Умолкнет навсегда

Анна Феликс. Я могу идти?

Телло. Церковь прощает тебя, Дульсинея Нуньес, и принимает в свое лоно. После искреннего раскаяния и публичного отречения ты будешь возвращена миру. Но если ты солгала мне хоть в мелочах, рука Господня вернет тебя ко мне.

Анна Феликс. Рука Господня постоянно возложена на меня, сеньор. Каждое мгновение ощущаю тепло его кожи.

Мигель. Город чуть было не сгорел.

Тасит. Но все же не сгорел?

Мигель. Нет.

Тасит. Тогда не имеет значения, был он к этому близок или далек.

Телло де Сандовал. Город чуть было не сгорел.

М. де Сервантес. Но ведь не сгорел?

Телло де Сандовал. Очаги возгорания были в нескольких местах, как мне донесли.

М. де Сервантес. Однако реальной опасности не было.

Телло де Сандовал. Для города? Нет.

М. де Сервантес. Тогда не имеет значения был он близок к тому, чтобы сгореть, или далек. Кстати, вы этого и не опасались.

Телло де Сандовал. Не совсем так.

М. де Сервантес. Вы прекрасно знали, что бунтовщики не предадут город ни огню, ни крови.

Телло де Сандовал. Тем не менее, бунт был направлен против Святой Инквизиции. Первый за пятьдесят лет.

М. де Сервантес. Бунт, но не угроза.

Телло де Сандовал. Нет, не угроза.

С декорации 2 снимается свет.

Тасит. Тем не менее, это победа.

Санчо. Вот именно — «победа». Как раз то слово, которое я искал, чтобы определить наше беспорядочное бегство. Тотальная победа, в которой мы потеряли зубы — вы три, я — один, шишаки с вашего шлема, пальто дона Мигеля, плюс несколько фунтов живого тела, позаимствованных кое-где у ваших единоверцев. За нами гнались, как за убийцами, и, кроме того, нам ничего неизвестно о Дульсинее. Победа — слабо сказано. Вернее было бы назвать это триумфом!

Тасит. Мы такие, какие есть.

Санчо. Скажите ему, дон Мигель. А я больше не могу.

Мигель. Хозяина постоялого двора Соломона и двух его друзей я видел пронзенными насквозь. Зораида и Анна Феликс схвачены солдатами. Другие… изувечены. Больше всего повезло тем, кто умер сразу. Как долго могильные плиты будут мостить землю моей страны?

В сопровождении полицейского входят трое мужчин, шеи, руки и ноги которых скованы одной цепью.

Санчо. А вот как раз и землекопы.

Тасит. Кто там? Кто пришел?

Мигель. Каторжники. Лидирующая группа следует на галеры.

Санчо. Вот цена вашей треклятой победы.

Тасит. Все имеет свою цену, Санчо. Все, кроме забвения.

Санчо. Как раз сейчас, дон Тасит, было бы совсем недурно, если бы о нас забыли.

Тасит. Имеется ли охрана у каторжников?

Мигель. С ними полицейский.

Санчо. Не слишком толстый, из тех, кто засыпает на ходу.

Тасит. Эй ты, полицейский!

Полицейский. Кто, я?

Тасит. Разве поблизости есть еще полицейский? Куда ведешь ты этих бедолаг?

Полицейский. Прямиком на королевские галеры, где они подсобят при маневрах флота.

Тасит. Из кого состоит твое стадо?

Полицейский. Барашки эти вели неправедную жизнь. Евреи, мавры, всякий сброд, из которого никогда ничего путного не будет.

Тасит. Были они среди мятежников?

Санчо. То есть, участвовали они в мятеже, о котором мы слышали, что он имел место где-то в городе, где нас-то как раз и не было?

Полицейский. Мне запрещено информировать гражданское население о делах, касающихся королевства. Люди эти будут служить на галерах его величества. И больше мне добавить нечего. Я всё сказал.

Мигель (доставая две монеты из жилетного кармана). А нам бы так хотелось узнать побольше. Расскажи, за что их.

Полицейский. Причину я назвать не могу, поскольку она помещена в реестр, куда доступ мне заказан ввиду моего положения младшего чина, невзирая на то, что чтение вышеупомянутого реестра категорически невозможно, буде написан он на языке адвокатов, неисповедимом и неизъяснимом для сообщества смертных, которому имею я честь принадлежать.

Мигель подходит и передает ему монеты.

Полицейский. Однако, если уж вам непременно захочется порасспросить пленных лично, то срочная и вполне естественная нужда зовет меня вон в те кустики, откуда мне ничего не будет ни видно, ни слышно.

Полицейский прячет монеты и отходит.

Мигель подводит Тасита к каторжникам.

Тасит (Первому каторжнику). За что…?

Первый каторжник. За то, что был влюблен.

Мигель. Лжешь! Если бы галеры предназначались влюбленным, я давно сидел бы на веслах.

Тасит. Разная бывает любовь (Первому каторжнику). Не так ли?

Первый каторжник. Я любил…люблю безумно одну книгу. Ни за что бы не выпустил ее из рук…Если бы правосудие силой не вырвало ее у меня, до сих пор сжимал бы ее в объятиях.

Мигель (Таситу). За книгу? За книгу?

Первый каторжник. Попался на эрудиции. Мое дело было возбуждено в тот самый день, когда я выучился читать. Я так люблю читать, сеньор. А в этом мире…

Мигель. Так что же ты читал, чтобы заслужить галеры?

Первый каторжник (убедившись, что Полицейский его не слышит, и понизив голос). Рыцарские романы, разумеется!

Мигель. Рыцарские романы?

Первый каторжник. Во всяком случае, так их называют.

Мигель. А в мятеже ты участвовал?

Первый каторжник. В мятеже? Меня обвинили в заговоре. И сейчас в нем обвиняют.

Мигель. Из-за книги…

Тасит (Приближаясь к Второму каторжнику и касаясь его лица). А ты? такой молодой. И черты лица нежные, как у девушки.

Второй каторжник молчит.

Первый каторжник. Его отправили на галеры за то, что он пел.

Мигель. Одного за чтение, другого за пение. Ты издеваешься?

Первый каторжник. Сегодня стоит начать петь, как уже не перестанешь плакать до конца дней.

Тасит (Второму каторжнику). Ты сознался.

Второй каторжник отворачивается.

Тасит. Ты заговорил под пыткой.

Первый каторжник. Так и выложил все свои кишки Инквизитору на стол.

Полицейский. Этого чудака подвергли пытке, и он сознался. В краже подсвечников. Шесть лет галер. Не считая ста ударов кнутом на дорожку.

Мигель. Из-за подсвечников?

Полицейский. Из-за подсвечников, украденных в пятницу.

Первый каторжник. Так им, болтунам, и следует.

Санчо. Как? Только потому, что он предпочел развязать язык, а не умереть?

Первый каторжник. Слова «Да» и «Нет» звучат одинаково коротко. Когда твоя жизнь или смерть — на кончике твоего языка, а не языка свидетеля, следует или все отрицать, или помалкивать.

Мигель (Таситу). Ему следовало молчать?