Камаэль (СИ)

К тому моменту, как все распоряжения были отданы, время перевалило за полночь, а я сам чувствовал себя выжатым и опустошённым. Хотелось немедленно забраться под древесные корни и уснуть, но ещё не всё было готово. А потому я велел остальным явиться к карте и сам побрёл туда же, едва переставляя ноги, но меня остановил знакомый голос.

– Ты что, массовое бегство им устроил? Я встретил несколько сотен Светлых, пока добирался сюда.

Руки на талии оказались лучшей поддержкой, и я не сдержал улыбку, что самым предательским образом расплылась по губам. Аэлирн тоже выглядел не особо спелой ягодкой: запыхавшийся, встрёпанный, с царапинами от ветвей деревьев на лице, синяки под глазами вовсе казались чёрными в неясном свете мха. Остановившись, я ласково, насколько мог, огладил его щёки, коснулся его потрескавшихся губ собственными. Странно, ведь прежде мне приходилось тянуться, чтобы достать до них. А теперь это было так просто и естественно, что сердце заходилось от нежности. Но это было лишь физическим проявлением нашей связи, наших чувств, нашей близости. Вместе с тем, я ощущал, что рядом находится душа несоизмеримо старше и мудрее моей, и ему довелось пережить куда больше потерь, смертей и предательств. Но при том в океане его величественного спокойствия эти вещи казались просто напросто незначительными. Песчинками в бескрайней пустыне. Его они уже не беспокоили, тогда как меня съедали и приводили в ярость, столь ослепительную и едкую, что даже все годы в Долине не могли остановить разрастающееся пламя. И объятия наших истосковавшихся друг по другу душ были оттого лишь упоительней, и не могло быть ничего более естественного, чем этот мужчина рядом со мной. Но в нашем воссоединении оставалась брешь, холодная и пустая, как улицы вымершего города, как вой ветра у далёких горных вершин. Нам не хватало Виктора. Его отсутствие резало по нашему теплу и радости осколками битого стекла, отдаляло нас друг от друга, незначительно, но эта пустота не давала покоя. Я алкал встречи и воссоединения с ним, страстно и до дрожи желал принять его в свои объятия, укрыть от бед и боли, что терзали его всё это время. Это было не предположение и даже не желание любвеобильного воздыхателя найти предмет обожания и узнать, что тебя тоже любят.

Пребывая за гранью жизни, во владениях смерти, я не раз мыслями обращался к горячо любимому брату и мужу, искал его мысли в неподвижном омуте чужих воспоминаний, в отражении снов живущих, и неизменно натыкался на неестественную тишину. Теперь-то мне было ясно, что это Морнемир и Джинджер расстарались на славу, обеспечивая собственную безопасность, но для души, лишённой прибежища и возможности склонить голову на родное плечо, это было истинным ужасом. Ты стучишься в двери родного дома, но там царит безмолвие, погасили свет и задёрнули шторы; кричишь, срывая голос, умоляя тебя впустить, но слова разбиваются о возведённые барьеры. Сейчас это не ощущалось столь ярко и болезненно, но вместе с тем приятного было мало.

– Мы освободим его, – раздаётся тихий, вкрадчивый шёпот над ухом, и я обнаруживаю себя в крепких объятиях мужа, дрожащим от ярости, бессилия и непрошенных слёз.

– Я убью Джинджера, – рычу, стискивая объятия, сминая ткань одежды на спине Аэлирна. – Убью их всех.

– А я помогу тебе в этом. – Звучит клятвенно и вместе с тем – спокойно.

***

Тихие улочки Карсон-Сити утопали в мягком молочном тумане, выглядели безмятежными и пустынными. На востоке только занимался рассвет, но, тем не менее, первые лучи солнца начали прорезать завесу, освещая столицу штата Невада. От ночной грозы на дорогах, ступенях, подоконниках и везде, где только можно было увидеть, остались лужицы и лужи, но день обещал быть жарким, значит, ещё до полудня всё высохнет. В одном из домов на окраине уже горел свет, слышался недовольный детский плач, даже скорее капризное хныканье, радостный гомон, но кое-что всё же нарушало идиллию. Семейство собралось на кухне – отец и сыновья за завтраком, а вот мать крутилась вокруг, собирая в сумку продукты.

– Я всё ещё против этой затеи, Кристофер, – наконец не выдержала женщина, нависнув над мужем и поставив руки в бока.

– Что? Что тебе не нравится? – мужчина устало глянул на неё и сделал глубокую затяжку сигаретой, отвлекаясь от книги и большой кружки, в которой исходило парком нечто подозрительно напоминающее кровь.

– Они ещё дети. А ты учишь их стрелять из ружья. И перестань курить при Льюисе, – отобрав у мужчины сигарету, мать семейства потушила её под краном в кухонной раковине, выбросила в урну. – Если вас на этом поймают, то оштрафуют за браконьерство. И тем более, туда идти полдня. Мальчишки устанут, а им завтра в школу.

Стараясь скрыть раздражение, грозящее стать настоящим бешенством, мужчина отпил крови из кружки. Его злило отношение жены к происходящему, ярость с каждым днём разгоралась всё сильнее. Он, единственный законный правитель Тёмных, вынужден торчать в этом затхлом мирке, ограничивать себя в питании, выносить шумных детей. А она продолжает делать вид, будто они самые обыкновенные люди, обыватели, коих здесь пруд пруди. Как если бы в их крови не таилась мощь, способная смять этот городок и за ним – многие другие. Близнецы, как и обычно, тыкали друг дружку и перешучивались, думая, что родителям не до того. Но Джинджер нет нет да и поглядывал на отца, желая его одобрения и похвалы, которые обычно доставались куда как более умному и трудолюбивому Виктору. А тот совсем не обращал на родительскую ссору внимания – то тыкал близнеца, то поворачивался к младшему брату и принимался его подкармливать надоевшей тому яичницей. Он хохотал, но с рук брата ел, прекращая хныкать и канючить.

Да, Льюис. Маленький, шебутной оборотнёнок, в глазах которого Кристофер не раз замечал нечто, что века назад было в глазах его матери – угрозу. Пока что он не перевоплощался, магия в нём спала, но вампир чувствовал силу, которую жаждал сам. Он знал, что ребёнок каким-то образом притянул к себе Павшего. И именно сегодня Кристофер собирался оставить «семью» и начать подготовку. В прошлый раз он упустил Аэлирна Белого ветра, но теперь собирался сделать всё правильно.

– Эй, мальчишки, – внезапно произнёс Кристофер, отставив кружку, – мама говорит, что вы устанете, она не хочет вас отпускать.

– Мы не устанем! – в голос завопили близнецы. – И в школу завтра пойдём. Ну пожалуйста, ма-ам.

Поглядев на жалобные лица и очаровательные клыкастые улыбочки, женщина махнула рукой и принялась перемывать по второму разу посуду. Её сердце было не на месте с самого вечера, как муж заявил, что отправится на охоту с близнецами. И она чувствовала беду. Женская интуиция, о которой ходят легенды и шутки, её не подводила. Когда вся посуда оказалась перемыта, она обернулась к столу и окинула семью тоскливым взглядом. Ужасы войны уже почти выветрились из её памяти, но за своих «мальчишек» она всё равно боялась. Кристофер, конечно, был сильным вампиром, бросил ради неё трон и мир, они жили припеваючи, но порой ей виделась в глазах мужа страшная, необъяснимая жажда, которую она не могла понять. Близнецы, конечно, попили немало её крови, во всех возможных смыслах, но она их любила. И вдумчивого, самодостаточного Виктора, и шебутного Джинджера, который боготворил своего отца и ходил за ним хвостиком. Но Льюис! Её маленькое счастье, искрящееся силами! Как она была рада, что её сын не вампир. Слухи о том, что Совет отыскивает пары, «плодящие» полукровок, уничтожает их, не давали женщине покоя. До войны это приветствовалось и поощрялось, но после… И вот они вынуждены прятаться среди обычных людей, как крысы. Не такую судьбу она желала для собственных детей.

Потянувшись, мать семейства осторожно вытерла лицо перемазавшегося в яичнице Льюиса, и мальчишка протянул к ней руки. Ну как можно отказать этому нежному чуду? Воркуя с сыном и лопоча на неразборчивом детском языке, она чувствовала себя спокойней, зная, что он останется тут. Поэтому она уже не так расстроилась, когда муж велел близнецам одеться и выйти на улицу. Он поднялся со своего места, высокий, сильный, очаровательный и величественный, даже посреди такой простой, человеческой обстановки. Льюис тут же потянул к отцу руки, и тот взял ребёнка. Оборотнёнок незамедлительно дёрнул отца за волосы и расхохотался, закрыл лицо ручками.