился в душ.

А потом был клуб. Новомодный, с остроактуальными трехмерными проекциями самых разных созданий, от андроидов самых разных мастей и полов – все по статистике: мужской, женский и не менее трех дополнительных – до мутантов. Можно было потанцевать с рептилоидом, если захотеть. Это было отчаянно непохоже ни на клубы в городке, в котором была расположена школа, и это было понятно; все эти ухищрения напоминали о побасенках, которыми развлекал всех – всех, кроме Фабиана, то есть – Аластер – и в которые Фабиан не особо верил, и при этом именно этим побасенкам противоречили. И наверное, это было познавательно. По крайней мере, Фабиан оглядывал помещение, задерживал взгляд на проекциях чудовищ и с дерзостью, над которой сам же потешался, оглядывал толпу.

Толпа, кстати, ничем от школьной не отличалась. Среднестатистический возраст в ней составлял лет двадцать. Двадцать один, ну хорошо, с половиной. И что-то подсказывало Фабиану, что возраст документальный возрасту психологическому не соответствовал вообще. Тот же Аластер, не к ночи будь помянут, мог оказаться куда более зрелым. А пока Фабиану хотелось просто танцевать. Совершенно бездумно, не отвлекаясь на будущее, думы и планы, на всех старпёров, которые его окружали в изобилии и от которых зависела его судьба, танцевать до отупения, в состоянии, походившем на отчаяние, на радостное, пульсирующее, пустотелое отчаяние, распиравшее его изнутри, и ощущать, как содрогается тело, словно подчиняясь странному карнальному ритму, одновременно и безликому, и трепетно-индивидуальному, и растворяясь в толпе. Это было странное чувство –растворяться в толпе и стоять над ней; Фабиану было просто оглядывать ее – он был достаточно высок, и при этом нечто иное, непоколебимая уверенность, вера в себя самого не допускала, чтобы он уподобился этим странным, до судорог цивильным, хлипким, вялым, изнеженным людям, которые обладали достаточным апломбом, чтобы обращать на себя внимание в этой странной тьме в этом странном очень модном клубе, но совершенно не обладали харизмой, чтобы удерживать это внимание дольше пяти минут.