Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Сомкнул губы, запрещая продолжать фразу, поскольку говорить о чувствах не умел вообще.

Он снова ободрал с губ корочки, позволив выступить ярко-алым каплям. Кое-где Рекс видел тёмную запёкшуюся кровь. Угольные пряди, подстриженные симметрично, красиво обрамляли бледное – неудивительно, учитывая страну и город обитания Льюиса – лицо с тонкими чертами. Кончики самых длинных прядей спускались немногим ниже ключиц.

Иногда Рексу Льюис казался довольно хрупким, виной тому были, вероятно, его тонкие запястья и некая общая худощавость. Тем не менее, совокупность всех этих деталей внешности не делала Льюиса женственным. Несмотря на визуальную, в некоторой степени, хрупкость, он был сильным. И удар его ощущался весьма и весьма.

Прогуливаясь по библиотеке, Рекс книгами не интересовался, его занимали вопросы иного толка. Он размышлял о ближайшем будущем.

Он понимал, что ему вскоре в обязательном порядке придётся столкнуться лицом к лицу с Адель Мэрт и, несомненно, поговорить с ней по душам. С Маргарет проблем не было, для них откровенные разговоры были явлением закономерным, само собой разумеющимся. Здесь появлялось множество нюансов, вследствие чего Рекс не представлял, как это будет происходить, но подсознательно слегка опасался, хотя бы потому, что Адель не знала об истинных отношениях, завязавшихся между ним и Льюисом. Она считала их друзьями, а они вроде как парой теперь были. В перспективе могли ещё и любовниками стать, правда, неизвестно, какое количество времени отделяло их от пересечения данной черты.

Рекс не собирался торопиться, понимая, сколько психологических барьеров встанет у него на пути, но у него на повестке дня и не стоял вопрос «Как поскорее уложить Льюиса в койку». Конечно, строить из себя образец целомудрия было нелепо. Рекс Льюиса хотел, и сомневаться в этом не приходилось. Количество его эротических фантазий, связанных с Льюисом, зашкаливало – их было так много, что на третьем десятке счёт прекратился и был заброшен. Несмотря на это, Рекс готов был ждать столько, сколько понадобится Льюису для совершения первого шага после принятия осознанного решения, и торопить его, постоянно напоминая о собственных потребностях, не планировал. Это и в представлении выглядело омерзительно, в реальности побило бы все рекорды по отвратительности.

Льюис продолжал ходить к Сесиль.

После того, как он покидал кабинет психолога, на пороге возникал Рекс. Его всерьёз интересовали результаты и вердикт, вынесенные специалистом.

Сесиль бросалась какими-то заумными словечками, смысл коих Рекс понимал через одно-два, но, в целом, картина была ему ясна.

Льюис постепенно выбирается из кокона, ставшего его спасением от всего окружающего мира на долгие годы. Он делает семимильные шаги на пути, если не к окончательному исцелению, то к изменению качества своей жизни – однозначно.

Рекс и сам это замечал. Прогресс был на лицо.

В первое его появление на территории академии Льюис напоминал запуганного зверька, наученного горьким опытом, а потому постоянно шарахающегося в угол при виде посторонних. Сейчас он был немного увереннее в себе, большее количество времени проводил за пределами комнаты, в которой когда-то добровольно замуровался, чаще разговаривал, как с одноклассниками, так и с учениками параллели. Он улыбался, хотя, по-прежнему, делал это очень неуверенно, иногда смеялся. Рекс, да и все остальные с удивлением осознали, что смех у Льюиса очень красивый.

Застенчивость, не желавшая уходить окончательно, из недостатка превратилась в визитную карточку. Льюис не опускал глаза и не краснел, но не представляло труда определить момент появления смущения.

Одной из крупных побед над обстоятельствами можно было посчитать тот факт, что Альберт перестал смотреть на Льюиса с предубеждением, изменив отношение к нему не по просьбе Рекса, а на основании собственных наблюдений.

– Он тебе ведь давно нравится, да? – спросил Альберт как-то, когда они отдыхали после очередной репетиции, устроив себе лежанку прямо на сцене, валетом.

– Да, – честно признался Рекс.

– Я заметил это ещё на Хэллоуин, когда ты носился по залу в поисках своего сокровища, – вынес вердикт Альберт. – Знаешь, тогда я подумал, что ты слегка, ну, или сильно, чокнутый, если сумел увлечься таким экземпляром. Но сейчас, присмотревшись к нему, понимаю, что он очень симпатичный, да в общении милый.

– А раньше он таким не был?

– Он большую часть этого года смотрел на меня так, словно собирался отвести на кладбище и принести в жертву, устроив ритуал с сожжением, – хмыкнул Альберт, приподнимаясь на локтях.

Рекс сделал то же самое и ухмыльнулся в ответ, понимая, что слова Альберта не так далеки от истины.

Льюис, правда, готом не был, и к кладбищенской романтике тяги не питал. Да что там… Он бы вообще не решился выйти ночью в гордом одиночестве из дома, не говоря уже о том, чтобы добираться до погоста. Однако, не зная его и не общаясь близко, вполне можно было обмануться, приняв желание отгородиться от окружающих людей и не пускать их в свою жизнь за ненависть и отторжение к посторонним. Ну, или за показные капризы и не менее демонстративную стервозность, призванную добавить лоту, выставленному на аукцион, стоимости.

В конце концов, чем человеческое общество отличается от аукциона? Каждый так или иначе пытается себя продать. Вопрос лишь в том: найдётся ли некто, желающий заплатить полную стоимость, или вещь так и останется невостребованной?

Рекс был одним из тех, кто заплатить согласился и теперь не собирался отказываться от покупки. Для окружающих Льюис был странным, а в представлении Рекса он являлся прекрасным цветком, некогда живущим в тени, а ныне потянувшимся к солнцу.

На первых порах процесс проходил медленно, с немалым количеством проволочек, был наполнен сомнениями и бесконечными попытками сделать несколько шагов назад в противовес одному осторожному шажку вперёд. Однако, с течением времени Льюис и сам начал проявлять инициативу в общении с окружающими людьми, не прячась от них и не испытывая дикого стресса от необходимости заговорить первым. Быть может, отголоски прошлого продолжали проявляться периодически, но столь же активно, как прежде, они Льюиса не донимали.

Рекс знал, что кошмары, одолевающие Льюиса во снах, никуда не делись. Они продолжают наносить визиты вежливости, но теперь, при пробуждении, Льюис не пытался накинуться на Рекса с кулаками, зато позволял себя обнимать, закрывал глаза и старался успокоиться, попутно выравнивая участившееся от ужаса дыхание.

– Всё хорошо, – говорил Рекс.

– Почти, – иронично замечал Льюис, отстраняясь, но продолжая цепляться ладонями за ткань чужой футболки.

Иногда они так и засыпали в одной кровати.

Рекс оставался, а не возвращался к себе. Бывали моменты, когда они обсуждали очередной кошмар, иногда не говорили ничего или старались найти отвлечённую тему, не желая в очередной раз ворошить прошлое.

Всё, что было так или иначе связано с делами школьными, вошло в колею. Все дела, связанные с местами, расположенными за пределами академии, пока находились в подвешенном состоянии.

Льюис не упирался и не говорил, что на него обязательно нападёт паника, как только он выйдет за пределы родного дома, но предпочитал проводить время именно там, в привычных декорациях.

Баллада о леди, полюбившей Ланселота, по-прежнему, оставалась актуальной в некоторых моментах.

Рекс жаждал вывести Льюиса из привычной зоны комфорта, чтобы доказать на примере: город не так страшен, как может показаться после определённых событий жизни. Случившись однажды, не обязательно повторится в дальнейшем. Опасность миновала, дорога свободна, и можно спокойно двигаться вперёд.

– Я познакомлю тебя с Маргарет, – шептал Рекс соблазнительным тоном, обнимая со спины и наблюдая краем глаза, на чём именно пытается сосредоточиться Льюис.

В руках у того был поэтический сборник Роберта Бёрнса, раскрытый на странице со стихотворением, неплохо отражавшим направление мыслей данного читателя. Совпадало во многом, если говорить честно.