Умолкнет навсегда

Телло. Шах!

Дульсинея. Сами посудите.

Телло. Шах!

Дульсинея …разве что сбежала бы.

Дульсинея играет. Телло передвигает фигуру. Дульсинея ничем не отвечает.

Телло. Ну что?

Дульсинея. Я не проиграла, сеньор Инквизитор, но я не могу больше двинуть ни одной фигурой. Черный король повис на дереве, а вокруг — дикие звери, жаждущие его крови. Он переживает приступ жизнелюбия.

Телло. Партия…

Дульсинея. У нас ничья. Хоть он и недвижен, король мой жив. Ни побежден, ни победитель.

Телло. Не может быть двух королей в одном королевстве.

Дульсинея. Может, если они не знают, что их двое. Тогда никто не выигрывает, но и не проигрывает.

Телло. У нас ничья.

Дульсинея. Поскольку я не должна платить ни за выигрыш, ни за проигрыш, позвольте мне удалиться.

Дульсинея направляется к выходу.

Телло. Еще один вопрос.

Дульсинея. Мы же обо всем договорились…

Телло. Знаю, знаю. Но этот вопрос никак не связан ни с правом выигравшего, ни с правом проигравшего.

Дульсинея. Да, сеньор, я вас слушаю.

Телло. Как могло случиться, что ты, женщина, добрая католичка, умеешь играть в шахматы, в эту игру мавров и семитов?

Дульсинея. Не понимаю.

Телло. Ты — дочь марранского хирурга де Ангелеса…

Дульсинея. …

Телло. Или мне следует прямо сказать — еврея Энгели?

Дульсинея. Я знаю еврея, о котором вы говорите. Его имя — бен Энгели.

Телло. Говорят, что он, в полном безумии, бродит где-то в Ламанче, как Моисей в пустыне. Молотит всякий вздор. Известно ли тебе, что он хотел пустить кровь моим Обращенным, будто это ритуальные животные? Отрицаешь, что ты его дочь?

Дульсинея. Мой отец находился в доме, когда я оттуда была похищена. Нет никаких оснований усомниться в том, что он и сейчас там.

Телло. Отрицаешь, что ты дочь бен Энгели?

Дульсинея. …

Телло. Твои глаза. Вот оно. У тебя глаза твоего брата. Тебе известно, что он пребывал в этой же камере несколько месяцев тому назад?

Дульсинея. Как жаль, что у меня нет брата.

Телло. Какое высокомерие! В точности, как у твоего отца. Как у всех ваших.

Дульсинея. Сеньор, мы заключили сделку.

Телло. Я заключил сделку с тобой, будучи частным лицом. Святая Церковь сделок с торговцами из Храма не заключает.

Телло хлопает в ладоши.

Дульсинея. Мы заключили соглашение. И вы сами продиктовали его условия.

Входит Тюремщик.

Телло. Я не требую выполнения этих условий. Я не заставляю тебя говорить. Но ты не покинешь этого здания, пока отец твой не явится ко мне.

Тюремщик уводит Дульсинею.

М. де Сервантес. Дульсинея вам ничего не рассказала. Тогда кто же?

Телло де Сандовал. Монах и двое Обращенных. Ирония судьбы. Старый безумец напал на двух единственных конверсос, которые действительно искали прощения.

М. де Сервантес. Вы его разыскивали?

Телло де Сандовал. И да, и нет. Это был вопрос времени. Рано или поздно какой-нибудь мятежник, дезертир или еретик непременно бы его сдал.

М. де Сервантес. Видимо, слаба была Церковь, если вынуждена была подавлять всякое инакомыслие.

Телло де Сандовал. Дорогой мой, неужели последние четыре века ничего не поведали вам о вкусе человека к небытию? Торквемадо, Наполеон, Гитлер, Сталин, Мао, не говоря уже об империях мавров или угнетенных в Африке. Всякая, даже самая малая идея стремится стать идеологией, а самая малая идеология так и видит себя образцом для подражания. Поверьте: подавление противоречий порождает спокойную тишину.

М. де Сервантес. Не люблю я тишины. Она меня пугает.

Телло де Сандовал. Не бывает маленькой гангрены. Без неверных не было бы Инквизиции. И дым последнего костра унес бы с собой самый дух ее. Ни свиней тебе, ни свинопасов. Однако Инквизиция выжила. Понадобились новые идеи, свежие мысли!

М. де Сервантес. Вслед за изгнанными из Испании евреями настала очередь конверсос, Обращенных.

Телло де Сандовал. Поймите же, Инквизиции не нужен был сам еврей, ей нужен был его страх.

М. де Сервантес. В таком случае, почему вы прицепились к дону Таситу?

Телло де Сандовал. Потому что он носил в себе надежды гетто. Не искал свободы, но требовал признания прав личности. Хотел дать всем конверсос основания сохранить достоинство. Хотел возродить иудаизм. Этого я никак не мог ему позволить. Не для того прогнали мы мавров, чтобы увидеть, как в наших городах расцветут еврейские кварталы.

М. де Сервантес. И удалось вам задуманное?

Телло де Сандовал. Пять веков прошло. Найдете ли вы хоть одно гетто в Испании?

М. де Сервантес. Не с большим успехом, чем если бы я стал его искать на берегах Вавилона.

Хозяин постоялого двора. Последняя раздача, веселые свинки! На посошок, на дорожку, перед сном. А потом почтенный замок, сюзереном которого я состою, закроет свои ворота на ночь. Так наполните же ваши чарки, чтобы хорошенько их опустошить. Мы закрываем.

Первый мужчина. Так закрой же, наконец, и мы останемся в узком кругу.

Анна Феликс. И снова налей нам своей Крови марранос.

Хозяин постоялого двора. Какой еще крови?

Второй мужчина. Да, вина же твоего, чертов ты сын!

Хозяин постоялого двора. Мое вино? Из крови марранос?

Зораида. Может, он из не обрезанных?

Смех.

Анна Феликс. Чтобы вода из твоего колодца лучше продавалась, ты смешиваешь ее с плохим католическим вином, и, если цвет смеси похож на цвет кардинал, ты именуешь ее церковным вином.

Хозяин постоялого двора. Не нравится вам мое вино, так ступайте за выпивкой в Святую Инквизицию!

Женщины вытягивают правую руку с открытыми пятью пальцами.

Мужчины сплевывают на землю.

Первый мужчина. Чума на тебя! Ты всех нас отправишь на костер, если будешь говорить, как старый христианин.

Хозяин постоялого двора. Может, я и есть старый христианин.

Все смеются.

Анна Феликс. Ослом ты был, ослом и останешься, пока не пустят тебя на мыло.

Зораида. Стыдно злословить о своей нации.

Хозяин постоялого двора. Ладно, я пошутил. Я тоже Обращенный, как и все вы.

Зораида. Для всех, кто остался в живых, обращение — это ссылка. Это наш Египет.

Первый мужчина (Хозяину постоялого двора). Ссылка, если ты знаешь, что это такое, и тысячи мертвых по возвращении…Спроси у Анны Феликс.

Анна Феликс. Погрузка в Кадиксе. Больше сотни тысяч людей! Потому что здесь наши кладбища они превратили в пастбища. Еврейский дом отдавали за мула, а виноградник — за штуку ткани.